Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений
Шрифт:
219. Тот же текст-в машинописной тетради Д. С. Гессена, с. 20.
220. Приводится по автографу в архиве Д. С. Гессена. Идентичный текст в машинописной тетради Гессена, с. 15 (ср. там же, с. 4).
221. Приводится по автографу, сохранившемуся в архиве Д. С. Гессена. Тот же текст — в машинописной тетради в архиве Д. С. Гессена, с. 10.
222. Приводится по автографу, сохранившемуся в архиве Д. С. Гессена. Тот же текст — в машинописной тетради в архиве Гессена, с. 16. В строке 15 принята конъектура (в оригинале: «В боль»).
Дуэль. Молва, 1933, № 166, 23 июля, с. 3. Публикация сопровождалась сноской: «Рассказ С. Барта „Дуэль“ был прочитан на собрании Литературного Содружества 24 июня 1933 г.».
«Приятие мира». Молва, 1932, № 137, 18
Социальный заказ и тема о смерти. Молва, 1933, № 104, 7 мая, с. 4. В своей статье, коснувшись понятия «социального заказа» в связи с произведениями советской литературы и по поводу прошедших в Варшаве выставок советского искусства, В. В. Бранд, бескомпромиссный сторонник «активизма» в борьбе с властью большевиков, писал, в частности:
Нельзя требовать творчества по заказу, но можно требовать молчания или, по крайней мере, нераспространения того, что служило бы соблазном в годы борьбы за существование нации.
Эти мысли навеяны мне тем, что очень многие современные художники говорят о смерти.
Нужны ли нам, русским, сейчас произведения искусства, воспевающие покорность, созерцание, неделание, смерть?
Не вредны ли эти произведения, создавая в нас настроение, обратное тому, которое нужно для борьбы за освобождение?..
В конце статьи говорилось:
Нам, русским, нужны песни о жизни, о солнце, о силе.
Живые, смелые песни. Независимо от того, будут ли они в слове, музыке, красках или мраморе.
Всё же безвольное, покорное, зовущее в небытие, утверждающее смерть не только не нужно, но и вредно.
Нужно помнить, помнить и помнить, что мы зовем не к смерти, а к жизни, что мы творим бунт созидающий.
Ср. в докладе Л. Гомолицкого 1932 г.: «Главная тема поэзии С. Барта — смерть».
Отвечая на статью Барта, В. В. Бранд писал:
С. Барт, приведя в своей статье «Социальный заказ и тема о смерти» («Молва» № 104) выдержки из моей статьи «Бунт созидающий» («Молва» № 90), находит в них противоречие и говорит:
— Разве окончательное в корне отрицание социального заказа, не влекущее за собою закрывание глаз, можно назвать окончательным и коренным?
Для меня вопрос С. Барта непонятен. Почему, отрицая социальный заказ, т. е. принуждение художника творить по заказу, я не могу говорить о пользе или вреде того или иного художественного произведения и должен закрыть глаза на впечатление, которое может художественное произведение произвести, на те настроения, которые явятся следствием его влияния на массы?
Если отрицать влияние искусства на жизнь, если считать, что художник творит в безвоздушном пространстве, то С. Барт прав. Но на самом деле это не так. Чем талантливее художественное произведение, тем более находит последователей — в особенности произведения литературные. <…>
Приводя многочисленные примеры из русской и иностранной литературы, в которых говорится о смерти, о великом таинстве смерти, С. Барт нисколько не противоречит тому, что сказано в моей статье, тому, что я восстаю и бунтую не против темы о смерти, а против воспевания смерти. <…>
— В. Бранд, «Еще о смерти (Ответ С. Барту)», Молва, 1933, № 111, 16 мая, с. 2.
Об основном. Молва, 1933, № 266, 13 ноября, с. 3. Это выступление Барта вскоре упомянул А. Л. Бем в своей статье «О советской литературе», говоря о неожиданной популярности произведений советской литературы на Западе:
Ведь уже одно то, что посредственные советские романы переведены на многие языки, а некоторые из них пользуются значительным распространением, как, например, «Цемент» Гладкова, должны нас заставить задуматься. <…> Этот успех советской литературы среди широкого круга читателей надо объяснить и с ним необходимо считаться. Я уловил кое-что из фактов, сюда относящихся, в той разноголосице, которая обнаружилась на собрании «Литературного содружества» в связи с обсуждением и осуждением советского выпуска журнала «Вядомости литерацке». Как раз в упреках, направленных некоторыми по адресу эмигрантской литературы, которые смутили С. Барта и вызвали его статью «Об основном» (в номере «Молвы» от 13-го ноября), мне почудились нотки читательского раздражения по отношению к эмигрантской литературе, раздражения, вызванного отсутствием того, что привлекает читателя к литературе советской, вопреки всем ее недостаткам.
— А. Л. Бем, «Письма о литературе. О советской литературе (Письмо третье)», Молва, 1933, № 272, 26 ноября, с. 2; А. Л. Бем, Письма о литературе (Praha, 1996), с. 145–146. О реакции в окружении Д. В. Философова на «советский» номер Вядомостей Литерацких (29 октября 1933 г.) см.: Л. С. Флейшман, «Пушкин в русской Варшаве», Пушкин и культура русского зарубежья (Москва: Русский Путь, 2000), с. 124.
Русская Зарубежная
С. В. Барт обращает внимание на сложный вопрос о взаимоотношении между литературой эмигрантской, зарубежной и советской. Я совершенно согласен с ним, что проектированная Зарубежная Академия литературы должна быть вне политики. И это в двух смыслах. Прежде всего, она должна быть чужда нашим, эмигрантским, партийным спорам. Эту точку зрения мы выдержали, составляя список писателей. Что греха таить, многие из писателей, фамилии которых в вышеупомянутом списке стоят рядом, вряд ли желают быть знакомы друг с другом. Таким образом, этот список заключает в себе не только величайшее неравенство качественное, но и несовместимость политическую. Нельзя сказать, что Французская Академия совершенно вне политики. Крайних левых и в литературном и в политическом смысле она все-таки побаивается. Внутри же ее имеются, грубо говоря, две группы. Одна — Марселя Прево, а другая — Ренэ Думика. Но тут-то и обнаруживается высокая культура Франции и высота культурного уровня членов ее Академии. Сколько епископов и кардиналов были ее членами, это не помешало, однако, Эрнесту Ренану стать членом Академии.
Сложнее вопрос об отношении к советской литературе. Мережковский сказал, что у зарубежных писателей есть свобода, но нет земли, а у советских писателей есть земля, но нет свободы. Ту же мысль высказал в своем стихотворении Смоленский, указавший на нашу «тесную свободу» и на их широкую тюрьму. Ясно, что обе русские литературы, и тамошняя — тюремная, и наша — свободная, недомогают.
Смоленский правильно говорит, что наша здешняя свобода — тесная. Смешно, конечно, ее сравнивать с рабством, в котором находятся писатели тамошние, тем не менее, и у нас не малина. Ведь вот, помещая статью уважаемого С. В. Барта, я задумался над вопросом: а не напишут ли такие видные общественные и литературные деятели, как Сергей Войцеховский или Буланов-старший, в какую-нибудь парижскую «патриотическую» газету, что он не благополучен по патриотизму? Но как бы там ни было, все-таки известная свобода у нас есть. Газета «Возрождение» может утверждать, что я перешел на службу к большевикам, но к стенке меня все-таки не поставит. А потому — «вперед без страха и сомнения»! Если Бог не выдаст, никто нас не съест.
Я согласен с С. В. Бартом, что в конце концов единственный суд, который признают в глубине души своей все выдающиеся писатели, это именно суд зарубежный. С. В. Барт пишет, что похвала Литературной Академии была бы высшим, сокрытым от глаз соглядатаев, торжеством для советских писателей.
Положение это, на мой взгляд, верное.
Весь вопрос в том, как его конкретизировать. Зарубежная Академия могла бы, в той или иной форме, отмечать наилучшие произведения советской литературы или наиболее талантливых ее писателей. Но согласится ли С. В. Барт со мною, что такая похвала может слишком дорого стоить обитателю широкой советской тюрьмы? Похвалит Зарубежная Академия кого-нибудь из писателей, а его немедленно превратят в «лишенца»! Я чуть-чуть не назвал одну фамилию, но вовремя остановился: как бы не повредить.
Словом, хотя С. В. Барт и прав но существу, его предложение следует хорошенько обдумать и поступить очень осторожно.
По странной случайности, через несколько дней после моей первой статьи о проектированной Академии, И. А. Бунин получил премию Нобеля. Это маленькое событие дало большой аргумент в пользу моего проекта. Характерно также, что некоторые произведения Бунина, написанные им уже в изгнании, были напечатаны и на территории советской России. Этот факт является аргументом в пользу предложения С. В. Барта…
— Д. Философов, «Зарубежная Академия», там же, с. 2. Ср.: Д. В. Философов, «Проект Литературной Академии Русского Зарубежья», Молва, 1933, № 266, 13 ноября, с. 3.
Horror vacui. Меч, 1934, № 3–4, 27 мая, с. 14.
О вымирании поэзии, новаторстве и стилизации. Меч, 1934, № 11–12, 22 июля, с. 11–12.
Бессонница. Ю. Терапиано. Стихи. Меч, 1935, № 15, 14 апреля, с. 6. В статье цитируются стихотворения, помещенные соответственно на стр. 7, 21, 9 (приведено целиком), 12 и 16 книги Терапиано. Ср.: Георгий Адамович, «Литературные заметки», Последние Новости, 1935, 14 марта, с. 2 (о сборнике И. Голенищева-Кутузова «Память» и «Бессоннице» Терапиано); Владислав Ходасевич, «Книги и люди. Новые стихи», Возрождение, 1935, 18 июля, с. 3 (целиком о книге Терапиано); К. Мочульский, <рец.:> «Ю. Терапиано. Бессонница», Современные Записки, LVIII (1935), с. 476–477.
Л. Гомолицкий. Смерть с голубыми глазами. Молва, 1933, № 83, 9 апреля, с. 3. С сокращениями помещено в качестве предисловия в кн.: С. Барт. Стихи (Варшава, 1933).