Стихотворения и поэмы

Полежаев Александр Иванович

Кашевар 1-й Да, да, естественные воры! Коль наших нет, так берегись,— Башку сорвут, как звери злые; Отрядом только покажись — И все приятели мирные. Кашевар 2-й Весь в красном, сколько серебра На шароварах и бешмете! Кашевар 1-й Как не иметь ему добра, Порезав нас, на белом свете? Мушкатер (раскуривая трубку) Сперва словами улещал, Что бунтоваться уж не станет, А после клятву написал. Голосов 10 Небось!.. Московских не обманет!.. Кашевар 1-й Я, говорит он, воевать С царем российским не намерен, А чтоб он был во мне уверен, Готов ему присягу дать, И серебра, и много злата. А есть в горах у нас два брата, Которых трусит весь Кавказ,— Они воюют против вас. Кашевар 2-й (из-за котла) Уймем не этаких нахалов. Кашевар 1-й А я, дескать, Мирза Шамхалов, Ваш вечный данник и слуга! Мушкатер Забудет гневаться… Ага!.. А сколько верст еще до места? Кашевар 1-й Да что! С хорошего присеста Часа в четыре мы дойдем. Кашевар 2-й И всех их завтра перебьем! Да, если б что-нибудь под руку Случилось, братцы, мне поймать, Уж

то-то б стал я разгонять На кухне тягостную муку, Всегда б был навеселе, пьян! Кашевар 1-й Гей, вы, вставайте, барабан! Котлы, котлы! Как сходны вы С столами светских сибаритов, Где пресыщаются умы За недостатком аппетитов Болтаньем сплетницы-молвы! А вы, одутливые бары, Среди поклонников своих — Желудков тощих и пустых,— Вы в полном смысле кашевары!

ГЛАВА 6

Вот наконец мы и пришли Под знаменитый Эрпели! В пяти частях моих записок Представя вкратце весь поход, Я должен здесь, как Вальтер Скотт Или Байрон, представить список С живых разительных картин Вам, мой любезный господин, Иль вам, почтеннейшая дама (Которым вместо порошков Смекнула ласковая мама Поднесть тетрадь моих стихов. Рецепт действительный, не спорю). Но, к моему большому горю, Я должен правду вам сказать, Что не умею рисовать. Учился прежде у Визара Чертить контуры рук и ног, Но смелой живописи дара Понять, как Й<оге>ля урок, Подобно У<тки>ну, не мог. Простите ж мне мое незнанье — Ему взамену есть старанье; Мой безыскусный карандаш Так точно верен без поверки, Как на устах у лицемерки Всегда готовый «Отче наш». Картина первая: на ровном Пространстве илистой земли Стоит в величии огромном Аул тавлинцев — Эрпели. Обломки скал и гор кремнистых — Его фундамент вековой! Аллеи тополей тенистых — Краса громады строевой! Везде блуждающие взоры Встречают сакли и заборы, Плетни и валы; каждый дом — Бойница с насыпью и рвом. Над разорвавшейся рекою, Бегущей с горной высоты, Искусства чудного рукою Везде устроены мосты; Водовороты, переходы, Каскады, мельница, отводы — Всё дышит резкой наготой Природы дикой и простой! В ауле шум и конский топот, Молчанье жен и детский хохот; На кровлях, в окнах, у ворот Кипящий ветреный народ, Богато убранный, одетый, Как кизильбаши персиян; Там — оттоманский ятаган, Там — ружья, сабли, пистолеты Блестят, сверкают серебром В своем параде боевом; Здесь — коней странные приборы: Луки, уздечки, стремена; Бород раскрашенных узоры, Куски материй, полотна, Едва скрывающие плечи Седых, запачканных старух, И лай собак на русский дух, И крик, и визг, и сцены встречи, И говор волн, и ветра гул — Вот скопированный аул!.. Идем — и вид другой картины: Среди возвышенной равнины, Загроможденной с двух сторон Пирамидальными горами, Объявших гордыми главами С начала мира небосклон, Разбиты белые палатки… Быть может, прежние догадки Теперь решились: это он — Второй наш добрый батальон! Так, он — свободный, незапертый, Как утверждали мы сперва, Но вот еще здесь лагерь!.. Два!.. И три!.. Наш будет уж четвертый… Идет всё далее отряд… Вот эполеты забелели. ………………………………………… Бутырцы красные блестят… Московцы странно говорят… ………………………………………… «Какой же, братцы, это полк?» — «Куринский!» — некто отвечает… ………………………………………… И начался тихонько толк! Меж тем особу генерала Два сына старого шамхала, Со свитой пышною князей И благородных узденей, С благоговеньем окружали И на челе его читали И мир и грозный приговор — Великой правды договор. Поборник древней русской славы, Как полководец величавый, Он привлекал к себе сердца; В нем зрели с чувством удивленья Два неразрывные стремленья: И властелина, и отца. Что мыслил он? Что отражалось Во глубине его души?.. Не смеем знать… нам оставалось Молить всевышнего в тиши; О чем молить — другая тайна: Ее постигнуть может тот, Кто духом истый патриот; Для злых она необычайна. О Эрпели, о Эрпели! И ты уроком для земли! И ты, быть может, для поэта В другие дни, в другие лета Послужишь пищею живой! Ты воскресишь воспоминанье О бурях сердца, о страданье Души, волнуемой тоской, Под игом страсти роковой! Быть может, ежели холера Меня в червя не обратит, Походный грифель мушкатера В карманной книжке сохранит Твои леса, ручьи и горы, И друга искреннего взоры Прельстятся с правнуком моим Изображением твоим. Я расскажу им в час досужный Об эрпелийской красоте И эпизод довольно нужный Не пропущу о баранте, Кафир-Кумыке, Казанищах, Где был второй наш батальон, И о любезнейших дружищах, Которым всё поведал он Под сенью мирных балаганов: Плененье горских пастухов Со многим множеством баранов И полновесных курдюков… Тьмы разных случаев, тревоги И приключения в дороге… Все эти песни хороши, Но вот что в голову мне входит: Подчас за разум ум заходит, А я теперь хоть не пиши, Заняться вздумал я мечтою Нелепой, странной и пустою — О счастье будущих времен, А настоящие оставил, Тогда как первый батальон Еще палаток не поставил. Итак, моя галиматья, Adieu [95] до будущего дня!

95

Прощай (фр). — Ред.

ГЛАВА 7

Не зная исстари властей, Повиновенья и князей — Вина мятежных покушений, Бунтов и общего вреда,— В кругу шамхаловых владений Гнездилась дикая орда. На дне вертепов неприступных, Таясь, как новый сатана, Таить не думала она Надежд и замыслов преступных: Взирая гордо на позор Бунтовщиков окружных гор, Смиренных вдруг единым словом, И, ненавидя мир и дань, В ожесточении суровом Она готовилась на брань. Ни жребий явный истребленья, Ни меры кроткия главы Победных войск и ополченья В виду защитной их горы, Ни увещания тавлинцев …………………………………… Не укротили роковой Отважный бунт койсубулинцев. С вершин утесов на отряд Они смеются беззаботно, Готовят пули и охотно Кинжалы длинные острят. Ни путь широкий, ни тропины На их высокие стремнины Стопы пришельцев не ведут. Пред любопытными очами Стоит с гранитными стенами Природной крепости редут, Недосягаемый, огромный. И за оградой вековой, В хаосе пропасти бездонной, Как тартар буйный и живой, Кипят свободные аулы… Кто видел легкие черты С картины адской суеты В заводах Брянска или Тулы, Где неумолчной чередой Гудят и стонут над водой Железо, медь, чугун и камень, Где угли, искры, жар и пламень Блестят, сверкают и шумят, Где гвозди, молоты, машины И рук искусственных пружины В насильном действии звучат И поражают удивленьем И свежий слух, и свежий взор,— Того незначащим сравненьем Знакомлю с видом этих гор. Дыша слепым ожесточеньем, Там всё кипит вооруженьем: Как муравьиные рои, Мелькают всадники и кони, Куют джелоны, сбруи, брони, Чеканят ружья, лезвии; Везде разъезды, шум и топот; В глухой дали отзывный грохот, Огни, пальба, воинский крик И в кольцах грудь — на русский штык. Они не знают нашей встречи, Им незнаком открытый бой; Питомцы наглых битв и сечи, Они не зрели над собой Свистящих ядер и картечи. Но рати северной приход Даст брани новый оборот! ………………………………………… ………………………………………… ………………………… В восьми верстах От гордой вражьей цитадели, Среди равнины на холмах Шатры отряда забелели. Здесь видим дружные полки С брегов Москвы благословенной, А там — граненые штыки Пехоты русской отдаленной, Из заграничных городов, Всегда готовые на зов Царя, начальников и чести; Там, гибель верная врагов, Алкая крови, бед и мести, Стоит ватага казаков; А там за лагерем походным Ибрагим-бек и Ахмет-хан, Князья от крови мусульман, Пылая рвеньем благородным, Из разных стран под Эрпели Свои дружины привели. У них кумыки и тавлинцы С свинцом и сталью на конях, И с ятаганами в боях Пехота горцев — мехтулинцы. У вод холодного ручья Аул летучий их мятется, И знамя розовое вьется Над белой ставкою вождя. Все ждут решительной осады, Все ждут и смерти и награды!.. И вот на утренней заре Отрядом легким батальоны С весельем двинулись к горе! Пути

не видно… Нет препоны! Война и слава не без слуг: С подошвы горной сотни рук Взрывают новую дорогу! Идут и роют… Впереди Зияют пушки роковые, Внутри рядов и позади Кинжалы, ружья боевые И беспардонные штыки! Вот пуля свищет, вот другая!.. Идут!.. Вот залп из-за кремней Раздался, сверху пролетая!.. Идут, работают смелей!.. Уж высоко! Туман нагорный Густеет, скрыл средину гор; Темнеет день, слабеет взор,— Идут отважно и упорно. Внезапный холод, ветер, дождь Приводят в трепет нестерпимый,— Идут стеной неотразимой! Среди их друг и бодрый вождь! Вот солнце яркими лучами Блеснуло вновь. Туман исчез… Они вверху, и пред глазами, С огромной массою небес, Как в неразрывной, длинной цепи, Слились, казалось, горы, степи, Холмы, долины. Целый мир Представил чувствам дивный пир… Безмолвно воины взирают На точку светлую земли; Едва заметные, мелькают Под ними стан и Эрпели. Вдали, под крепостию Бурной, Синеет моря блеск лазурный, Ландшафт несвязный дальних стран, И вкруг — воздушный океан!.. Поражены недоуменьем, Они бросают мутный взор Во глубину ужасных гор, Глядят… И с радостным движеньем От поразительных картин Отряд отхлынул от стремнин! Там — света нового пространство, Мифологическое царство Подземных теней и духов; Там елисейские долины, О коих исстари веков Не знают русские дружины, Цветут средь рощей и дубров; Там по гранитам зеленели Кедровник, пихта, ольха, ели; Там, роя камни и песок, Сулак, как мелкий ручеек, Бежал извилистой струею; А там огромной полосою Вдали тянулись над водой Скалы безбрежные грядой; И тридцать шесть аулов бранных, Покрытых мрачной тишиной, Как сонмы демонов изгнанных, В тени чернели рассыпной. Глаза, очки, лорнеты, трубы, Носы, фуражки, уши, губы — Всё устремилось с высоты В страну ужасной красоты. Глядели, думали, дивились, Кричали, охали, крестились И, изумленные, сошли С полнеба к жителям земли. Насилу кончил! Слава богу! Устал! Позвольте замолчать… Прорыв на первый раз дорогу, Поэму буду продолжать. Всего мучительней на свете Сурьезный выдержать рассказ, А я — имейте на примете — Перо туплю не на заказ, Без подлой лести и прикрас. Не знаю, строгая цензура Меня осудит или нет; Но всё равно — я не поэт, А лишь его карикатура.

ГЛАВА 8

«Ну-ну, рассказчик наш забавный,— Твердят мне десять голосов,— Поведай нам о битве славной Твоих героев и врагов! Как ваше дело, под горою?» — «Готов! Согласен я, пора! Итак, торжественно со мною Кричите, милые: ура!» — «Ба! И сраженье и победа, Как после сытного обеда Десерт и кофе у друзей! Так скоро?» — «Ровно в десять дней Покорность, мир и аманаты — И снова в Грозную поход!» — «Какой решительный расчет, Какие русские солдаты! Но как, и что, и почему?» Вот объяснение всему: Койсубулинская гордыня Гремела дерзко по горам; Когда ж доступна стала нам Их недоступная твердыня Посредством пушек и дорог (Чего всегда избави бог), Когда злодеи ежедневно, Как стаи лютые волков, На нас смотрели очень гневно Из-за утесов и кустов, А мы, бестрепетною стражей, Меж тем работы берегли И, приучаясь к пуле вражьей, Помалу вверх покойно шли, И скоро блоки и машины Готовы были навестить Их безобразные вершины, Чтоб бомбой пропасть осветить,— Тогда военную кичливость У них рассудок усмирил И непробудную сонливость Бессонный ужас заменил. Сначала, бодрые джигиты, Алкая стычек и борьбы, Они для варварской пальбы Из-под разбойничьей защиты Приготовляли по ночам Плетни с землею пополам, Дерев огромные обломки И, давши залп оттуда громкий, Смеялись нагло русакам, Стращали издали ножами С приветом: «яур» и «яман» — И исчезали, как туман, За неизвестными холмами; Но после, видя жалкий бред В своем бессмысленном расчете, Они от явных зол и бед Все были в тягостной заботе. Едва зари вечерней тень Прогонит с гор веселый день И ляжет сумрак над полями — Никем не зримыми толпами В ночном безмолвии они Разводят яркие огни, Сидят уныло над скалами И озирают русский стан, Который, грозный, величавый И озарен луной кровавой, Лежит, как белый великан. С рассветом дня опять в движенье Неугомонная орда: Отрядов сменных суета И новых пушек появленье Своей обычной чередой — Всё угрожает им бедой, Неотразимою осадой! Невольный страх сковал умы Детей отчаянья и тьмы За их надежною оградой… И близок час! Готов удар! Кипит в солдатах бранный жар! Полки волнуются, как море! Последний день… и горе, горе!.. Но вот — внезапно мирный флаг Мелькнул среди ущелий горных; Вот ближе к нам — и гордый враг, С смиреньем данников покорных, Идет рассеять русский гром, Прося с потупленным челом Статей пощады договорных! Статьи готовы, скреплены… Народов диких старшины Решают участь поколений! Восходит светлая заря! В параде ратные дружины: Койсубулинские стремнины Под властью русского царя! Присяга нового владенья — И взорам тысячей предстал Победоносный генерал Без битв и крови ополченья!.. Цветут равнины Эрпели! Покой и мир в аулах бранных! Не видят более они Штыков отряда троегранных! В своих утесах вековых Не слышат пушек вестовых! Громада зыбкая тумана, Молчанье, сон и пустота Объемлют дикие места Надолго памятного стана! И стан под Грозною стоит… Но дума, дума о прошедшем Невольно сердце шевелит; В бреду поэта сумасшедшем Я дни минувшие ловлю И, угрожаемый холерой, Себя мечтательною верой Питать о будущем люблю! Поклонник муз самолюбивый, Я вижу смерть невдалеке, Но всё перо в моей руке Рисует план свой прихотливый: Сойдя к отцам вослед других, Остаться в памяти иных! Быть может, завтра или ныне, Не испыта<вши> вражьих пуль, Меня в мучной уложат куль И предадут земной пустыне!.. В глухой, далекой стороне От милых сердцу я увяну… В угодность злобному тирану, Моей враждующей судьбе! Увидя мой покров рогожный, Никто ни истинно, ни ложно Не пожалеет обо мне. Возьмут, кому угодно будет, Мои чевяки и бешмет (Весь мой багаж и туалет) — И всякий важно позабудет, Кто был их прежний господин! А панихиды, сорочин, Кутьи и прочих поминаний Хоть и не жди!.. Вот мой удел! Его без дальних предсказаний Я очень ясно усмотрел! Что ж будет памятью поэта? Мундир?.. Не может быть!.. Грехи?.. Они оброк другого света… Стихи, друзья мои, стихи!.. Найдут в углу моей палатки Мои несчастные тетрадки, Клочки, четвертки и листы, Души тоскующей плоды И первой юности проказы… Сперва, как должно от заразы, Их осторожно окурят, Прочтут строк десять втихомолку И, по обычаю, на полку К другим писцам переселят… А вы, надежды, упованья Честолюбивого созданья, Назло холере и судьбе,— Вы не погибнете с страдальцем: Увидит чтец иной под пальцем В моих тетрадках А и П, Попросит ласковых хозяев Значенье литер пояснить — И мне ль забвенным, мне ли быть? Ему ответят: «Полежаев…» Прибавят, может быть, что он Был добрым сердцем одарен, Умом довольно своенравным, Страстями, жребием бесславным Укор и жалость заслужил; Во цвете лет — без жизни жил, Без смерти умер в белом свете… Вот память добрых о поэте! 1830

107. Чир-Юрт

Л<юбезный> д<руг>

……………………………

…Среди ежедневных стычек и сражений при разных местах в Чечне, в шуму лагеря, под кровом одинокой палатки, в 12 и 15 градусов мороза, на снегу, воспламенял я воображение свое подвигами прошедшей битвы, достойной примечания в летописях Кавказа, и в 11 дней написал посылаемый к тебе «Чир-Юрт».

А. П. Л<озовскому> Крепость Грозная 25 мая 1832 года

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Цель бытия души высокой, Удел и жизнь полубогов, Сияет слава в тьме веков, В пучине древности глубокой! Подобно юной красоте В толпе соперниц безобразных, Подобно солнцу в высоте Перед игрой лучей алмазных, Она блестит, она горит Без украшений и убранства, Среди бесплодного тиранства Своих ничтожных эвменид. Где тот, чью душу не волнует Войны и славы громкий глас? Чье сердце втайне не тоскует, Внимая воина рассказ О наслажденьях жизни бранной, Кровавых сечах и боях, О вражьих пулях и мечах И смерти, всюду им попранной? Кто не стремится, не летит Душой за взором и за словом, Когда усастый инвалид На языке своем суровом, Но верном, как граненый штык, С которым к правде он привык, Передает детям иль внукам Любимый ключ к своим наукам — Большую повесть прежних лет? О, знай, питомец Аполлона, Там, где витийствует Беллона, Ничтожен гений и поэт!