Стихотворения
Шрифт:
Не знал, что десять пишем
И держим два в уме.
Тогда я был не этим —
Я был совсем другим.
Не знал, зачем мы светим
И почему горим.
Тогда я был прекрасен,
Бездельник молодой.
Тогда не падал наземь
Перед любой бедой.
1981
АКТРИСЕ
Л.
Тебе всегда играть всерьёз.
Пусть поневоле
Подбрасывает жизнь вразброс
Любые роли.
Хоть полстранички, хоть без слов,
Хоть в пантомиме —
Играть до сердца, до основ.
Играть во имя.
Без занавеса, и кулис,
И без суфлёра,
Чтоб только слёзы пролились
На грудь партнёра,
Чтоб лишь леса поры потерь,
Поры печали.
Рыжеволосы, как партер,
Рукоплескали.
Играть везде — играть в толпе,
Играть в массовке,
Но для себя и по себе,
Без подтасовки.
И, наконец, сыграть всерьёз
В той мелодраме.
Где задыхаются от слёз
Уже над нами.
1981
ЗА НЕПРЯДВОЙ
Ходят кони по елани,
Меж собою говорят.
Дескать, едут басурмане
К нам с набегом, говорят.
— Скрыты в чащах наши веси, —
Отвечает конь коню, —
Не сыскать их в чернолесье
Ни мечу и ни огню.
— Ой, отыщут, ой, отыщут,
Никого не пощадят.
Их ведь тыща, да две тыщи,
Да три тыщи, говорят.
Оседлают нас, буланых,
Оседлают вороных
И угонят от желанных,
Далеко от сёл родных.
Ой, увидим, как в тумане
Сёла дальние горят,
Ох, сердиты басурмане,
Ох, жестоки, говорят.
Пропадут следы в полыни,
Порастёт вокруг быльём.
Будем сохнуть на чужбине,
Слёзы горькие прольём.
— Нет, на речке на Непрядве
Стяги русские стоят.
Будут биться наши рати,
Одолеют, говорят.
И себя не пожалеют
Ради Родины в бою.
Одолеют, одолеют, —
Отвечает конь коню.
1981
«Я слышал то, что слышать мог…»
Я слышал то, что слышать мог:
Баянов русских мощный слог,
И барабанный бой эпох,
И музы мужественный вздох.
Мы шли, ломая бурелом,
Порою падая челом.
Но долго будет слышен гром,
Которым мы ещё живём.
1981
ФАНТАЗИЯ О РАДНОТИ
В сорок пятом году
Возле Ораниенбурга
Пара задумчивых кляч
Тащила большую фуру
По пустынной дороге.
Возница в чёрном жилете,
В старой фетровой шляпе
Шёл рядом с той колымагой,
Похожий на итальянца.
— Кто вы? — спросил по-немецки
Я у того человека.
Возница пожал плечами.
Остановилась фура.
Выглянули из неё
Несколько бледных, курчавых
И перепуганных детских
Рожиц. За ними — старик.
Старик одет был в тряпьё,
Торчали седые патлы.
Он явно был не в себе
И закричал по-немецки:
— Я — Радноти Миклош,
Великий венгерский поэт,
В городе Будапеште
Меня знает любая собака!
Меня подобрали цыгане.
И я теперь стал цыганом.
Это великое племя,
Которого не уничтожить,
Ибо ему суждены
Свобода, музыка, кони.
Нет никого прекрасней
На свете, чем цыгане!
Здесь я хочу умереть
Под скрипку и ржанье коней!
К чёрту — былая слава!
К дьяволу — бывшее счастье!
Я люблю только вас,
Цыгане, музыка, кони!..
Так орал этот странный
Старец с цыганской фуры.
Слушали молча цыгане.
Слов его не понимая.
Наши солдаты стояли,
Думая: старый рехнулся.
Я много позже узнал,
Что поэт Радноти Миклош
Погиб совсем молодым
В Сербии, в лагере смерти.
Может, ослышался я.
Но нет, хорошо помню.
Как сумасшедший старик
Орал, что он Радноти Миклош.
1981
ЦЫГАНЕ
Нас в детстве пугали няни,
Что уведут цыгане.
Ах, вы, нянюшки-крали,
Жаль, что меня не украли.
Бродил бы с табором лунным
(Странно-туманно).
Кони под месяцем юным.
Запах тимьяна.
Где вы, мои цыгане,
Плясуны, конокрады?
Где вы, мои цыганки,
Где вы, сердца отрады?
В поэзии нашей великой
Есть цыганская нота.
И звучит эта нота,
Когда уже жить неохота.
(«Странно-туманно.
Расстались нежданно.
На сердце рана,
И жизнь не желанна».)
Пока луна не погасла,
На свете будет цыганство:
Песня, обман, лукавство.