Стихотворения и поэмы

Китс Джон

Декабрь 1814

* * *

Как голубь из редеющего мрака Взмывает ввысь, приветствуя восход, Стремя к заре восторженный полет, Так взмыл твой дух над сиротливой ракой — К мирам любви превыше зодиака, Где славу и сияющий почет Сонм ангелов на праведников льет По милости Божественного Знака. Там в единении с бессмертным хором Восторженной хвалой ты чтишь Творца — Иль к звездам устремляешься дозором По слову Всемогущего Отца. Удел твой видя просветленным взором, Зачем нам скорбью омрачать сердца?

Декабрь 1814

ЧАТТЕРТОНУ

О Чаттертон! Удел печален твой: Сын горести, несчастьями вскормленный, Как скоро взор твой, гением зажженный, Застлала смерть суровой пеленой; Как скоро голос, пламенно живой, Умолк, в прощальной песне растворенный: Сменила ночь рассвет, едва рожденный, Увял цветок, застигнутый зимой. Но нет! Отныне от земного плена Тревог и тягот ты освобожден; Причастный звездам, гимн твой вдохновенно С гармонией небес соединен; Оплаканный, ты памятью священной От низкого гоненья огражден.

1815

НА

ОСВОБОЖДЕНИЕ ЛИ ХАНТА ИЗ ТЮРЬМЫ

За слово правды, для властей нелестной, Был честный Хант посажен под замок. Что из того? — раз он душою мог Парить, как жаворонок поднебесный. Знай, баловень судьбы: твой ключ железный Поэта взаперти не устерег; Нет, путь его был волен и высок, Завиден жребий узника чудесный. В сад Спенсера летал он; с высоты Очами Мильтона глядел, крылатый, На сонмы звезд; и собственной мечты Творил страну; он, славою богатый, Все будет жить, — когда истлеешь ты Со всей своею шайкою проклятой.

2 февраля 1815

К НАДЕЖДЕ

Когда пред одиноким очагом Мне сердце омрачает размышленье, «Глаза души» не грезят дивным сном И жизни пустошь не сулит цветенья, — Надежда! Сладостный бальзам пролей, Лучащимся крылом меня овей! Когда блуждаю в чаще, где луна Не льет сквозь мглу ветвей отрадный свет, И Горесть, Вдохновению страшна, Пугает Радость, хмурясь ей вослед, — С лучом луны мрак леса освети И Радость от Унынья защити! Отчаянием — отпрыском своим — Грозит ли сердцу Разочарованье, Повиснув черной тучею над ним И жертву обрекая на закланье, — Явись, Надежда светлая, и прочь Гони его, как утро гонит ночь! Когда со страхом жду я от судьбы О тех, кто дорог, горестных вестей, К тебе я возношу свои мольбы: Зловещий призрак блеском глаз рассей — Сиянием небесным осени, Своим крылом спасительным взмахни! Не даст благословенья отчий дом, Иль в сердце девы не найду ответа, — Дай веру, что в безмолвии ночном Вотще не растворится вздох сонета. Надежда! Сладостный бальзам пролей, Лучащимся крылом меня овей! Да не увижу, как в дали времен Померкнет честь отчизны дорогой; Да озарит свобода Альбион — Не отсвет слабый, не фантом пустой! Взор ослепляя неземным челом, Спасительным укрой меня крылом! Пусть Вольность, зажигавшая сердца, Великая в неброском облаченье, Пред недостойным пурпуром дворца Главою не поникнет в униженье. Надежда ясная, покинь эфир И светом радужным наполни мир! Как та звезда, что над скопленьем туч Возносится с победным торжеством, На лик небес пролив слепящий луч, Так ты, Надежда, в сумраке ночном На сердце радостный бальзам пролей, Лучащимся крылом меня овей!

Февраль 1815

СТРОКИ,НАПИСАННЫЕ 29 МАЯ,

В ГОДОВЩИНУ РЕСТАВРАЦИИ КАРЛА II,

ПОД ЗВОН КОЛОКОЛОВ

Британцы, неужели, успокоим Мы совесть этим колокольным боем? Мне слух терзает он. Для патриотов он всего постыдней: То звон по Вейну, Расселу и Сидни, То похоронный звон.

Май 1815

К НЕКИМ МОЛОДЫМ ЛЕДИ

Пусть я не сопутствую вам и не знаю Диковинных троп, куда след ваш проник, Не слышу, как речи звучат, восславляя Им дружески внемлющий Цинтии лик. Но сердцем отзывчивым с вами брожу я Над кручей, низвергшей хрустальный поток, Смотрю, как он хлещет, как буйствуют струи, Как свеж под их брызгами дикий цветок. Что ж медлить в пути, не пройдя половины? Что сталось? Вам снятся блаженные сны? О нет, — вы услышали плач соловьиный, Взывающий к сильфам при блеске луны. А утром, едва лишь цветы оросились, Вам взморье предстало, к прогулке маня, И словно я вижу, как вы наклонились И бережно подняли дар для меня. Когда б херувим на серебряных крыльях Камею принес, украшавшую рай, И сквозь его смех — торжества и всесилья — Мне весть подала сладкогласная Тай, — Не дал бы тот миг мне полнее блаженства, О милые нимфы, чем ваш талисман, — Из раковин донных само совершенство К прекрасным ногам положил океан. Воистину светел восторг обладанья (Счастливец, к кому снизойти он готов!) — Не быть обойденным толикой вниманья Высоких, изящных и чистых умов.

Лето 1815

НА ПОЛУЧЕНИЕ ДИКОВИННОЙ МОРСКОЙ РАКОВИНЫ

И РУКОПИСИ СТИХОВ ОТ ВЫШЕУПОМЯНУТЫХ

ЛЕДИ

Не твой ли алмаз из Голконды слывет Блестящим, как льдинка с высокой вершины, Как перья колибри, когда он вспорхнет В лучах, преломленных сквозь брызги стремнины? Не твой ли тот кубок, отлитый на славу, Тот кубок для темных, искрящихся вин, Где, в золоте явлен, Армиду лукаву Лобзает Ринальдо, гроза сарацин? Не твой ли горячий скакун густогривый? Не твой ли тот меч, что врагов не щадит? Не твой ли тот рог, чьи так мощны призывы? Тебе ль Бритомартис вручила свой щит? Фиалки и розы на шарфе твоем Кто вышил по шелку, о юный воитель? Склонялась ли дама твоя над шитьем? Куда ты спешишь? Не в ее ли обитель? О доблестный рыцарь, светла твоя младость, Ты взыскан Фортуной и славой покрыт. Послушай же песню про светлую радость, Что властью поэзии счастье дарит. Вот свиток, где списана почерком тонким Лучистая песня про цепь и венок. Дано этим строкам — и светлым и звонким — Мой дух исцелять от недуга тревог. Сей купол изваян в обители фей, И здесь предавался тоске и смятенью, Покинут Титанией милой своей, Король Оберон под причудливой сенью. И лютни его безыскусный напев В ночи соловьев зачаровывал хоры, И духи внимали ему, онемев, И слезы блестели в очах у Авроры. Навек сохранит этот маленький свод Щемящих и нежных мелодий томленье. В нем лютня вздыхает и тихо поет, Бессмертно вовек заунывное пенье. И если я счастья и неги алкаю, То, сладостным запахом роз упоен, Я песню про цепь и венок повторяю, И сходит на душу пленительный сон. Прощай, храбрый Эрик! Светла твоя младость, Ты взыскан Фортуной и славой покрыт. Мне тоже ниспослана светлая радость: Мне чудо поэзии счастье дарит.

Лето 1815

* * *

О женщина! когда тебя пустой, Капризной, лживой случай мне являет — Без доброты, что взоры потупляет, Раскаиваясь с кротостью святой В страданьях, причиненных красотой, В тех ранах, что сама же исцеляет, — То и тогда в восторге замирает Мой дух, пленен и восхищен тобой. Но если взором нежным, благосклонным Встречаешь ты, — каким огнем палим! — О, Небеса! — пойти на бой с драконом — Стать Калидором храбрым — иль самим Георгием — Леандром непреклонным — Чтоб только быть возлюбленным твоим! Глаза темно-фиалкового цвета, И руки в ямочках, и белизна Груди, и шелковых волос волна, — Кто скажет мне, как созерцать все это И не ослепнуть от такого света? Краса всегда повелевать вольна, — Пусть даже скромностью обделена И добродетелями не одета. Но все же быстролетна эта страсть: Я пообедал — и свободен снова; Но если прелести лица совпасть Случится с прелестью ума живого, — Мой слух распахнут, как акулья пасть, Чтоб милых уст не упустить ни слова. Ах, что за чудо это существо! Кто, на него взирая, не добреет? Она — ягненочек, который блеет, Прося мужской защиты. Божество Да покарает немощью того, Кто погубить неопытность посмеет, Кто в низости своей не пожалеет Сердечка нежного. Трудней всего Не думать и не тосковать о милой; Цветок ли попадется мне такой, Какой она, смущаясь, теребила, Иль снова засвистит певец лесной, — И счастья миг воскреснет с прежней силой, И мир дрожит за влажной пеленой.

<1815>

К ОДИНОЧЕСТВУ

О, если осужден я жить с тобой, То не средь этих пасмурных строений! Пускай Природы благодатный гений Овеет нас над вольной крутизной! И в лес уйдем; и вот над головой Зеленых арок шевельнутся тени, Ручей блеснет в кустах, прыжок оленя Спугнет шмеля с качели травяной. Да, это — благо; но ловить в тиши Речь сладкую, где отзвуки души Мечтательной и дум невероломных, — Всего блаженней; выше нет отрад, Когда к твоим убежищам укромным Два сходных сердца вместе улетят.

<Октябрь> 1815

ДЖОРДЖУ ФЕЛТОНУ МЭТЬЮ

Поэзия дарует наслажденье: Вдвойне прекрасней братство в песнопенье. О Мэтью! Кто бы указать сумел Судьбу отрадней, радостней удел, Чем тот, что выпал бардам столь известным? Они своим могуществом совместным Венком почтили Мельпомены храм: И льет на сердце пылкое бальзам Мысль о таком содружестве свободном, Возвышенном, прекрасном, благородном. Пристрастный друг! Напрасно за тобой Стремлюсь в края поэзии благой, Напрасно вторить я б хотел певучим, Несущимся над гладью вод созвучьям В Венеции, когда закат блестит И гондольер в его лучах скользит. Увы! Иных забот суровый ряд Меня зовет забыть лидийский лад, Держа мои стремления в оковах, И часто я страшусь: увижу ль снова На горизонте Феба первый луч И лик Авроры розовой меж туч, Услышу ль плеск в ручье наяды юной И эльфа легкий шорох ночью лунной? Подсмотрим ли опять с тобой вдвоем, Как сыплется с травы роса дождем, Когда под утро с празднеств тайных фея Спешит, незрима смертным, по аллее, Где яркая полночная луна Воздушной свитою окружена? Но если б мог я с Музой боязливой Забыть мгновений бег нетерпеливый — Во мраке улиц, средь тревог и зла Дарить восторг она б не снизошла. Мне явит дева взор свой благосклонный Там, только там — в тиши уединенной, Где, полон романтических причуд, Поэт себе отыскивал приют; Где сень дубов — друидов храм забвенный Хранит цветов весенних блеск мгновенный, Где над потоком клонят купы ив Ветвей своих сребристый перелив, Где кассии поникшие бутоны С побегами сплелись в глуши зеленой, Где из заглохшей чащи соловьи Разносят трели звонкие свои; Где меж подпор святилища лесного, Под тенью густолиственного крова Таящимся фиалкам нет числа, Где с наперстянкой борется пчела. Угрюмая руина там извечно Напоминает: радость быстротечна. Но тщетно все! О Мэтью, помоги Услышать Музы легкие шаги, Проникнуться высоким вдохновеньем: Вдвоем мы предадимся размышленьям — Как Чаттертона в запредельный мир Призвал, увенчан лаврами, Шекспир; Как мудрецы к бессмертной славе вящей Оставили в столетьях след слепящий. Нам стойкость Мильтона внушит почтенье; Мы вспомним тех, кто претерпел гоненья, Жестокость равнодушья, боль презренья — И муки превозмог, стремясь упорно На крыльях гения. Затем, бесспорно, С тобой мы всем по праву воздадим, Кто за свободу пал, непримирим: Швейцарец Телль, наш Альфред благородный И тот, чье имя в памяти народной — Бесстрашный Уоллес: вместе с Бернсом он Оплакан будет нами и почтен. Без этих, Фелтон, воодушевлений Не примет Муза от меня молений; К тебе она всегда благоволит — И сумерки сияньем озарит. Ведь ты когда-то был цветком на лоне Прозрачного источника на склоне, Откуда льются струи песен: раз Диана юная в рассветный час Там появилась и, рукой богини Тебя сорвав, по голубой пучине Навстречу Фебу отпустила в дар, И Аполлон горящею как жар Облек тебя златою чешуею. Ты умолчал — чему дивлюсь, не скрою, — Что стал ты гордым лебедем потом, И отразил кристальный водоем, Как в зеркале, вдруг облик мне знакомый… К чудесным превращениям влекомый, Ни разу не рассказывал ты мне О том, что скрыто в ясной глубине, О том, что видел ты в волне прибрежной, Сцеловывая корм с руки наяды нежной.