Стихотворения. Рассказы. Пьесы
Шрифт:
Мурк. Мы не спим!
Анна. Плутишка.
Мурк (рывком притягивает ее к себе, но целует холодно). Шельма!
Анна. Тише! Там, в ночи, идет поезд! Ты слышишь? Иногда я боюсь, что войдет он. Меня всю пробирает озноб.
Мурк. Эта мумия? Я беру на себя. Послушай, я тебе твердо говорю: вон его, он нам в этом деле не нужен! Никаких трупов в нашей постели! Я не потерплю никого рядом с собой!
Анна. Ну не злись, Фридрих, поди ко мне, прости
Анна (прячет лицо у него на груди). О, милый, не говори так!
Мурк (весело). Почему же? (В дверь.) Заходите, мамаша! Привет, папаша!
Госпожа Балике (прямо из-за двери). О, дети мои! (Сквозь слезы.) Как снег на голову!
Балике. Трудные роды, а?
Все растроганно обнимаются.
Мурк. Близнецы! Когда мы устроим свадьбу? Время — деньги.
Балике. По мне, хоть через три недели! Обе постели в порядке. Мать, ужин на стол!
Госпожа Балике. Сейчас, сейчас, муженек, дай мне только отдышаться. (Бежит в кухню.) Как снег на голову!
Мурк. Позвольте мне пригласить вас нынче вечером в бар «Пиккадилли» на бутылочку красного. Я — за немедленную помолвку. А ты, Анна?
Анна. Раз так надо!..
Балике. Но только здесь! К чему этот бар «Пиккадилли»? Что у тебя, башка не варит?
Мурк(беспокойно). Не здесь. Ни в коем случае не здесь.
Балике. Вот оно как?!
Анна. Он такой чудной. Пусть будет бар «Пиккадилли»!
Балике. В такую ночь! На улицу выйти опасно!
Госпожа Балике (входит вместе со служанкой, накрывает на стол). Да, дети! Чего не чаешь, то как раз и сбудется. Прошу к столу, господа!
Жрут.
Балике (поднимает стакан). За здоровье нареченных. (Чокаясь.) Время сейчас ненадежное. Война кончилась. Свинина слишком жирна, Амалия! Демобилизация обрушила на оазисы мирной работы грязный поток разнузданности, похоти, скотской бесчеловечности.
Мурк. За снарядные ящики, ура! Ура, Анна!
Балике. Везде шныряют нищие проходимцы, рыцари удачи. Правительство бессильно в борьбе со стервятниками революции. (Разворачивает лист газеты.) Разъяренные массы отрицают идеалы. Но самое скверное, скажу вам откровенно, — это фронтовики, одичавшие, обленившиеся, отвыкшие от работы авантюристы, для которых нет больше ничего святого. Воистину тяжелое время; хороший муж, Анна, теперь дороже золота. Держись за него крепче. Не робейте, и вы пойдете вперед, всегда вдвоем, всегда вперед, ура! (Заводит граммофон.)
Мурк (вытирает пот со лба). Браво! Настоящий мужчина своего добьется. Надо иметь крепкие локти, надо иметь кованые сапоги и ясную голову на плечах и не смотреть себе под ноги. Так ведь, Анна? Я ведь и сам из народа. Был мальчонкой — рассыльным на механическом заводе. Там щипок, тут подзатыльник схлопочешь, зато везде чему-нибудь да выучишься. Вся наша Германия так выходила в люди! Бог — свидетель, мы не белоручки, а настоящие работяги. Теперь-то я зажил! Твое здоровье, Анна!
Граммофон играет: «Я власть любви боготворю…»
Балике. Браво! Чего ты хандришь, Анна?
Анна (встала, слегка отвернувшись). Сама не знаю. Слишком все это быстро. Наверно, это нехорошо, да, мама?
Госпожа Балике. Что ты, дочка! Не будь дурочкой! Радуйся. Что тут может быть нехорошего!
Балике. Сядь! Или хотя бы заведи граммофон, раз уж ты встала с места.
Анна садится. Молчание.
Мурк. Что ж, выпьем! (Чокается с Анной.) Да что с тобой?
Балике. А наше дело, Фриц, наша фабрика снарядных ящиков, скоро может прогореть. Еще две недельки гражданской войны, если повезет, а потом — каюк! Я считаю, без шуток, лучше всего-детские коляски. Фабрика оборудована во всех отношениях отлично. (Он берет Мурка за плечо, отводит его в глубину сцены. Отдергивает гардины.) Заложим корпус номер два и номер три. Прочно и современно. Анна, заведи-ка граммофон! Меня это здорово волнует.
Граммофон играет: «Германия, Германия превыше всего…»
Мурк. Послушайте, вон там, во дворе фабрики, кто-то стоит. Кто это?
Анна. Это жутко, Фриц. Мне кажется, он смотрит сюда!
Балике. Наверно, это сторож! Ты что смеешься, Фриц? Смешинка в рот попала? Наши женщины вон как побледнели!
Мурк. Знаешь, мне пришла в голову странная мысль: это «Спартак»…
Балике. Вздор, у нас и в помине нет ничего такого! (Все же отворачивается, неприятно задетый.) Фабрика, значит, процветает! (Подходит к окну.)
Анна задергивает гардину.
Война меня, как говорится, озолотила. Деньги валялись на улице, отчего же их не подобрать? Только дурак отказался бы. Не я, так другой. Есть свинка-будет и ветчинка. Если смотреть в корень, война была счастьем для нас. Мы уберегли наше добро, изрядно и приятно его округлили. Мы можем спокойно делать детские коляски. Не спеша! Ты согласен?
Мурк. Вполне, папа! Твое здоровье!
Балике. А вы можете преспокойно делать детей. Хо-хо-хо-хо!