Стилист
Шрифт:
Если эти остолопы рассчитывали лишь на скорость и мощь своих конечностей, то я без зазрения совести использовал подворачивавшиеся под руку предметы. Тарелки, чашки, горшочки с горячим летели в головы нападавшим, деморализуя врагов и заставляя открывать под мои удары уязвимые места.
В тот миг, когда я уже собирался праздновать окончательную викторию, раздался крик Кати:
— Лёша, сзади!
Я обернулся, интуитивно успевая выставить перед собой раскрытую ладонь, которую тут же обожгла вспышка боли. Ах ты ж, сука! Это тот самый блондин, которого я первым вывел из строя, очухался и решил меня слегка — а может и не слегка — порезать своим перочинным ножичком. Не
Разум мой в тот же мгновение захлестнула волна гнева, и уже не сдерживая себя, я двинул блондину носком «адидасовки» под коленную чашечку. Тот с криком боли свалился на пол, а я со словами: «За бой посуды и на чай» сунул опешившему официанту две двадцатипятирублёвых купюры. После чего повернулся к своим:
— Народ, уходим!
И первый, провожаемый округлёнными от ужаса глазами посетителей трактира, двинулся к выходу. За мной на полу оставался след в виде капель крови, хотя я и сжал ладонь в кулак, кровотечение так просто было не остановить. На улице мои спутницы и Валентин поделились своими носовыми платками — к счастью чистыми — и соорудили что-то вроде временной повязки.
— Лёша, тебе нужно в травмпункт, рану нужно обязательно зашить, — не терпящим возражений голосом заявила Оля.
Логично, тут зашивать нужно по-любому, слишком уж глубокий порез. Поэтому, поймав как нельзя кстати подъехавшее такси, мы дружно в него уселись и велели ехать в ближайший травмпункт.
Пока меня штопал дежурный хирург, которому пришлось наплести, будто порезался стеклом, я размышлял над тем, как же буду завтра выступать с травмированной рукой. Перспективы вырисовывались далеко не радужные, о чём по выходу из травмпункта я и сообщил своим спутникам.
— Ой, а и правда, как же ты теперь? — охнули девчонки и за компанию с ними Валентин.
— Не знаю пока, но сниматься не собираюсь, — заявил я. — Хоть с одной рукой, а буду биться за победу.
На перевязку в тот же травмпункт мне было велено явиться на третий день, то есть аккурат в день отъезда. За ночь рана вроде бы не воспалилась, во всяком случае, по моим внутренним ощущениям, поэтому за два часа до старта чемпионата мы с московской командой отправились во Дворец спорта, на сцене которого участникам придётся выявлять лучшего парикмахера страны. Долорес Гургеновна, увидев мою руку, только ахнула:
— Алексей, что это?!
— Где? А, это… Да вот, стеклом порезался…
— Но ты же не сможешь теперь работать!
— Вообще-то пальцы шевелятся, надеюсь, травма не слишком будет мешать.
— О боже, беда просто с вами! Вчера поздно вечером представитель армянской делегации попался в номере с девицей лёгкого поведения, пришлось нам с ним объяснительную писать, теперь ты вот ещё с рукой… Ладно, поступай как знаешь, но учти — скидок на твоё увечье не будет.
Да-а, с травмированной рукой в этот день мне приходилось всё делать гораздо медленнее и осторожнее. К тому же она начала кровоточить, а предоставленная мне модель оказалась не по-прибалтийски вертлявой и разговорчивой, такое ощущение, что эту костлявую девицу с непослушными, как у негритянки, волосами мне подослали конкуренты. Неудивительно, что по итогам первого дня я едва вошёл в первую пятёрку, и перед вторым днём соревнований вряд ли кто-то считал меня фаворитом.
В гостинице я первым деломотправился в медпункт, где мне сделали перевязку (швы, к счастью, не разошлись), и остаток дня посвятил разработке плана, каким образом мне обойти на вираже главных конкурентов. Таковыми после первого соревновательного
С моделью мне повезло, я посчитал это хорошим знаком и с энтузиазмом принялся за работу. Мхитарян мне в помощь, я позаимствовал одну из его работ, и полтора часа спустя представил готовую модель на суд членов жюри.
Те, пока я работал, то и дело подходили ко мне, присматривались, когда же я представил итоговый результат, судьи конкурса буквально пораскрывали рты. Тут и впрямь было на что поглядеть. Казалось, витиеватая причёска держится на голове модели вопреки законам гравитации, тронешь — и она рассыплется, вернее, разлетится в стороны разноцветными перьями какой-то сказочной птицы.
— Жар-птица, — подсказал я, — так называется работа.
— Действительно, самая что ни на есть настоящая жар-птица, — покачала головой Долорес Кондрашова. — Алексей, не знаю как мои коллеги, но меня вы смогли удивить.
Думаю, даже у Яны Ляшенко и Инги Фроловой, занявших по итогам решающего дня в общем зачёте второе и третье места, не было сомнений, что я заслуженно стал чемпионом СССР. А значит, именно нам троим предстояло в конце октября представлять Советский Союз на чемпионате мира по парикмахерскому искусству. Хотелось верить, что я выездной, и смогу свободно путешествовать по миру. Ну или для начала хотя бы по странам социалистического лагеря.
* * *
Откуда взялась эта сумасшедшая? Не могла другого времени найти что ли, идиотка… А впрочем, всё к лучшему. Смерть под колёсами электропоезда стала бы для этого урода слишком лёгкой. Хорошо, что так получилось, не стоит пока торопиться, нужно придумать какой-нибудь более изощрённый способ, чтобы перед смертью этот сучёныш испытал самый настоящий ужас. А то он и испугаться бы не успел, толкни его кто-то сзади под поезд.
Так размышлял бывший бандит и банкир, а ныне «липовый» дворник ВДНХ Игорь Николаевич Кистенёв, выходя со станции «Белорусская». В поднявшейся после происшествия суматохе он всё-таки потерял парикмахера из виду. Не страшно, главное, что теперь он знал — Бестужев здесь, в Москве 1974 года, и никуда он от него, Кистеня, не денется. Тем более он кое-что о нём уже выяснил, пусть даже та сучка из редакции «Работницы», словно что-то почувствовав, стала играть в молчанку. Была мысль устроить ей допрос с пристрастием, но пожалел, что самого удивило. Тот случай с воровским общаком и гибелью Вальки что-то в нём изменил, а после знакомства с Ириной он даже не знал, смог бы поднять руку на женщину.
Они так и встречались, вот уже несколько месяцев, и он сам не мог понять, чем эта пусть и симпатичная, но отнюдь не пышногрудая блондинка, на которых он западал в прошлой жизни, так его зацепила. Кистень приходил к ней раз-два в неделю, для них этого было достаточно, чтобы немного соскучиться друг по другу. А когда она сказала, что декан уже присматривает на её место совсем молоденькую девочку, он подкараулил этого старого, неугомонного козла, затащил в подворотню и, крепко держа за каракулевый воротник, процедил тому в перекошенное от ужаса лицо: