Стильная жизнь
Шрифт:
– Ты? – спросил он – не удивленно, а скорее обреченно. – Ты зачем пришла, Саша?
– Ни за чем. – Аля присела на корточки перед диваном. – Просто так. Не спалось.
– Не надо было, – махнул он рукой. – И так уже… Думаешь, я не понимаю, что ты ко мне физическое отвращение чувствуешь после всего этого? Зачем же эти красивые жесты?
– Не чувствую, Веня, – покачала головой она. – Мне самой странно – но нет. Я, правда, не понимаю, что чувствую…
– Христианское сострадание, наверное, – усмехнулся он. – Мерси, мадам. Извини, Сашенька,
Этого он мог бы и не говорить. Аля и так видела, что злобы нет в его взгляде.
– Мне просто одиноко, – сказала она.
Она произнесла это совершенно неожиданно для себя. Никогда, ни разу Аля не думала о том, что ей одиноко. Да какое там одиночество! Она любила Илью, и он был с нею. Она каждый вечер видела множество людей, от которых можно было скорее устать, чем ощутить одиночество.
И все-таки, неожиданно для себя произнеся эту фразу, Аля почувствовала, что сказала чистую правду.
Она была одинока потому, что никому не могла сказать о том смутном, неясном, что происходило в ее душе, и, главное, никому не хотела об этом говорить. Венька Есаулов, сидящий с нею рядом на полу, с его блестящими от марихуаны глазами, с его женой, любовниками, запоями, с его светящейся изнутри картиной, – был единственным, с кем она не чувствовала себя одинокой.
Кажется, он это понял. Он помахал рукой, разгоняя дым, и всмотрелся в ее лицо. Что-то дрогнуло в его глазах, и Але показалось, что напряжение его стало меньше, отпустило.
– Что ж, давай тогда вместе посидим, – сказал он. – Сейчас докурю и больше не буду.
– Да все равно, – сказала Аля. – Кури, если хочешь. Давай я тоже попробую, – неожиданно предложила она.
– Не стоит. – Венька улыбнулся, взглянув ей в лицо. – Побереги свою самоотверженность для чего-нибудь другого, Сашенька. Может, с кем-нибудь и закуришь со временем. Но уж пусть это буду не я. Хоть один грех не возьму на душу.
– Отчего все так, Веня? – тихо спросила она. – Как мне жить – я ничего не знаю…
– А никто не знает, – по-прежнему не отводя глаз от ее лица, сказал он. – Почему ты меня об этом спрашиваешь? Уж кажется…
Он не договорил, махнул рукой.
– Я не знаю, почему тебя, – медленно выговорила она. – У тебя в глазах что-то, Веня. Такое живое, печальное…
– Ну и что? – невесело улыбнулся он. – Может быть, и осталось еще живое. Пока… Многие на это клевали. Но я-то знаю, что это обман. И ни тебя, ни себя обманывать не хочу.
Она и вправду надеялась, что он сможет ей объяснить то неясное, тревожное, что было в ее каждодневной жизни, что поднималось в ее душе. Но вместо этого он запутывал ее еще больше.
– Я не выдержал жизни, – вдруг сказал он. – Она меня напрочь раздавила, и я даже не заметил, когда это произошло.
– Что это значит? – спросила Аля.
– Да просто пошел у себя на поводу, наверное, – пожал он плечами – так спокойно, как будто говорил о ком-то постороннем. – Один раз поступил так, как легче всего было поступить в сложившихся
– Ты о Варе говоришь? – догадалась она.
Венька снова улыбнулся.
– И о Варе тоже. Хотя это, может быть, не самое худшее, что я сделал. Ей я, по крайней мере, жизнь не поломал. В отличие от себя. Перед собой я больше виноват. Да о чем я тебе говорю, Сашенька! – спохватился он.
– Опять ты! – Она едва не заплакала. – Веня, ну, может, я не так хорошо все понимаю, но я же хочу понять! Почему ты считаешь меня глупой?
– Ну что ты. – Он погладил ее по руке. – Я, конечно, не знаю, умная ли ты, Сашенька. Но что толку в пустом уме? А ты чуткая, внутренне очень содержательная. Ты из тех людей, которые из полноты себя многое могут создать. Ты мне поверь, я правду говорю. Я же режиссером когда-то был, имел кое-какую проницательность.
– Почему – был? – воскликнула Аля. – Ты и сейчас! Это же ты придумал – с перчаткой. Во мне все как будто зазвенело…
– Ох, как мне жаль! – Боль мелькнула в его глазах и исчезла. – Как мне жаль, что на это идут твои лучшие силы! И ничего поделать нельзя… Да это же ерунда, Сашенька, – про перчатку про эту. Гнусная имитация, ничего больше. Даже если получается красиво. Таких штучек можно кучу придумать! Газовые плиты «Огненный столп»! Бумага для офисов «Белая стая»! Торшеры «Будем как солнце»! Какие там еще книжки написали когда-то поэты? Интересно, на котором слогане крыша поедет и блевать захочется?
Ей показалось, что вот сейчас он и скажет, сейчас и объяснит… Но он молчал.
– Но что же вместо этого? – наконец спросила она. – Что мне делать, если не это? Веня, я совсем растерялась, меня теперь даже честолюбие не спасает.
– Если бы ты была не ты, а просто милая, спокойная девочка, я бы тебе сказал: роди ребенка, воспитывай, читай хорошие книжки и живи с чистой душой. Это не так мало, как тебе по молодости кажется! Но ведь тебе – такой, какая ты есть – этого мало?
Он смотрел на нее в упор, Аля даже поежилась под его неожиданно прояснившимся взглядом. Папироса с марихуаной давно была докурена, из бутылки он не отпил ни глотка.
– Мало тебе этого? – повторил Венька.
– Мало… – едва слышно произнесла Аля. – И что же?
– Тогда каких ты ждешь советов? Тогда вся надежда на судьбу. Может, она в тебя вложила силы. Выстроила стержень. Тогда сможешь.
Он говорил отрывисто, как будто ему тяжело было дышать.
– Ты о воле говоришь? – спросила Аля. – Не обижайся, но Илья говорит, например, что ты безвольный.
– На что же обижаться? – улыбнулся он. – Правильно говорит. А если б не он, я бы вообще давно… Илюшка меня за шкирку держит, как котенка паршивого. Он мне всегда давал последний шанс. Матерился, говорил: все, Бен, это уж точно в последний раз! А я, гад такой, опять… Но должен же хоть кто-нибудь плюнуть на справедливость и просто не дать сдохнуть?