Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
погрелся на солнце. Но на лицах людей, шедших за гробом в этот чудесный день, нельзя было не заметить, кроме достойной серьезности, еще и некоего всеобщего довольства. Ну что тут будешь делать!
Самыми довольными были практиканты земского банка, которые несли гроб советника. Они отстояли свое право на это. Два дня практиканты волновались и бегали из отдела в отдел, теперь они гордо шагали размеренной походкой, неся свою ношу, и каждый был уверен, что взоры всего мира обращены на него и что все шепчут: «Это практикант из земского банка!»
Доволен был долговязый
Доволен был и шорник Остроградский, сосед и ближайший родственник покойного. При жизни дядюшка-советник не жаловал его вниманием, но теперь – Остроградский уже знал это – племяннику причиталось пять тысяч золотых, отказанных ему в завещании. И Остроградский уже несколько раз говорил шагавшему с ним рядом пивовару Кейржику: «А все-таки сердце у него было доброе!»
Остроградский шел сразу за гробом, рядом с толстым, пышущим здоровьем Кейржиком, лучшим другом покойного. За ними шли сослуживцы – Кдоек, Мужик и Гоман. Они тоже были советниками, но ниже Шепелера по должности. И они, очевидно, также были довольны.
Наконец мы вынуждены с прискорбием отметить, что даже Мария Шепелерова, одиноко сидевшая в первом фиакре, поддалась общему настроению, но, к сожалению, у нее это настроение было вызвано не только июньской погодой. Всеобщее горячее соболезнование в течение трех последних дней, разумеется, льстило этой милой даме, как и всякой женщине. Кроме того, к ее стройной фигуре шло траурное платье, а всегда немного бледное лицо в обрамлении черной вуали выглядело особенно красиво. ‹
Единственный, кто тяжело переносил смерть советника и все никак не мог избавиться от тяжелых впечатлений, был пивовар Кейржик, старый холостяк и, как уже сказано, лучший и самый верный друг покойного. Молодая вдова вчера выразила надежду, что будет заслуженно вознаграждена за то, что была верна ему еще при жизни мужа… И когда сосед Остроградский впервые сказал сегодня Кейржику свою фразу: «А все-таки сердце у него было доброе!» – Кейржик хмуро ответил: «Не было, иначе он не помер бы так рано!» И больше не откликался на замечания Остроградского.
Процессия медленно дошла до городских ворот. Тогда эти ворота еще не были такими ажурными, как ныне, и миновать их было не так-то просто: городские стены были очень широкие, и ворота представляли собой два длинных, кривых и полутемных проезда – подходящее преддверие к находившемуся за ними кладбищу.
Катафалк, двигавшийся впереди процессии, остановился у ворот. Священники обернулись, практиканты опустили носилки, и началось окропление. Потом кучера выдвинули подвижный помост катафалка, а молодые люди подняли гроб, чтобы поставить его на этот помост. Тут-то оно и случилось! То ли один конец гроба был поднят слишком быстро, то ли на обоих концах его плохо держали, но гроб вдруг соскочил, уперся узким концом в землю, и крышка с треском сорвалась с него. Покойник, правда, остался в гробу, но колени его согнулись и правая рука перекинулась через борт.
Испуг был всеобщий. Разом настала такая тишина, что было слышно, как стучат часы в кармане соседа. Взоры всех так и впились в недвижное лицо советника. А у самого гроба оказался… доктор Гериберт! Оп как раз проходил через ворота, возвращаясь с прогулки, и хотя, по обыкновению, маневрировал в толпе, внезапно вынужден был остановиться около священника, и теперь его серый сюртук виднелся рядом с черным саваном покойника.
Прошло несколько секунд. Как-то невольно доктор Гериберт схватил руку покойника,- видимо, чтобы положить ее обратно в гроб, но задержал ее в своей руке, и пальцы его беспокойно зашевелились, а глаза испытующе уставились на мертвое лицо. Потом он протянул руку и поднял правое веко покойного.
– Ну, что еще там такое? – пробасил в этот момент Остроградский.- Почему его не уложат? Долго мы будем так стоять?
Практиканты протянули руки.
– Остановитесь!-воскликнул маленький Гериберт необычайно громким и звучным голосом.- Этот человек жив!
– Вздор! Вы с ума сошли! – заворчал доктор Линк.
– Где полицейский? – шумел Остроградский.
На всех лицах выражалась полнейшая растерянность. Только пивовар Кейржик быстро подошел к невозмутимому Гериберту.
– Что нужно сделать? – взволнованно спросил он.- Он действительно жив?
– Жив. Это только летаргия. Отнесите его поскорее в какое-нибудь помещение, попробуем его спасти.
– Это величайшее безумие!-кричал доктор Линк.- Уж если он не мертв, то…
– Кто этот человек? – спросил Остроградский, кивнув в сторону Гериберта.
– Говорят, доктор…
– Доктор Всехгубнл, вот он кто!… Полиция!-закричал шорник, внезапно взволнованный мыслью о пяти тысячах.
– Доктор Всехгубил! – повторили советники Кдоек и Му-
шик.
Но преданный Кейржик и несколько практикантов уже осторожно вносили гроб в ближайший трактир «На известке».
На улице поднялись шум и гвалт. Катафалк повернул обратно, за ним повернули фиакры, советник Кдоек кричал: «Пойдем туда и узнаем все!» – но никто не знал, что делать.
– Хорошо, что вы пришли, пан комиссар! – воскликнул Остроградский, завидев подходившего полицейского чиновника.-
Здесь творится страшная, недопустимая комедия… оскверняют труп среди бела дня… на глазах чуть ли не у всей Праги.- И он последовал за комиссаром в зал трактира. Доктор Линк исчез.
Через минуту Остроградский снова вышел на улицу, за ним комиссар.
– Прошу всех разойтись! – обратился комиссар к собравшимся.- Внутрь никто не войдет! Доктор Гериберт решительно утверждает, что вернет советника к жизни.
Жена покойного хотела выйти из фиакра, но потеряла сознание. (От радости иногда можно даже умереть!) Из трактира решительным шагом вышел Кейржик и поспешил к фиакру, где дамы хлопотали около бесчувственной советницы.
– Отвезите ее потихоньку домой,- сказал он.- Там она придет в себя. «А все-таки она хороша… очень хороша»,- подумал он, потом повернулся, вскочил в другой фиакр и поехал выполнять поручение доктора Гериберта.