Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Брехт Бертольд

Учение Галилея становится фактором жестокой классовой борьбы. Господа его преследуют, ибо оно противоречит Библии, а они прекрасно знают, к чему ведет подрыв авторитета Священного писания, которое «обосновывало необходимость пота, терпения, голода, покорности…». Зато на рыночных площадях славят «Галилео — разрушителя Библии». Народ переносит принципы передовой астрономии с неба на землю: в открытиях Галилея, который перевернул вверх тормашками всю почитаемую веками иерархию мироздания, он видит сигнал к перевороту в общественной иерархии. Простые люди чтят Галилея как своего друга и союзника и ненавидят его врагов, которые «приказывают* Земле стоять неподвижно, чтобы их замки не свалились». А сам Галилей лишь постепенно, лишь после того, как это понял народ и поняли князья, поняли помещики и монахи, начинает понимать, что его учение является могучей революционной силой не только в сфере научной мысли, но и в области общественных отношений. И тем более пагубно предательство со стороны человека, который всегда проповедовал народность науки и мечтал о времени, когда «об астрономии будут разговаривать на рынках». И вот, дожив до этого времени, завоевав доверие и поддержку плебейских масс, имея возможность превратить науку в рычаг народного благоденствия, Галилей, поддавшись своим плотским слабостям, изменил народу, науке, делу своей жизни, самому себе…

В четырнадцатой картине пьесы любимый ученик Галилея Андреа Сарти, отрекшийся от своего учителя после того, как тот отрекся от истины, приходит к нему с прощальным визитом перед отъездом за границу. Он все еще любит своего падшего учителя и поэтому, узнав, что тот все эти годы тайно продолжал свои исследования, легко поддается соблазну понять и оправдать его поведение. Он готов увидеть разумный смысл во всех поступках Галилея — и в том, что тот продал венецианскому сенату подзорную трубу, изобретенную другим, и в его сервильном подобострастии перед великим герцогом Флоренции, и, наконец, в акте отречения, которым было выиграно время для совершения других великих открытий. Андреа оправдывает

Галилея, но сам Галилей и вместе с ним Брехт не знают оправдания отступничеству.

Когда-то на робкий вопрос маленького монаха: «А не думаете ли вы, что истина — если это истина — выйдет наружу и без нас?» — Галилей ответил со страстью и гневом: «Нет, нет и нет! Наружу выходит ровно столько истины, сколько мы выводим. Победа разума может быть только победой разумных!» Галилей понимал, что научный прогресс невозможен без мужества и активности людей науки. И, капитулировав перед темными силами, он не только нанес поражение делу разума, но и совершил роковой по своим историческим последствиям акт — разорвал тесные узы между наукой и народом. Осуждая себя за это и предвидя, на какой уродливый и опасный путь может ступить наука, не считающая для себя высшим законом служение народу, Галилей пророчески восклицает: «Пропасть между вами и человечеством может в один прекрасный день стать настолько огромной, что на ваши крики торжества по поводу какого-нибудь нового открытия вам ответит всеобщий вопль ужаса».

«Жизнь Галилея», в своей окончательной редакции возникшая под впечатлением атомного финала второй мировой войны, предостерегала против третьей. Она была словом предостережения, обращенным к совести и разуму человечества и прежде всего интеллигенции, то есть людей, чьи знания могут стать источником великого блага или великого бедствия.

Своими пьесами, спектаклями, своими стихами и теоретическими работами — всем своим творчеством Брехт всегда и до последней минуты своей жизни служил общественной и духовной борьбе за мир и социализм, за счастье нынешних и грядущих человеческих поколений.

И. ФРАДКИН

СТИХОТВОРЕНИЯ

Переводы под редакцией И. Фрадкина

СТИХОТВОРЕНИЯ 1916–1926 ГОДОВ

ПЕСНЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ ИЗ ФОРТ-ДОНАЛЬДА

Мужчины из Форт Дональда — эгей! Двинулись против теченья к пустынным лесам, что растут искони, Но леса окружили их вплоть до озерных вод. По колена в воде стояли они. — И день никогда не придет, — сказали они. — Мы захлебнемся до зари, — сказали они. И, слушая ветер, вдруг замолчали они. Мужчины из Форт-Дональда — эгей! С кирками и рельсами мокли в воде и смотрели на небо туда и сюда. Уже вечерело, и ночь из рябого озера гибко росла. Ни надежды, ни неба, куда ни взгляни. — И мы умрем сказали они. — Если заснем, — сказали они, — Не разбудит нас день никогда. Мужчины из Форт-Дональда — эгей! Молвили: — Стоит нам только заснуть, и прощай наши дни! А сон вырастал из воды и тьму, и они очумели от этой брехни. И сказал один: — Спойте-ка «Джонни-моряк». — Да! Нас это поддержит! — вскричали они. — Да! Мы это споем! — закивали они. И они запели «Джонни-моряк». Мужчины из Форт-Дональда — эгей! Барахтались в этом темном Огайо, среди утопающих рощ, Но они распевали, словно им было бог весть как хороши. Никогда еще так не певали они. — Где ты, Джонни-моряк! — распевали они. — Что ты делаешь ночью! — орали они. И Огайо под ними взбухал, а вверху были ветер и дождь. Мужчины из Форт-Дональда — эгей! Будут петь и не спать, пока не заснут навсегда. Но ветер сильнее мужских голосов, И вода их зальет через пять часов. — Где ты, Джонни-моряк! — распевали они. — Слишком много воды, — бормотали они. А когда рассвело, только ветер гудел и вода… вода… Мужчины из Форт-Дональда — эгей! Поезда над ними к озеру Эри жужжат сквозь мрак. И на старом месте ветер поет и гонит над лесом огни, И сосны кричат вослед поездам: эгей! — В тот день заря не взошла никогда! — кричат они. — На рассвете их задушила вода! — кричат они. Наш ветер частенько поет их песенку «Джонни-моряк».

¹⁹¹⁶

ЛЕГЕНДА О ДЕВКЕ ИВЛИН РУ

Она бывала сама не своя Весной на морском ветру. И с последней шлюпкой на борт прибыла Юная Ивлин Ру. Носила платок цвета мочи На теле красы неземной. Колец не имела, но кудри ее Лились золотой волной. «Господин капитан, возьмите меня с собой до Святой земли, Мне нужно к Иисусу Христу». «Поедем, женщина, мы, бобыли, Понимаем твою красоту!» «Вам это зачтется. Иисус-господь Владеет душой моей». «А нам подари свою сладкую плоть, Господь твой помер уже давно, и некому душу твою жалеть, И ты себя не жалей». И поплыли они сквозь ветер и зной, И любили Ивлин Ру. Она ела их хлеб, пила их вино И плакала поутру. Они плясали ночью и днем, Плывя без ветрил и руля. Она была робкой и мягкой, как пух, Они — тверды, как земля. Весна пришла. И ушла весна. Когда орали на пьяном пиру, Металась по палубе корабля И берег в ночи искала она, Бедная Ивлин Ру. Плясала ночью, плясала днем, Плясала сутки подряд. «Господин капитан, когда мы придем В пресветлый господний град?» Капитан хохотал, лежа на ней И гладя ее по бедру. «Коль мы не прибудем — кто ж виноват? Одна только Ивлин Ру!» Плясала ночью. Плясала днем. Исчахла, бледна, как мел. Юнги, матросы и капитан — Каждый ее имел. Она ходила в грязном шелку, Ее измызгали в лоск. И на ее исцарапанный лоб Спускались патлы волос. «Никогда не увижу тебя, Иисус, Меня опоганил грех. До шлюхи не можешь ты снизойти, Оттого я несчастней всех». От мачты к мачте металась она, Потому что тоска проняла. И не видел никто, как упала за борт, Как волна ее приняла. Тогда стоял студеный январь. Плыла она много недель. И когда на земле распустились цветы, Был март или апрель. Она отдалась темным волнам И отмылась в них добела. И, пожалуй, раньше, чем капитан, В господнем граде была. Но Петр захлопнул райскую дверь: «Ты слишком грешила в миру. Мне бог сказал: не желаю принять Потаскуху Ивлин Ру». Пошла она в ад. Но там сатана Заорал: «Таких не беру! Не хочу богомолку иметь у себя, Блаженную Ивлин Ру!» И пошла сквозь ветер и звездную даль, Пошла сквозь туман и мглу. Я видел сам, как она брела. Ее шатало. Но шла и шла Несчастная Ивлин Ру.

¹⁹¹⁷

О ГРЕШНИКАХ В АДУ

1 Беднягам в преисподней От зноя тяжело, Но слезы друзей, кто заплачет о них, Им увлажнят чело. 2 А тот, кто жарче всех горит, Охваченный тоской, За слезинкой в праздник приходит к вам С протянутой рукой. 3 Но его, увы, не видно. Сквозь него струится свет, Сквозь него зефиры дуют И его как будто нет. 4 Вот вышел Мюллерэйзерт, Слезой не увлажнен, Потому что невесте его невдомек, Что в Америке помер он. 5 Вот вышел Каспар Неер, Никто вослед ему Не пролил пока ни единой слезы — Бог знает почему. 6 А вот и Георге Пфанцельт. Он полагал, глупец, Что ждет его не то, что всех нас, — Совершенно другой конец. 7 Прелестница Мария, В больнице для бедных сгнив, Не удостоена слезы Тех, кто остался жив. 8 А вот стоит и сам Берт Брехт — Там, где песик пускал струю. Он слез лишен, потому что все Полагают, что он в раю. 9 Теперь в геенне горит он огнем… Ах, лейте слезы рекой, А то ведь ему тут вечно стоять С протянутою рукой.

ПЕСНЯ ВИСЕЛЬНИКОВ

Ваш скверный хлеб жуя под этим небом, Мы хлещем ваше скверное вино, Чтоб вдруг не подавиться вашим хлебом. А жажда нас настигнет все равно. За несколько глотков вина дурного Мы ужин ваш вам дарим всякий раз… У нас грехи — и ничего иного. Зато мораль — мораль, она у вас. Жратвою мы набиты мировою — За ваши деньги куплена она. И если наша пасть полна жратвою, То ваша пасть молитвами полна. Когда повиснем над землей, как лампы, Как ваш Исус, как яблочко ранет, Пожалуйста, возденьте ваши лапы К тому, кого на самом деле нет. Бабенок ваших лупим как угодно, За ваш же счет мы учим их уму. И так они довольны, что охотно Идти готовы с нами хоть в тюрьму. Красоткам, что пока не растолстели, Чей бюст еще достаточно упруг, Приятен тип, что спер у них с постели Те шмотки, что оплачивал супруг. Их глазки похотливые — в елее, Да задраны юбчонки без стыда. Любой болван, лишь был бы понаглее, Воспламенит любую без труда. Твои нам сливки нравятся, не скроем, И мы тебе однажды вечерком Такую баню знатную устроим, Что захлебнешься снятым молоком. Пусть небо не для нас, но мы земною Своею долей счастливы стократ. Ты видишь небо, брат с изломанной спиною? Свободны мы, да, мы свободны, брат!

¹⁹¹⁸

О ФРАНСУА ВИЙОНЕ

1 Был Франсуа ребенком бедняков, Ветра ему качали колыбель. Любил он с детства без обиняков Лишь небосвод, что сверху голубел. Вийон, что с детских лет ложился спать на траву, Увидел, что ему такая жизнь по нраву. 2 На пятке струп и в задницу укус Его учили: камень тверже скал. Швырял он камни — в этом видел вкус, — И в свалке на чужой спине плясал. И после, развалясь, чтоб похрапеть на славу, Он видел, что ему такая жизнь по нраву. 3 Господской пищей редко тешил плоть, Пи разу не был кумом королю. Ему случалось и ножом колоть, И голову засовывать в петлю. Свой зад поцеловать он предлагал конклаву, И всякая жратва была ему по нраву. 4 Спасенье не маячило ему. Полиция в нем истребила честь. Но все ж он божий сын, и потому Сумел и он прощенье приобресть — Когда он совершил последнюю забаву, Крест осенил его и был ему по нраву. 5 Вийон погиб в бегах, перед норой Где был обложен ими, но не взят — А дерзкий дух его еще живой, И песенку о нем еще твердят. Когда Вийон издох, перехитрив облаву, Он поздно понял, что и смерть ему по нраву.

¹⁹¹⁸

ГИМН БОГУ

1 В темных далеких долинах гибнут голодные. Ты же дразнишь хлебом их и оставляешь гибнуть. Ты восседаешь, незримый и вечный, Жестокий и ясный над вечным творением. 2 Губишь ты юных и жаждущих счастья, А смерти ищущих не отпускаешь из жизни. Из тех, кто давно уже тлен, многие Веровали в тебя и с надеждою гибли. 3 Оставляешь ты бедных в бедности, Ибо их вера прекрасней твоего неба, Но всегда они гибли прежде твоего пришествия, Веруя, умирали, но тотчас делались тленом. 4 Говорят — тебя нет, и это было бы лучше. Но как это нет того, кто так умеет обманывать? Когда многие живы тобой и без тебя не умрут — Что по сравнению с этим значило бы: тебя нет?