Стихотворения
Шрифт:
Прежде это все в заоблачной было заре,
А сейчас предо мною, у постели моей.
Под впечатлением очарования природой поэту приходит мысль не только остаться на ночлег в монастыре, но даже и стать монахом, целиком посвятив оставшиеся годы учению Будды:
Лишь разве остаться здесь ночевать?
Хотелось бы мне монахом стать на все оставшиеся
годы!
Но нет, минутное настроение прошло, Ван Вэй связан с жизнью земной многими узами, не желает он и походить на полуголодную и оборванную монашескую братию, для которой любая неприхотливая пища кажется "ароматной кашей", о чем поэт и пишет в стихотворении "Прохожу мимо жилища чиновника Лу, вижу, монахи пришли на трапезу, написал вместе с ним":
Побираются пищей - все для них ароматная каша.
Платье ж скроено - словно
{* Заливные рисовые поля, если посмотреть на них сверху, с горы. Возможно, как это произошло с Ван Вэем, когда поэт заметил, что поля словно скроены из множества лоскутов-заплат.}
Какую цель преследовал поэт, отдав на суд читателей подобное стихотворение? Слишком мало привлекательных черт рисует Ван Вэй, повествуя о буддизме, вряд ли захочется тому, кто увлекся буддизмом, оставаться его адептом, если его ничего не ждет, кроме земли небесных дхарм, где так холодно и пустынно:
Холодно и пустынно на земле дхарм небесных;
Осенние краски на небе чистого жилья {*}.
{* Одно из 18 небес, где обитают небожители.}
Вся жизнь человека, согласно буддизму, подчеркивает Ван Вэй, следует определенным законам:
Тело следует звеньям причины и следствия,
Мысли проходят последовательно ступени созерцания.
Поэт говорит здесь о двенадцати звеньях {Китайская передача санскритского термина "кидана".} причин и следствий, существующих в буддийском вероучении, и о четырех ступенях чань - созерцания, насчитывающихся в буддизме. Первая ступень - это радость и восторг, вызванные уединением, сопровождаемые мысленным сосредоточением на каком-нибудь одном объекте. Вторая дхьяна, вторая ступень, - это радость и экстатическое состояние внутренней глубокой умиротворенности, освобождение от всякого мысленного сосредоточения, освобождение от различного рода рассуждений. Третья ступень - это освобождение от экстатического состояния, чистая, незамутненная радость полного отсутствия всех страстей и привязанностей. И наконец, четвертая, и последняя, ступень - это состояние полного бесстрастия, лишенное как приятных, так и неприятных эмоций. Ван Вэй завершает стихотворение философским рассуждением, способным вселить в человека какую-то уверенность:
Не следует печалиться, что солнце заходит,
Само собой будет снова гореть свеча.
Чаньская лирика
Лирика Ван Вэя справедливо относится к сокровищнице мировой поэзии. В историю китайской классической поэзии Ван Вэй вошел как певец "гор и вод", "полей и садов". Тематика стихотворений самая разнообразная - от незатейливой бытовой зарисовки до глубоко философских произведений. Наряду с темами о дружбе, встречах и расставаниях - излюбленными темами в китайской поэзии, поэт откликался и на окружающую его социальную действительность. Может быть, не так остро, как Ду Фу и Бо Цзюйи, Ван Вэй выступал и с социальной критикой: "Его печалило и возмущало пренебрежение достойными учеными, которые так и не находили должной оценки своих талантов, возмущало возвышение и процветание преуспевающих карьеристов" [100, с. 186].
Лирика, доминирующая в поэтическом наследии Ван Вэя, не может, конечно, заслонять и другие стороны творчества поэта, особенно ту часть, которую условно можно обозначить как "чаньская лирика". В своих стихотворных произведениях Ван Вэй часто выступает приверженцем буддизма. Порою трудно сказать, является ли то или иное стихотворение чаньским по духу, и для того, чтобы почувствовать, определить это, нужно полностью войти в настроение данного произведения, постараться прочувствовать настроение автора в ту минуту, когда из под кисти рождались стихотворные строки. Это может быть и настроение, навеянное одиночеством, - в буддийском толковании как полнейшая непривязанность и способность видеть естественный ход событий, происходящих вокруг. Это может быть и настроение неожиданного узнавания, казалось бы, давно знакомых и обыденных вещей, выявление в них новых, доселе скрытых сторон. Это может быть и настроение, навеянное печалью и тоской по безвозвратно минувшему прошлому, когда быстротечность жизни воспринимается еще с грустью и сожалением.
Стихотворение Ван Вэя "Визит к высочайшему монаху Сюаню" интересно уже своим предисловием, в котором поэт, проповедуя буддийские воззрения,
Предисловие. Высочайший монах - снаружи человек, а внутри Небо {Подразумевается духовно совершенный человек.}. Он не неподвижен и не беспокоен, жертвует дхарму {"Жертвует дхарму" значит - все силы отдает процветанию буддийского учения, ничего не жалея для людей.}, молчалив, как лучина, ничего не желает, но, как облако, двигается. Цвет и Пустоту не пытается получить, ибо не желает быть предметом и зависеть от другого предмета. Безмолвен он беспредельно, не произносит ни слова, а слова есть, а посему мы с ним вступаем в общение посредством духа. У секретного замка {В данном случае - буддийское учение.} большой ключ, и в море добродетелей многие плавают. Это своенравный дождь, от которого весной все вещи прекрасны. Написал предисловие к стихотворению, и люди будут давать сотни истолкований.
Высочайший монах Сюань, - по всей вероятности, наставник одного из чаньских монастырей. Это следует из упоминаний Ван Вэя об общении с монахом "посредством духа" - одно из требований чаньских учителей, утверждавших всю бесполезность слов в передаче учения, где должен торжествовать принцип "от сердца к сердцу" {Китайское "синь" - "сердце", "сознание". Санскритское "читта" - центр психической деятельности.}. Поэт в предисловии строит фразу из парных строк, где первая строка несет в себе чисто китайские понятия, а вторая - буддийские. Так, уже начальная строка "снаружи человек, а внутри Небо", призванная подчеркнуть буддийское совершенство монаха Сюаня, взята из "Чжуанцзы", а вторая строка этой пары несет исключительно буддийский заряд. Привлечены и другие китайские источники - "Лецзы" ("...не говорит ни слова, а слова есть"), "История Цзинь" ("...вступаем в общение посредством духа"), призванные также обеспечить весомость положений буддийского учения.
Это стихотворение - свидетельство громадной эрудиции Ван Вэя, великолепного знатока истории и культуры своей страны. Поэт, как и в некоторых других стихотворениях, признает всю сложность понимания своих произведений, заканчивая предисловие словами: "Написал предисловие к стихотворению, и люди будут давать сотни истолкований". Следуя предвидению самого поэта об истолковании его строк, можно порой прийти к неожиданным откровениям. Например, в двух параллельных строках: Одряхлел он и живет в одной комнате, // На Небе и на Земле смещалось множество явлений (наш перевод китайских Туй жань цзюй и ши // Фу цзай фэнь вань сян) - можно усмотреть очень интересный скрытый смысл, который, возможно, поэт и вкладывает в эти строки. А именно: слова "Фу" как сокращение в данном случае от "фу тянь" и "цзай" - сокращение "ди цзай", что нами переведено как "небо" и "земля". Но при ином истолковании эти слова "фу" и "цзай" можно понять и как "отец", и как "мать", а "множество явлений" - как множество обликов, т. е. детей. Тогда из нашего истолкования следует вывод, что под именем старца-монаха Сюаня скрывается отец Ван Вэя! Ведь известно, что поэт ни в одном из своих произведений не упоминает об отце прямо. Скорее всего "Визит к высочайшему монаху Сюаню" написан поэтом на склоне лет, когда он, возможно, жалеет о том, что уделял недостаточное внимание буддизму в молодые годы:
О годах молодых не стоит и говорить,
Познал высшую буддийскую истину, став уже зрелым.
Поклялся покончить с пищей скромной
Не попаду в мирские сети.
Действительно, слабеют узы, связывающие поэта с мирской суетой, Ван Вэй уже готов оставить и чиновничью службу:
Приходящую славу оставлю, как и завязки
с подвесками {*}.
Природа Пустоты не имеет ни узды, ни подъяремника.
{* Знаки чиновничьего отличия: завязки на головном уборе и подвески из яшмы на поясе.}
Ван Вэй признается, что уже с некоторых пор он принимает участие и в буддийских службах:
Давно я вместе с великим наставником,
Теперь возжигаю курения и гляжу на него.
Его радует незатейливая простота окружающего мира, даже грубые деревенские башмаки ему по душе:
На высокой иве утром иволга поет,
На длинной террасе шум весеннего дождя.
Перед кроватью - башмаки из деревни Юань,
Перед окном - бамбуковая трость.
Вот-вот увидеть тело его можно в облаках,