Стихотворения

Гумилев Николай Степанович

1918

ГОТТЕНТОТСКАЯ КОСМОГОНИЯ

Человеку грешно гордиться,Человека ничтожна сила,Над землею когда-то птицаЧеловека сильней царила.По утрам выходила раноК берегам крутым океанаИ глотала целые скалы,Острова целиком глотала.А священными вечерами,Над багряными облакамиПоднимая голову, пела,Пела Богу про Божье дело.А ногами чертила знаки,Те, что знают в подземном мраке,Все, что будет, и все, что было,На песке ногами чертила.И была она так прекрасна,Так чертила, пела согласно,Что решила с Богом сравнитьсяНеразумная эта птица.Бог, который весь мир расчислил,Угадал ее злые мыслиИ обрек ее на несчастье,Разорвал ее на две части.И из верхней части, что пела,Пела Богу про Божье дело,Родились на свет готтентотыИ поют, поют без заботы.А из нижней, чертившей знаки,Те, что знают в подземном

мраке,Появились на свет бушмены,Украшают знаками стены.А те перья, что улетелиДалеко в океан, доселеК нам плывут, как белые люди,И когда их довольно будет,Вновь срастутся былые частиИ опять изведают счастье,В белых перьях большая птицаНа своей земле воцарится.

1918

ДАГОМЕЯ

Царь сказал своему полководцу: «Могучий,Ты высок, точно слон дагомейских лесов.Но ты все-таки ниже торжественной кучиОтсеченных тобой человечьих голов.И как доблесть твоя, о испытанный воин,Так и милость моя не имеет конца.Видишь солнце над морем? Ступай! Ты достоинБыть слугой моего золотого отца».Барабаны забили, защелкали бубны,Преклоненные люди завыли вокруг,Амазонки запели протяжно, и трубныйПрокатился по морю от берега звук.Полководец царю поклонился в молчаньиИ с утеса в бурливую воду прыгнул,И тонул он в воде, а казалось – в сияньиЗолотого закатного солнца тонул.Оглушали его барабаны и крики,Ослепляли соленые брызги волны,Он исчез. И блистало лицо у владыки,Точно черное солнце подземной страны.

1918

НИГЕР

Я на карте моей под ненужною сеткойСочиненных для скуки долгот и широтЗамечаю, как что-то чернеющей веткой,Виноградной оброненной веткой ползет.А вокруг города, точно горсть виноградин,Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту.Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,Точно бой барабанов, он будит мечту.Но не верю, не верю я, справлюсь по книге.Ведь должна же граница и тупости быть!Да, написано Нигер… О царственный Нигер,Вот как люди посмели тебя оскорбить!Ты торжественным морем течешь по Судану,Ты сражаешься с хищною стаей песков,И когда приближаешься ты к океану,С середины твоей не видать берегов.Бегемотов твоих розоватые рылаТочно сваи незримого чудо-моста,И винты пароходов твои крокодилыРазбивают могучим ударом хвоста.Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,Небывалую карту, отраду для глаз,Я широкою лентой парчу золотуюПоложу на зеленый и нежный атлас.Снизу слева кровавые лягут рубины,Это – край металлических странных богов.Кто зарыл их в угрюмых ущельях БениныМеж слоновьих клыков и людских черепов?Дальше справа, где рощи густые Сокото,На атлас положу я большой изумруд.Здесь богаты деревни, привольна охота,Здесь свободные люди, как птицы, поют.Дальше бледный опал, прихотливо мерцаяЗатаенным в нем красным и синим огнем,Мне так сладко напомнит равнины СонгаиИ султана сонгайского глиняный дом.И жемчужиной дивной, конечно, означенБудет город сияющих крыш, Тимбукту,Над которым и коршун кричит, озадачен,Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,Чье дыханье пьяней бальзамических смол,И фонтаны в садах, и кровавые розы,Что венчают вождей поэтических школ.Сердце Африки пенья полно и пыланья,И я знаю, что, если мы видим поройСны, которым найти не умеем названья,Это ветер приносит их, Африка, твой!

1918

АЛЖИР И ТУНИС

От Европы стариннойОторвавшись, Алжир,Как изгнанник невинный,В знойной Африке сир.И к Италии дальнойДивно выгнутый мысПростирает печальныйБрат Алжира, Тунис.Здесь по-прежнему стойкиПод напором ветровБашни римской постройки,Колоннады дворцов.У крутых побережийНа зеленом лугуЛипы, ясени те же,Что на том берегу.И Атласа громадаТяжела и черна,Словно Сьерра-НевадаЕй от века родна.Этих каменных скатовМы боялись, когдаВарварийских пиратовЗдесь гнездились суда.И кровавились воды,И молил СервантесВожделенной свободыУ горячих небес.Но Алжирского беяДни давно пронеслись.За Алжиром, слабея,Покорился Тунис.И, былые союзыВспомнив с этой страной,Захватили французыКрай наследственный свой.Ныне эти долиныИгр и песен приют,С крутизны КонстантиныХристиан не столкнут.Нож кривой янычараИх не срубит головИ под пулей ЖерараПал последний из львов.И в стране, превращеннойВ фантастический сад,До сих пор запрещенный,Вновь зацвел виноград.Средь полей кукурузыПоднялись города,Где смакуют французыСмесь абсента и льда.И глядят бедуины,Уважая гостей,На большие витриныЧужеземных сластей.Но на север и нынеЮг оскалил клыки.Все ползут из пустыниРыжей стаей пески.Вместо хижин – могилы,Вместо озера – рвы…И отходят кабилы,Огрызаясь, как львы.Только белый боротьсяРад со всяким врагом:Вырывает колодцы,Садит пальмы кругом.Он выходит навстречуЭтой тучи сухой,Словно рыцарь на сечуС исполинской змеей.И, как нежные девыЗолотой старины,В тихом поле посевыИм одним спасены.

1918–1921

ЕВАНГЕЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Тот дом был красная, слепая,Остроконечная стена.И только наверху, сверкая,Два узких виделись окна.Я дверь толкнул. Мне ясно было,Здесь не откажут пришлецу.Так может мертвый лечь в могилу,Так может сын войти к отцу.Дрожал вверху под самым сводомНеясный остов корабля,Который плыл по бурным водамС надежным кормчим у руля.А снизу шум взносился многий,То пела за скамьей скамья,И был пред ними некто строгий,Читавший книгу Бытия.И в тот же самый миг безмерностьМне в грудь плеснула, как волна,И понял я, что достоверностьТеперь навек обретена.Когда я вышел, увидалиМои глаза, что мир стал нем.Предметы мира убегали,Их будто не было совсем.И только на заре слепящей,Где небом кончилась земля,Призывно реял уходящийФлаг неземного корабля.

1919

МОЙ ЧАС

Еще не наступил рассвет,Ни ночи нет, ни утра нет,Ворона под моим окномСпросонья шевелит крыломИ в небе за звездой звездаИстаивает навсегда.Вот час, когда я все могу:Проникнуть помыслом к врагуБеспомощному и на грудьКошмаром гривистым вскакнуть.Иль в спальню девушки войти,Куда лишь ангел знал пути,И в сонной памяти ее,Лучом прорезав забытье,Запечатлеть свои черты,Как символ высшей красоты.Но тихо в мире, тихо так,Что внятен осторожный шагНочного зверя и полетСовы кочевницы высот.А где-то пляшет океан,Над ним белесый встал туман,Как дым из трубки моряка,Чей труп чуть виден из песка.Передрассветный ветерокСтруится, весел и жесток,Так странно весел, точно я,Жесток – совсем судьба моя.Чужая жизнь – на что она?Свою я выпью ли до дна?Пойму ль всей волею моейЕдиный из земных стеблей?Вы, спящие вокруг меня,Вы, не встречающие дня,За то, что пощадил я васИ одиноко сжег свой час,Оставьте завтрашнюю тьмуМне также встретить одному.

1919

КАНЦОНА

Закричал громогласноВ сине-черную соньНа дворе моем красныйИ пернатый огонь.Ветер милый и вольный,Прилетевший с луны,Хлещет дерзко и больноПо щекам тишины.И, вступая на кручи,Молодая заряКормит жадные тучиЯчменем янтаря.В этот час я родился,В этот час и умру,И зато мне не снилсяПуть, ведущий к добру.И уста мои радыЦеловать лишь одну,Ту, с которой не надоУлетать в вышину.

1919

ЕСТЕСТВО

Я не печалюсь, что с природыПокров, ее скрывавший, снят,Что древний лес, седые водыНе кроют фавнов и наяд.Не человеческою речьюГудят пустынные ветраИ не усталость человечьюНам возвещают вечера.Нет, в этих медленных, инертныхПреображеньях естества —Залог бессмертия для смертных,Первоначальные слова.Поэт, лишь ты единый в силеПостичь ужасный тот язык,Которым сфинксы говорилиВ кругу драконовых владык.Стань ныне вещью, Богом бывши,И слово вещи возгласи,Чтоб шар земной, тебя родивший,Вдруг дрогнул на своей оси.

1919

ДУША И ТЕЛО

I

Над городом плывет ночная тишь,И каждый шорох делается глуше,А ты, душа, ты все-таки молчишь,Помилуй, Боже, мраморные души.И отвечала мне душа моя,Как будто арфы дальние пропели:«Зачем открыла я для бытияГлаза в презренном человечьем теле?Безумная, я бросила мой дом,К иному устремясь великолепью,И шар земной мне сделался ядром,К какому каторжник прикован цепью.Ах, я возненавидела любовь,Болезнь, которой все у вас подвластны,Которая туманит вновь и вновьМир мне чужой, но стройный и прекрасный.И если что еще меня роднитС былым, мерцающим в планетном хоре,То это горе, мой надежный щит,Холодное презрительное горе».

II

Закат из золотого стал как медь,Покрылись облака зеленой ржою,И телу я сказал тогда: «ОтветьНа все провозглашенное душою».И тело мне ответило мое,Простое тело, но с горячей кровью:«Не знаю я, что значит бытие,Хотя и знаю, что зовут любовью.Люблю в соленой плескаться волне,Прислушиваться к крикам ястребиным,Люблю на необъезженном конеНестись по лугу, пахнущему тмином.И женщину люблю… когда глазаЕе потупленные я целую,Я пьяно, будто близится гроза,Иль будто пью я воду ключевую.Но я за все, что взяло и хочу,За все печали, радости и бредни,Как подобает мужу, заплачуНепоправимой гибелью последней».