Стихотворные переводы, Набоков Владимир

Стихотворные переводы

Набоков Владимир

поэзия

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

СОЛНЦЕ БЕССОННЫХ

Печальная звезда, бессонных солнце! Ты указываешь мрак, но этой темноты твой луч трепещущий, далекий, — не рассеет. С тобою я сравню воспоминаний свет, мерцанье прошлого — иных, счастливых лет — дрожащее во мгле; ведь, как и ты, не греет примеченный тоской бессильный огонек, — лучист, но холоден, отчетлив, но далек…

7 сентября 1918

ШИМУС О’САЛЛИВЭН [1]

ОВЦЫ

Тихо проходит в сумерках серых по мокрой дороге стадо

овец. Пробираются тихо они в полумраке по мокрой дороге, что вьется чрез город. Тихо проходят, блистая, белея, и вот уж скрываются в сумерках серых. Так прошлые дни всплывают на миг, блистают на миг и снова бледнеют; те белые дни, когда мы с тобой в час вечерней брели там, где овцы паслись; когда мы с тобою шли поступью медленной в сумерках серых, где овцы паслись… Белеют они и чрез миг исчезают в горестной дымке заплаканных лет: блистают на миг и, туманясь, уходят в серую тень разлучающих лет.

Seamas o’Sullivan — псевдоним ирландского поэта Джеймса Салливэна Старки (1879–1958).

<5 июня 1921>

OUT OF THE STRONG, SWEETNESS! [2]

Свет пасмурный утра земли. Равнины дрожащие вод. Полуизгнан хаос из туманности моря и суши, и очи богов сквозь сумрак глядят; очи богов, и молчанье, и трепет от смеха богов. И там, одиноко в тумане, — тонкие, нежные, робкие, с большими от страха глазами олени стоят. И шепот — он тише, чем мысль: “Малые, кроткие твари, в заветной лесной глубине вас ждет тишина, ваш приют. Спрячьтесь от взоров и смеха богов в лиственный мрак”.

Из сильного вышло сладкое (англ.).

<5июня 1921>

ДЖОН КИТС

LA BELLE DAME SANS MERCI [3]

“Ах, что мучит тебя, горемыка, что ты, бледный, скитаешься тут? Озерная поблекла осока, и птицы совсем не поют. Ах, что мучит тебя, горемыка, какою тоской ты сожжен? Запаслась уже на зиму белка, и по житницам хлеб развезен. На челе твоем млеет лилея, томима росой огневой, на щеке твоей вижу я розу, розу бледную, цвет неживой…” Шла полем Прекрасная Дама, чародейки неведомой дочь: змеи — локоны, легкая поступь, а в очах — одинокая ночь. На коня моего незнакомку посадил я, и, день заслоня, она с чародейною песней ко мне наклонялась с коня. Я сплел ей запястья и пояс, и венок из цветов полевых, и ласкалась она, и стонала так нежно в объятьях моих. Находила мне сладкие зелья, мед пчелиный и мед на цветке, и, казалось, в любви уверяла на странном своем языке. И, вздыхая, меня увлекала в свой приют между сказочных скал, и там ее скорбные очи поцелуями я закрывал. И мы рядом на мху засыпали, и мне сон померещился там… Горе, горе! С тех пор я бессонно брожу по холодным холмам; королевичей, витязей бледных я увидел, и, вечно скорбя, все кричали: Прекрасная Дама без любви залучила тебя. И алканье они предрекали, и зияли уста их во тьме, и я, содрогаясь, очнулся на этом холодном холме. Потому-то, унылый и бледный, одиноко

скитаюсь я тут, хоть поблекла сырая осока и птицы давно не поют.

Безжалостная Прекрасная Дама (франц.).

ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР

СОНЕТ 17

Сонет мой за обман века бы осудили, когда б он показал твой образ неземной, — но в песне, знает Бог, ты скрыта, как в могиле, и жизнь твоих очей не выявлена мной. Затем ли волшебство мной было бы воспето и чистое число всех прелестей твоих, — чтоб молвили века: “Не слушайте поэта; божественности сей нет в обликах мирских”? Так высмеют мой труд, поблекнувший и сирый, так россказни смешны речистых стариков, — и правду о тебе сочтут за прихоть лиры, за древний образец напыщенных стихов… Но если бы нашлось дитя твое на свете, жила бы ты вдвойне, — в потомке и в сонете.

<18 сентября 1926>

СОНЕТ 27

Спешу я, утомясь, к целительной постели, где плоти суждено от странствий отдохнуть, — но только все труды от тела отлетели, пускается мой ум в паломнический путь. Потоки дум моих, отсюда, издалека, настойчиво к твоим стремятся чудесам, — и держат, и влекут измученное око, открытое во тьму, знакомую слепцам. Зато моей души таинственное зренье торопится помочь полночной слепоте: окрашивая ночь, твое отображенье дрожит, как самоцвет, в могильной темноте. Так, ни тебе, ни мне покоя не давая, днем тело трудится, а ночью мысль живая.

<18 сентября 1926>

ИЗ “ГАМЛЕТА”

(Действие 3, сцена 1)

Быть иль не быть — вот в этом вопрос; что лучше для души — терпеть пращи и стрелы яростного рока или, на море бедствий ополчившись, покончить с ними? Умереть: уснуть, не более, и если сон кончает тоску души и тысячу тревог, нам свойственных, — такого завершенья нельзя не жаждать. Умереть, уснуть; уснуть: быть может, сны увидеть; да, вот где затвор, какие сновиденья нас посетят, когда освободимся от шелухи сует? Вот остановка. Вот почему напасти так живучи; ведь кто бы снес бичи и глум времен, презренье гордых, притесненье сильных, любви напрасной боль, закона леность, и спесь властителей, и все, что терпит достойный человек от недостойных, когда б он мог кинжалом тонким сам покой добыть? Кто б стал под грузом жизни кряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-то за смертью — неоткрытою страной, из чьих пределов путник ни один не возвращался, — он смущает волю и заставляет нас земные муки предпочитать другим, безвестным. Так всех трусами нас делает сознанье, на яркий цвет решимости природной ложится бледность немощная мысли, и важные, глубокие затеи меняют направленье и теряют названье действий. Но теперь — молчанье… Офелия… В твоих молитвах, нимфа, ты помяни мои грехи.

<23 ноября 1930>

(Действие 4, сцена 7)

КОРОЛЕВА

Одна беда на пятки наступает другой — в поспешной смене: утонула твоя сестра, Лаэрт.

ЛАЭРТ

Сестра! О, где?

КОРОЛЕВА

1 2 3 4 5 6 7 8

Комментарии: