Стихотворения из сборников «День поэзии»

Борис Лапин хорошо известен как прозаик. Книги его — «Повесть о стране Памир», «Тихоокеанский дневник», «Дальневосточные рассказы» (в соавторстве с 3. Хацревиным), «Подвиг» — неоднократно издавались и полюбились широкому читателю.

Но только в тесном кругу литераторов старшего поколения известно, что Б. Лапин был и поэтом.

Три стихотворения, публикуемые здесь, далеко не дают представления о его поэзии — глубокой и оригинальной.

В Отечественную войну нас раскидало

по разным фронтам. Но мне случилось быть с Борей в тридцать девятом году на Халхин-Голском фронте. Там я не раз имел случай убедиться в его спокойном и ровном мужестве. Не такова ли его поэзия!

В последний раз мы увиделись с ним в августе сорок первого года, когда редакция «Красной звезды» вызвала со всех фронтов своих корреспондентов, чтобы дать им новые инструкции. Ночью мы с Борей стояли на крыше девятиэтажного дома в Лаврушинском переулке, и после фронтовых испытаний это дежурство во время бомбежки казалось нам заслуженным отдыхом.

Краткое пребывание в Москве Борис использовал, между прочим, и для того, чтобы записать свои стихи прежних лет. До тех пор они хранились только в его памяти. Но вдруг он решил собрать их на бумаге. Откуда это «вдруг»?

Испугался ли он, что попадет в положение героя бальзаковского рассказа «Неведомый шедевр», которого маниакально-одержимая работа над формой привела к обессмысливанию самого произведения?

Или Лапин решил закрепить свои стихи на бумаге, потому что память так хрупка, да и мало ли что может случиться с их автором! Не забудем, то были тревожные дни сорок первого года.

Так появился рукописный сборник, тонкий альбом в кожаном переплете с медной застежкой, единственное хранилище поэзии Бориса Лапина. Сам он не вернулся. Как и его друг, Захар Хацревин, он погиб на фронте под Борисполем, городом, который совпадал с его именем.

В немногие дни нашего последнего свидания Борис Матвеевич сказал мне, что хочет писать поэму. А мы-то, друзья его, полагали, что он отошел от стихов. На самом деле он не переставал писать их. Оказалось, что среди них есть прекрасные вещи. Но Лапин не опубликовывал их, стремясь еще к большему совершенству. Да, он не вмещался в одной прозе. В сущности, поэзия всегда прослаивала его прозу. Но сам он считал, что его стихи не более чем обещания.

Сейчас мы видим, что они не только обещания, но и свершения.

Ночь горит огнем. Уплывает сад. Молодой соловей кричит. Путник всходит на холм, не глядя назад, И за ним его тень бежит. И бежит вдали, слыша чей-то крик, И за ней еще тень ползет — Это черный куст, как немой старик, Беспокойный холм стережет. Путник снова свернул. Вот горят огни. Он идет по своим следам, Спотыкаясь о каменных кладбищ пни И гробницы помойных ям. Кто его зовет? Или сонный царь Снова встал из былых высот? Иль ждет его роковая сталь Там, где есть в пути поворот? Нет, не ждет его ни чужая сталь, Ни крутая о друге весть, Ни домашний страх, ни любовь, ни ложь, Ни отчаяние, ни месть. Это всё, что может лежать в суме, Что блестит на храме звезды, Что бело в земле и черно в сурьме И течет сквозь поток воды. Внизу повисли купы звезд, В янтарь оделась бирюза, Дрожит над бездной чуткий мост. Будь осторожен, как слеза, Повисшая на реснице. По камню сполз в кустах арчи Закат Восточной Бухары, И за рекою басмачи Кошмами

кутают костры, Но кто ты, одинокий? Ты должен спать, припав к земле, На тюфяке одной из рук И слышать, как в холодной мгле Скрывается и цвет и звук. (И разве ты существуешь?) Ты, может быть, один из тех, Кто скрылся от дневных лучей, Кто говорит без слов и вех На языке барантачей Под свист железной сабли. И может статься, кровь бежит На твой мохнатый малахай, И может статься, ты — джигит, Навеки потерявший рай, Погибнув под штыками. И может статься, ты — обман, Ты — только эхо среди гор, Бегущее в сырой туман Под черствыми ножами шпор, И это мой ступает конь. Заплакала, поцеловала Портрет, не видный в темноте, Лицо горящее прижала К шершавой каменной плите. Прозрачным светом, пылью звездной Кавказ дымился за горой. Из виноградников морозной Тянуло ночью и сырой. Так ты, Баку, горишь над морем У темных низких берегов, Суровым скованное горем В огне домов, в тени холмов.

1923

Борис Лапин был превосходным прозаиком. Широкая известность пришла к нему в конце 20-х годов с книгой «Повесть о стране Памир». Вслед за ней появился «Тихоокеанский дневник» и блестящая, умнейшая антифашистская повесть «Подвиг». Почти одновременно с этим, в начале — середине 30-х годов, Лапин в соавторстве со своим другом Захаром Хацревиным написал интереснейшую книгу «Сталинабадский архив» и вслед за ней — «Дальневосточные рассказы», созданные после большого путешествия по Монголии.

В 1939 году Лапин и Хацревин — снова в Монголии, на этот раз — военными корреспондентами. К этой работе они возвращаются с первого дня Великой Отечественной войны. Последнее, что ими было написано в жизни, — это серия военных корреспонденций в «Красную звезду» из сражавшегося Киева.

В сентябре 1941 года они оба погибли при выходе из киевского окружения. Подробности их гибели неизвестны. Известно только одно: тяжело заболевший Хацревин просил оставить его и уходить. Лапин не согласился на это и остался и погиб вместе с ним.

Когда Борис Лапин погиб, ему было всего тридцать шесть лет. Этот успевший очень много сделать человек был все-таки только в начале своего пути, и тот том превосходной прозы, который остался после него, сложись его судьба по-другому, мог бы оказаться лишь первым из многих томов.

Борис Лапин известен главным образом как прозаик. Но он был и поэтом. Он не только начинал в юности с поэзии, выпустив свою первую книгу стихов семнадцатилетним мальчиком, он продолжал писать стихи всю свою жизнь. Он не принадлежал к числу тех прозаиков, которые когда-то в юности баловались поэзией, а потом забыли о ней и думать. Нет, он, так же как и его друг и соавтор Захар Хацревин, связал себя с поэзией на всю жизнь, и почти в каждой его книге, так же как и в книгах Хацревина и в их общих книгах, неизменно присутствует поэзия. И не в форме так называемой поэтической прозы, а в самой прямой и непосредственной форме — в форме стихов.