Стихотворения и поэмы
Шрифт:
потом их
непременно открывает.
И начинают раны
кровоточить.
Мечты чужие
по чужим дорогам
упрямо ходят
и удачу ищут,
и телу
в темноте ночлег находят,
и сердцу,
и уму
находят пищу.
Моя мечта —
оплаканные годы...
Химера,
призрак,
ты ли это,
ты ли?..
Плывёт,
плывёт
бумажный пароходик,
отсчитывая
жизненные мили.
Кольца
Посвящение
Всем,
кто в месиве тел полощется.
В скопе живущим
присно и днесь.
Я –
охрипший певец одиночества,
воскрешаю добрую весть.
Дождь,
Дождь,
дождь...
По городу кружит, кружит, кружит,
обиженный,
ненужный никому,
как одинокий, пьяный человек.
То в дом ворвётся
через черный вход,
то в форточку
к кому-нибудь залезет,
то на крыльце простуженном
сидит.
Холодный дождь.
И всё-таки весна,
и одиноко сознавать,
что ты не нужен.
А может быть,
и ты необходим,
как вера,
как забытое родство.
Так труженику
нужен пот,
когда он, забывая всех
и вся,
свои мечты в реальность
воплощает.
Иди туда,
где поросли поля,
где, задыхаясь, корчится природа
от вечной жажды.
Иди и жертвуй
суть свою и плоть
во имя будущего.
Здесь ты человек —
лишний.
Я меряю
лоснящийся асфальт
неровным шагом
собственной души.
Рябит в глазах
от праздничных реклам,
и я с дождём
не попадаю в ритм.
Две капли
прыгнули в мои ладони,
как два бездомных
маленьких щенка,
и вдруг у
от теплоты промокших рук
они мгновенно начали расти.
Крупней,
крупней,
уже в саженный рост,
уже давно меня переросли.
И, приняв одиночества размер,
на ломаном наречии дождя
они о непонятном говорят.
Какие праздничные дни,
Какие розничные будни!
Я поднимаю воротник,
Оберегаясь от простуды.
Иду к забытым сквознякам
В застенчивые подворотни.
Ложится
Осиротевшей, старой сводни.
Ей деньги, поцелуи — мне,
Всё, как положено на торгах...
На мятой, грязной простыне
Я оставляю свой автограф.
Потом — испариною пот.
И полтаблетки валидола.
Ни подо мной, ни просто под,
Всё так простуженно и голо.
Как будто сдёрнули живьём
С души шагреневую кожу,
Но до рассвета доживём,
Потом до вечера, быть может.
Потом всю ночь один, один
По подворотням шляться буду...
Я поднимаю воротник,
Оберегаясь от простуды.
...И мы,
Всего лишь навсего,
Игрушки.
И маленькая жизнь
Играет нами.
Жизнь маленькая
Вырастет
В большую,
И мы узнаем
Тесноту чуланов.
И превратятся дни
В сплошные ночи,
И будут ночи
Тише и безмолвней.
И только писк
Слепой и старой крысы
Казаться будет
Бесконечным вальсом.
И будем мы
Испуганно кружиться
По тесному колечку
Постоянства...
Язычница
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Заиграла осень на свирели,
Аиста вспугнула из гнезда.
Канут в неизвестность каравеллы,
Лёгкие расправив паруса.
И тоска дорожная, глухая
Непогодой окольцует даль.
Аистовы семьи улетают,
Юность улетает навсегда.
Последним солнечным прелюдом
Ласкает землю листопад,
А бабье лето невпопад
Чуть свет заводит пересуды.
Еще тепло, но вечер, ах!
Морозный запах на губах...
И ты идёшь.
Смешались улицы, дома,
Мосты, заборы, подворотни.
Египет пал, рассвет холодный
Хохочет, сводит нас с ума.
Осенний, удалой размах,
Морозный запах на губах...
И ты пришла.
Жрица долгих ночей,
Азиатка с потерянным именем,
Распусти над землёю туманный свой шлейф.
Окольцуют дороги напевы твои одержимые
Междометьем дождей.