Стихотворения и поэмы

Полежаев Александр Иванович

20

Какое множество букетов, Индийских шалей и чепцов, Плащей, тюрбанов и лорнетов, Подзорных трубок и очков; И смесь роскошная в нарядах, И лиц различные черты, И выражения во взглядах И плутовства и простоты, И ловкости и неуклюжства, И на глазах почтенных дам: И надоевшее замужство, И склонность к модным шалунам.

21

Как из-под шляпки сей игриво Глазок прищуренный глядит; Что для мужчин она учтива, Он очень ясно говорит. На грудь лилейную другая Власы небрежно разметав И всех прельстить собой желая, Нарочно гордый кажет нрав; Другая с нежностью лилеи, Иная томно так идет, Но подойди к ней не робея — Она и ручку подает.

22

Всё живо и разнообразно, Всё может мысли породить! Там в пух разряженный присяжный Напрасно

ловким хочет быть; Здесь купчик, тросточкой играя, Как царь доволен сам собой; Там, с генералом в ряд шагая, Себя тут кажет и портной, Вельможа, повар и сапожник, И честный, и подлец, и плут, Купец, и блинник, и пирожник — Все трутся и друг друга жмут.

23

Но что? Не призрак ли мне ложный Глаза внезапно осенил? Что вижу я? Ужель возможно, Чтоб это Сашка мой ходил?.. Его ухватки и движенья, Его осанка, взор и вид… Какое странное сомненье… И дух и кровь во мне кипит… Иду к нему… трясутся ноги… Всё ближе милые черты… Дрожу, стремлюсь… колеблюсь… боги!.. О друг любезный, это ты?

24

Нет, я завесу опускаю На нашу радость и восторг. Такой минуты, сколь я знаю, Никто нам выразить не мог. Друзьям же верным и открытым И всё желающим узнать, Умам чрез меру любопытным Довольно, кажется, сказать, Что, раз пятнадцать с ним обнявшись, И оросив слезами грудь, И раз пятнадцать целовавшись, В трактир направили мы путь.

25

Не вспомнишь всё, что мы болтали, Но всё, что он мне рассказал, Вы перед этим прочитали, И я ни слова не соврал. Одно лишь только он прибавил, Что дядя в университет Его еще на год отправил И что довольно с ним монет. «Сюда, ебена мать!» — гремящим Своим он гласом возопил, И пуншем нектарным, кипящим В минуту стол обрызган был.

26

Ты видел, Jean, когда на дрожках К тебе он быстро подлетел; В то время с книгой у окошка, Дымясь в гишарде, ты сидел. Ты помнишь, о Коврайский славный, Студентов честь и красота, Какой ты встречею забавной Его порадовал тогда: В блевотине, мертвецки пьяным Тебя он в нумере застал, И ртом вонючим и поганым Его не раз ты замарал.

27

Ты зрел, любезный мой Костюшка, Его как стельку самого, И снова, толстенькая Грушка, Ты жопку нежила его. Виват, трактиры и бордели, Поживка еще будет вам, И кабаки не опустели, Когда приехал Сашка к нам. В веселье буйственном с друзьями Еще за пуншем он сидел, А разноцветными огнями Кой-где Кремлевский сад горел…

<Эпилог>

Друзья, вот несколько деяний Из жизни Сашки моего… Быть может, дождь ругательств, брани Как град посыплет на него, И на меня, как корифея Его похабства и бесчинств, Нагрянет, злобой пламенея, Какой-нибудь семинарист… Но я врагов сих презираю, В дела их вовсе не вхожу И, что про Сашку ни узнаю,— Ей-богу, всё вам расскажу. 1825–1826

102. Иман-козел

В одной деревне, недалёко От Триполи иль от Марокко — Не помню я, — жил человек По имени Абдул-Мелек. Не только хижины и мула Не заводилось у Абдула, Но даже верного куска Под час иной у бедняка В запасной сумке не случалось. Он пил и ел, где удавалось, Ложился спать, где бог привел, И, словом, жизнь так точно вел, Как независимые птицы Или поклонники царицы, Котору вольностью зовут, Или как нищие ведут. С утра до вечера с клюкою И упрошающей рукою Бродя под окнами домов Пророка ревностных сынов, Он ждал святого подаянья, Молил за чувства состраданья С слезой притворной небеса, Потом осушивал глаза Своим изодранным кафтаном И шел другим магометанам Одно и то же повторять. Так жил Абдул лет двадцать пять, А может быть, еще и боле, Как вдруг однажды, сидя в поле И роя палкою песок, Нашел он кожаный мешок. Абдул узлы на нем срывает, Нетерпеливо открывает, Глядит, и что ж? О Магомет! Он полон золотых монет. «Что вижу я! Ужель возможно? Алла, не сон ли это ложный? — Воскликнул радостный бедняк.— Нет, я не сонный! Точно так… Червонцы… цехины без счету… Абдул! Покинь свою заботу О пище скудной и дневной: Теперь ты тот же, да другой». Схватил Абдул свою находку, Как воин пленную красотку, Бежит, не зная сам куда, Именью рад — и с ним беда! Бежит что сил есть, без оглядки, Лишь воздух рассекают пятки. Земли не видит под собой. И вот лесок пред ним густой. Вбежал, взглянул, остановился И на мешок свой повалился. «Ну, слава богу! — говорит.— Теперь он мне принадлежит. Червонцы всё, да как прелестны: Круглы,

блестящи, полновесны! Какая чистая резьба! О, презавидная судьба Владеть подобною монетой! Я не видал милее этой. И можно ль статься — я один Теперь ей полный властелин. Я… я… Абдул презренный, нищий, Который для насущной пищи Два дни лохмотья собирал И их девать куда не знал, Я — бездомовный, я — бродяга… ………………………………………………… Блажен скупой, блажен стократ Зарывший первый в землю клад! Так, так! На лоно сладострастья, На лоно выспреннего счастья, В объятья гурий молодых, К горам червонцев золотых, На крыльях ветра ангел рока Тебя, по манию пророка, Душа святая, принесет — Там, там тебя награда ждет». ……………………………………………… ……………………………………………… И снова радостный Абдул На груду золота взглянул, Вертел мешок перед собою, Ласкал дрожащею рукою Его пленявшие кружки И весил, сколь они легки, И прикасался к ним устами, И пожирал их все глазами, И быстро в землю зарывал, И снова, вырывши, считал. Так обезьяна у Крылова Надеть очки была готова Хотя бы на уши свои, Того не зная, что они Даны глазам в употребленье. И вот дивится всё селенье, В котором жил Абдул-Мелек. «Откуда этот человек, Из самых бедных, как известно,— Заговорили повсеместно,— Откуда деньги получил? Ну, так ли прежде он ходил? Какой наряд, какое платье! Ему ли, нищенской ли братье Носить такие епанчи?» (А он оделся уж в парчи.) «Давно ли мы из состраданья Ему давали подаянья И он смиренно у дверей В чалме изодранной своей, Босой и голый, ради неба, Просил у нас кусочка хлеба,— И вдруг богат стал! Отчего?..» «Готов и дом уж у него!» — Другой сказал с недоуменьем, И все объяты удивленьем: «И дом готов! Нельзя понять, А как изволит отвечать, Коль намекнешь ему об этом. Ну — заклинай хоть Магометом, А он одно тебе в ответ: „Мне бог послал“. — Ни да, ни нет. Что хочешь говори — ни слова. Ты подойдешь: „Абдул, здорово! Откуда денег ты достал?“ А он, проклятый: „Бог послал“. Такой ответ — на что похоже!» — «Да, да! И мне твердит всё то же,— Шептал завистливый иман,— Но я открою сей обман. Конечно, много может вера! Однако ж не было примера, Чтоб за хорошие дела Давал червонцы нам Алла. Люби его всю жизнь усердно, А всё умрешь так точно бедно, Каким родила мать тебя, Когда не любишь сам себя И там прохлопаешь глазами, Где должно действовать руками. Пой эти песни простакам И легковерным, а не нам. Я сорок лет уже иманом, И если с денежным карманом, То оттого, что мало сплю И кой-что грешное люблю. И как, мой друг, ни лицемеришь, Меня ничем не разуверишь: Нашел ты, верно, добрый клад. Проспорить голову я рад…» — И углубился в размышленье, Каким бы образом именье Себе Абдулово достать. Пронырством истину узнать — Старанье тщетное — не можно: Себя ведет он осторожно. Прокрасться в дом к нему тайком И деньги вынудить ножом — Успех неверный и опасный; Просить на бедных — труд напрасный; Взаймы — не даст, украсть — нельзя… Иман выходит из себя: Нет средства обмануть Абдула. Гадал, гадал, и вдруг мелькнула Ему идея сатаны: Пришельцем адской стороны Иль просто дьяволом с когтями, В козлиной шкуре и с рогами Абдула ночью попугать И деньги дьяволом отнять. «Прекрасно, чудно, несравненно! — Кричал стократно, восхищенный Своею выдумкой, иман.— Как дважды два мой верен план!» Сказал — и разом всё готово. Козла здорового, большого В хлеву поспешно ободрал, На палках шерсть его распял; Сперва рукой, потом другою, Потом совсем и с головою В него с усилием он влез — И стал прямой козел и бес. «Как, как! Иман в козлиной шкуре? Не может быть того в натуре,— Кричат пятнадцать голосов,— Не может быть людей-козлов!» Друзья мои! Пустое дело: Могу уверить очень смело И вас, и прочих молодых, Людей неопытных таких, Что в сто иль тысячу раз боле Искусств таинственное поле Открыто глупым дикарям, Чем нашим важным хвастунам, Всезнайкам гордым и надменным, Полуневеждам просвещенным. Поверьте: множество вещей (Прочтите «Тысячу ночей»), Которых мы не понимаем И нагло вздором называем, Враньем, несбыточной мечтой, В степях Аравии святой, За Индостанскими горами, За неоткрытыми морями Не выдумки и не мечты, А так известны, так просты, Как наше древнее преданье Об очень чудном наказанье Царицей Ольгою древлян, Как всякий рыцарский роман, Как предречение кометы, Как Фонтенели и Боннеты… В козла запрятался иман, Как русский прячется в кафтан. В козлины лапы всунул ноги, На голове — явились роги, С когтями, бородой, хвостом — И, словом, сделался козлом.