Стихотворения. Рассказы. Гора
Шрифт:
– Я вовсе не отвергаю критики, направленной против общества, но когда она сосредоточивается на отдельных личностях…
– А что такое критика, направленная против общества? – перебил его Гора.- Пустые слова, больше ничего! Меня, кстати, интересует твое личное мнение. Ну скажи, вот ты, благородный человек, разве ты никогда никого не осуждал?
– Осуждал, даже часто, но теперь стыжусь этого.
– Нет, Биной, так не годится! – Гора сжал правую руку в кулак.- Совсем не годится.
Биной помолчал, а потом спросил:
– В чем дело? Почему это тебя так волнует?
– Потому что я вижу, что ты пошел по пути слабых.
– Слабых?! – Биной даже привскочил.- Ты
– Да, но в то же время это не перестает мучить тебя. Круглые сутки ты только и думаешь: «Я не пошел к ним, не пошел, не пошел!» Уж лучше пойди, и дело с концом!
– Значит, ты серьезно советуешь мне пойти?
– Нет,- ответил Гора, стукнув себя по колену.- Я не советую тебе идти. И я твердо убежден, что если ты все-таки туда пойдешь, то перекинешься на их сторону окончательно. На другой же день усядешься с ними есть за один стол, а потом вступишь в «Брахмо Самадж» и превратишься в его воинствующего проповедника.
– Вот как?! Ну и что же будет дальше?
– Что будет дальше? Для человека, порвавшего с теми, кто составлял его мир, нет будущего! Ты, сын брахмана, готов забыть о всех правилах воздержания и чистоты,- значит, кончишь ты тем, что умрешь отверженным. Как рулевой, у которого разбит компас, ты потеряешь представление о том, где восток и где запад, начнешь думать, что вести корабль заданным курсом – это предрассудок и ограниченность, что куда лучше положиться на волю волн. Ну вот что, я не намерен прорекаться с тобой до бесконечности. Скажу одно – если тебе так уж невтерпеж идти к ним – иди; перестань только играть у нас на нервах, балансируя над пропастью.
Биной рассмеялся.
– Ну, знаешь, не все больные, объявленные безнадежными, умирают. Я не чувствую никаких признаков приближения смерти.
– Не чувствуешь?
– Нет.
– Ты не замечаешь, что у тебя слабеет пульс?
– Да нет же, он вполне нормален.
– И пища неверных не показалась бы тебе яствами богов, если бы ты получил ее из ручек некой прелестной девушки?
Биной смутился.
– Хватит, Гора, замолчи!
– Почему? Что ж тут обидного? Ведь она же не из тех скромниц, которые не позволяют даже солнечным лучам касаться своих нежных ручек [155] . Если ты считаешь святотатством даже упоминание о пальчиках, которые, однако, может пожать каждый вошедший в их дом мужчина, то это верный признак гибели.
155
…она же не из тех скромниц, которые не позволяют даже солнечным лучам касаться своих нежных ручек.– Подчиняясь ортодоксальным законам индуизма, индийские женщины на протяжении многих веков вели затворнический образ жизни.
– Я преклоняюсь перед женщинами, Гора, и к тому же шастры…
– Пожалуйста, не ссылайся на шастры, говоря о подобного рода чувствах. Это не преклонение. Если я скажу, что это такое на самом деле, ты окончательно на меня разобидишься.
– Ты просто злишься,- пожал плечами Биной.
– В шастрах о женщине сказано: «Достойна поклонения вносящая свет в дом». Да, это так. Запомни только, что чувство, которое вызывают порой женщины в сердцах мужчин, носит другое название, хотя англичане и именуют его «поклонением».
– Послушай, Гора, можно ли с таким пренебрежением относиться к замечательному чувству только потому, что иногда оно бывает омрачено?
– Вот
Биной подскочил, словно его ударили.
– Хватит, Гора, замолчи! Это уж слишком!
– Почему слишком? Я даже не высказал до конца своей мысли. Именно потому, что мы не научились принимать отношения мужчины и женщины просто – такими, какие они есть,- нам и приходится порой поэтизировать их.
– Хорошо, допустим, иногда мы действительно склонны неправильно смотреть на отношения между мужчиной и женщиной, усложняем их и искажаем. Но разве в этом повинны только иностранцы? Пусть ложно то, что они утверждают, но разве так уж правы наши моралисты, проповедующие, что женщина – это зло? Для того чтобы спасти человека от этого всепоглощающего чувства, одни воспевают духовную сторону любви, всячески замалчивая любовь телесную, другие же, наоборот, стремятся подчеркнуть все скверное, что есть в страсти, и отрицают любовь вообще. По существу же, это просто разные точки зрения разных людей, и раз уж ты порицаешь одних, то не защищай и других.
– По-видимому, я ошибся в тебе,- с улыбкой заметил Гора.- Твое положение не так уж безнадежно. Раз ты способен философствовать, можешь спокойно влюбляться и дальше; но помни совет друга, желающего тебе добра: умей остановиться вовремя.
– Нет, ты просто сумасшедший! – воскликнул Биной.- Какая там любовь! Чтобы тебя успокоить, скажу: все, что я слышал о семье Пореша-бабу, внушает мне к ним большое уважение. Вероятно, поэтому меня так и тянет познакомиться с их жизнью.
– Пусть будет так! Смотри, однако, будь осторожен. Не лучше ли постараться подавить в себе страсть к исследованиям зоологического мира. Ведь женщины принадлежат к семейству хищников, и слишком близкое знакомство с ними может стоить тебе головы.
– Слушай, Гора, у тебя есть один очень большой недостаток. Ты почему-то убежден, что силу, предназначавшуюся всем людям, всевышний отдал тебе одному, а мы так и остались беззащитными, слабыми существами.
Слова Биноя поразили Гору. В восторге он хлопнул его по спине.
– А ведь ты прав! Это действительно мой недостаток!
– О! – простонал Биной.- У тебя есть недостатки и похуже. Ты совершенно не в состоянии понять, какой удар может выдержать позвоночник человека.
В это время на крышу, задыхаясь, поднялся тучный человек. Это был сводный брат Горы Мохим.
– Гора!
– Что? – Юноша поспешно встал со стула.
– Я пришел узнать, не небо ли обрушилось на нашу крышу? Что тут происходит? Вероятно, вы уже освободили страну от рабства? Не берусь судить, как чувствуют себя англичане, которых вы, без сомнения, давно вытеснили в Индийский океан, а вот старшая невестка, милый Гора, лежит внизу с мигренью и очень страдает от твоего львиного рычания.
Мохим повернулся и осторожно пошел вниз.
Гора смутился, но вместе с тем он почувствовал и какое-то раздражение – то ли против самого себя, то ли еще против кого-то. Он помолчал, затем тихо, словно размышляя вслух, проговорил: