Стикс
Шрифт:
…Добрел до дома по тропинке, идущей от леса. Не к парадному входу подошел, туда, где за старым забором начинался овраг. Где же они встретились? И зачем Иван Мукаев ринулся в тот день в Горетовку? Он не мог знать, что к матери приедет Иван Саранский, потому что это произошло спонтанно. Утренний скандал с Ольгой и рывок в машину, бешеная гонка на шоссе, визг тормозов. Лучше бы он умер тогда! Но «Мерседес» — надежная машина. Доехал. А жаль.
В ДЕНЬ
Видимо, он приехал вторым, следователь Мукаев. Опоздал. У ворот интересующего его дома стояла машина. Тот самый, вожделенный черный «Мерседес». Поэтому в дом следователь Мукаев не вошел. Два Ивана Саранских — это было слишком много. Жители Горетовки могли подумать, что у них дежа вю.
Следователь Мукаев, зайдя в сад, тайно спустился вниз, к той стороне, где за деревянным штакетником начинался овраг, перемахнул через забор, спрятался в кустах и стал ждать. В кармане у следователя Мукаева был пистолет «Макаров». Даже оружие они выбрали одинаковое. Два брата, два мобильных телефона, два пистолета, два… Что-то там было еще?
У него, Ивана Саранского, тоже был пистолет. Занимаясь такими делами, нельзя не иметь оружия. Надо быть настороже. Оружия Иван Саранский не любил, но подчинился обстоятельствам. Научился с ним обращаться, взял уроки стрельбы, приобрел «Макаров» со спиленными номерами. Носил пистолет на всякий случай с собой. А вдруг?
Мать занялась обедом, а он вышел в сад прогуляться. Так и не переоделся, потому что не решил еще, что делать: ехать домой и мириться с Ольгой или остаться у матери на пару дней, и пусть она там помучается. А вдруг все-таки лю… Хотя бы держится за него.
Он любил этот сад. Родина. Милые сердцу старые яблони, скрюченные от времени, покрытые сплошь складками темной коры, словно морщинами, уродливые, как древние беззубые старухи. Но плодоносящие через год с редким постоянством. И в этом году на них будет урожай. Скоро, очень скоро набухнут почки, потом лопнут, и белая кисея цветов скроет на время и уродство, и морщины, и старость…
Вздохнул и тут услышал шорох в кустах, за забором. Удивиться не успел: какой-то мужик в черной кожаной куртке легко перемахнул через покосившийся штакетник.
— Что это вы себе позволяете?
Иван Саранский нервно одернул дорогой пиджак. С детства не любил выяснять отношения с помощью кулаков. Мужик же в черной коже подошел стремительно, глянул, прищурившись, в лицо. Этого просто не может быть! Люди же не могут быть так похожи!
— Я… — растерялся он. — Кто вы?
— Не узнаешь? Не узнаешь, сволочь! Гад! — Мужик в черной куртке вдруг размахнулся и врезал ему, Ивану Саранскому, в челюсть. Левой рукой.
Это был страшный удар. Со всей накопившейся злостью. Упал, чувствуя себя беспомощным.
— Теперь узнал? Ну? — ощерился мужик, так на него похожий.
— Мы никогда не…
— Теперь встретились. Поднимайся. Давай.
Он все еще не понимал, кто этот человек. По какому праву?
Знал только,
— Вы просто не можете быть моим братом! Я — единственный сын.
— Это я единственный. Благодетели, мать их! — грязно выругался следователь Мукаев. — Ну, вставай, что ли?
Встал. Мужик в черной коже снова потирал левую руку.
— Врезать бы тебе еще! Братец. Ну, откуда ты взялся такой урод?!
— Я не…
— Молчать! Я знаю о твоих делишках. Мой брат маньяк — подумать только! Да он еще и смеет быть на меня похожим! Ты хоть соображаешь, в какое положение ты меня поставил? Ты соображаешь?! Или совсем убогий?!
— Вы меня арестуете. Я готов.
— Сволочь! Арестую. Увидеть на скамье подсудимых свое собственное лицо… Вот дожил, а? Еще и выслушивать всю эту грязь, которая снова выплывает наружу. А о матери ты подумал? О матери подумал, гад?!
— Она ничего не знает. — Он думал про свою мать.
— Не знает. Она же была уверена, что тебя похоронила! А ты живой, сволочь! Она же уважаемая женщина, у нее жизнь наконец сложилась, а ты!
Тут он понял, что речь идет о какой-то другой матери. Но почему этот мужик решил, что именно она…
— Я не могу допустить, чтобы тебя судили. У Инны Александровны Мукаевой один сын. Я не хочу объяснять, почему маньяк так на меня похож. Не хочу, чтобы хоть на минуту подумали, будто я мог быть этим маньяком. Кто может доказать, кого именно они видели, эти свидетели, тебя или меня? Тот же Хайкин. Урод. Ты урод.
— Послушайте. Можно как-нибудь иначе? Можно на меня не кричать? По какому праву?
— Иначе! Да я старше тебя, урода, на целых пять минут!
Почему-то именно эта фраза его и сломила. Не просто брат. Старший. На пять минут. Надо уважать старших, так учила мама. Конечно, он имеет право. Пусть даже бьет.
— Я вышел на тебя случайно. Искал маньяка и увидел на старой школьной фотографии. Потом говорил с Сидорчуком. Много интересного узнал. И я не удивлюсь, если ты имеешь отношение к подпольному производству водки. Откуда у тебя такие деньги? Ну?
— У меня фирма.
— Фирма, — хмыкнул брат. — Ты в этих местах два года назад снова появился, ты следочки оставляешь за собой. Хорошие такие следочки — женские изуродованные трупики. И тут вдруг Сидорчук начал строить свой особняк. А теперь там бизнес делает. Совпадение? Когда речь идет о тебе, не бывает совпадений. Цыпин взятки берет. Почти отец родной Цыпин — берет взятки. Как это? Все ты, сволочь, ты!
— Что… Что со мной будет?
— Я тебя убью, — очень спокойно сказал брат. — И все будет на месте. Один Иван Мукаев, ни одного Саранского. Никто не узнает, даром я, что ли, перед зеркалом столько тренировался! Я отведу тебя в лесок, шлепну по-тихому, потом переоденусь в твой костюм и вернусь к твоей приемной матери. Она, кажется, очень плохо видит.