Стихотворения

Вэй Ван

И понял я вдруг, что страдает лишь бренное тело,

Слабеет оно, но душа остается крылатой.

"Ворота Сладчайшей Росы" открываю несмело {*},

И дух наслаждается их чистотой и прохладой.

(Перевод А. Гитовича.)

{* Подразумевается буддизм.}

На склоне лет сам поэт так отозвался в одном из стихотворений о своем творческом пути:

Стихи сочинять ленюсь на старости лет.

В преклонных годах без них достаточно бед.

В рожденье ином был я - поэт,

В той жизни, верней, присуща живопись мне.

От прежних привычек не мог отрешиться вполне

И стал невзначай известен среди знатоков.

Зачем-то слыву творцом картин и стихов,

Но сердцем не верю, что я и вправду таков.

(Перевод

А. А. Штейнберга.)

Но поэт действительно таков, по праву заслуживая признание поэта и живописца, о нем Су Ши сказал, что "...в поэзии его живопись, а в живописи поэзия".

^TГЛАВА III^U

^TДУХОВНЫЕ ГИМНЫ В ТВОРЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ ВАН ВЭЯ^U

Буддийские гимны

Особое место в творческом наследии Ван Вэя занимают буддийские гимны, которые, очевидно, были написаны поэтом по заказу китайских аристократов, принявших буддизм. Ниже рассматриваются три буддийских гимна - три "цзана": "Переработанный буддийский гимн с предисловием" [257, с. 367], "Хвалебный буддийский гимн о вышивке "Колесо исполнения желаний" с предисловием" [257, с. 373] и "Буддийский гимн "Амитаба" с переработанной картиной, написанной чиновником-гэйшичжуном Доу Шао в пагоде Сяои в память умершего младшего брата - бывшего чиновника - начальника гарнизона" [257, с. 375].

Личность поэта, его отношение к буддизму, оригинальные философские рассуждения придают черты индивидуальности каждому гимну. Так, и "Предисловии" к гимнам Ван Вэй размышляет на буддийские темы. Живущий в бытийном мире, говорит поэт, и пытающийся умозрительно постичь Шуньяту пустоту и татхату - высшую буддийскую истину - мало чего добьется, ибо для обыденного сознания это недостижимо:

Тишина, тождественная Шуньяте,

Они непостижимы сердцем.

Татхата пребывает в неподвижности

Она удалена от мира сознания.

[257, с. 373.]

Но при достижении определенного совершенства в практике и теории буддизма может открыться истина того, что "...[буддийская] реальность не ограничена ничем, постоянно сопутствует всем живым существам. [Татхата) не отчуждена от деяния, но не объять ее всем множеством поступков" [257, с. 373].

"Предисловие" завершается с присущей Ван Вэю скромностью:

Раз свойства дхарм таковы,

Разве можно это словами объяснить?

Но несмотря на такое заключение, поэт с легкостью оперирует сложнейшими понятиями буддийской догматики, объясняя многие, трудные для понимания. Рассуждая о свойствах дхарм, он говорит, что никто не в силах определить дхарму: "Можно говорить весь день, но дхарма не имеет ни названия, ни облика" [257, с. 308]. Термин "дхарма" - от санскритского корня "dhar" "носить", "носитель", "несомое" - часто служил предметом толкований для буддийских теоретиков. Ортодоксальный буддизм дхармами называет "истинно сущие", трансцендентные, непознаваемые носители-субстраты тех элементов, на которые разлагается поток сознания со своим содержанием [87, с. 87]. Китайские буддисты передали санскритско-буддийский термин "дхарма" уже известным в китайской философии термином "фа" - "закон", вложив в него буддийский заряд со следующими значениями: 1) качество, атрибутивное сказуемое; 2) субстанциональный носитель, трансцендентный субстрат единичного элемента сознательной жизни; 3) элемент, т. е. составной элемент сознательной жизни; 4) нирвана, в смысле "пустоты" или "абсолютного", т. е. истинно реального; 5) учение Будды; 6) вещь, предмет, объект, явление [87, с. 87-88].

В буддийских гимнах, о которых идет речь, и в других произведениях Ван Вэй также обращается к понятию "дхарма". В гатхе к "Переработанному буддийскому гимну" поэт следующим образом рассуждает о дхарме: "В гатхе сказано: "Бьем земные поклоны великому наставнику десяти направлений (т. е. Будде.
– Г. Д.). Он может постичь одну дхарму, узреть и множество других дхарм. Всевозможные облики [его] просвящают массы живых существ. Мысли его и в самом деле будут неподвижны.

Мы кладем земные поклоны перед беспредельным морем действия дхарм. (Дхарму] не остановить на Бытие и Небытие, но не следует и отказываться от них"" [257, с. 367|. Теоретики махаяны, создавшие в качестве высшего идеала бодхисаттву, видели в нем образец для последователей буддизма махаяны - бодхисаттва не уходит в нирвану до тех пор, пока все живые существа, стремящиеся к освобождению, не достигнут этой цели. Бодхисаттвство, Ван Вэй постоянно говорит об этом, есть принцип сострадания и помощи всем живым существам, стремящимся к освобождению от пут суетного мира {В отличие от хинаянского архатства - принципа сугубо личного спасения, которое позволяет прервать обусловленную кармой цепь рождений и смертей, достичь нирваны. Бьшо бы ошибочным полагать, что буддизм в Китае распространялся только в разновидности махаяны. Традиция хинаяны также просматривается в истории китайского буддизма, но махаянские течения были преимущественными.}. Поэт пишет:

Сила духа бодхисаттвы непостижима,

Способен он единственным своим телом пребывать

сразу везде.

Постоянно вращается колесо дхарм, но без движения,

По своему желанию [бодхисаттвы] спасают всех

живущих.

[257, с. 373.]

В этом же произведении-гимне Ван Вэй продолжает рассуждения о бодхисаттве и считает, что в каждом живом существе заложена частица сердца Будды, каждый способен и должен воспринять учение Будды:

Сердце Будды служит основой всех живых существ,

Тело имеет истинный облик и по желанию может

тут же исчезнуть [в нирване].

Но милосердие его проявляется не в силу

причинности,

Явился он лишь ради избавления людей.

Сила бодхисаттвы способна воздействовать на всех,

И все живущие будут довольны.

Каким же сердцем обладает бодхисаттва!?

Восклицание поэта неслучайно: сердце бодхисаттвы - это как раз тот идеал, к которому Ван Вэй стремился на протяжении всей жизни, о чем свидетельствуют его произведения. Рассматриваемые буддийские гимны - это также свидетельство распространения буддизма в аристократической среде и императорском дворе в танскую эпоху: "Семья госпожи Цуй {Очевидно, именно госпожа Цуй была заказчиком одного из гимнов "Переработанный буддийский гимн с предисловием", заказанного по случаю смерти отца.} - передовая среди привилегированных, она стояла во главе всех семей-буддистов, во имя постижения буддийского учения. Великий наставник часто с уважением почтительно навещал ее. А женщины всего императорского двора под ее влиянием стали жить скромно" [257, с. 367]. В другом гимне подобное же свидетельство: "Монахини-[сестры] из монастыря Чунтун по имени У-и - "не имеющая сомнений" и Даодэн - "немеркнущее дао" - ушли в монастырь из знатных семей, на циновке для молений занимают почетные места". Несмотря на то что в пору жизни Ван Вэя буддийское учение, казалось бы, проникло во все слои общества, и в слои имущие в том числе, как видно из вышеприведенного отрывка, ключевые позиции в государственном аппарате занимали чиновники-конфуцианцы, буддисты в чиновничьей среде встречались не так уж часто: "Умерший старший брат служил в Хэнани на посту шаоиня - помощника начальника города. Несмотря на образование по классическим книгам, глубоко проник в суть реальности (буддийской] и был единственным буддистом среди сотни чиновников" [257, с. 373J.

Все три рассматриваемых буддийских гимна написаны на смерть людей, с которыми, возможно, поэта связывали дружеские узы. Эти гимны - не только дань уважения усопшим, но и своеобразные утешения родным. В гимнах можно найти и рассуждения о смерти вполне в духе буддийского вероучения. Ван Вэй сострадает родным умерших, считает достойным "...скорбеть в траурной одежде, следовать дхарме утечки. Горько оплакивать кровавыми слезами, думать о беспредельной милости [умершего отца]" [257, с. 367]. Но Ван Вэй предостерегает от крайних проявлений горя: