Стиратель
Шрифт:
— К чему же такие страсти? — на губах графа змеится тонкая улыбка. — Убийство на приеме испортило бы гостям аппетит перед ужином. Это праздник, все должны развлекаться. Мальчики сработают куда изящнее… да вот и они.
Через зал шествует Эдгар Нагель. Сейчас он снова расфуфырен, как средней руки проститутка мужского пола — серебро, парча, драгоценности, волна спадающих на спину волос. Эх, а в простой одежде и шапочке на нормального парня был похож. По обе стороны от Эдгара — двое оболтусов его возраста, тоже одетых с крикливой роскошью. И они движутся к замершей девушке в белом. В руках
— Ах, извини меня, госпожа, — говорит графский внук, отчаянно кривляясь и гримасничая. — Какой я, право же, неловкий…
Его приятели разражаются мерзким гоготом, и все троица удаляется. Дочь герцога машинально провожает их глазами, а потом вдруг взвизгивает и закрывает руками грудь. Белое платье стремительно тает, словно брошенный в горячий чай кусок сахара. Ошметки подола падают на пол. Девушка затравленно озирается и пытается прикрыться ладонями.
Сотня собравшихся наблюдает за унижением девицы с холодной злой радостью. Не надо владеть ментальной магией, чтобы понять: каждый знает, что на ее месте могла бы быть его собственная юная дочь, и счастлив, что этот кошмар происходит с кем-то другим.
И тогда я не выдерживаю. Сколько ни обещал себе, что не полезу в разборки Высших, но молча наблюдать такое — все равно, что стать одним из этих сволочей. Спускаюсь по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Пересекаю зал. По пути сдергиваю скатерть с одного из столов. Какая-то утварь с грохотом падает на пол, но мне все равно. Быстрым шагом подхожу к девушке и набрасываю скатерть ей на плечи. Ожогов на теле нет — что бы там ни было у Эдгара в бокале, оно уничтожило только одежду; и это в мире, где из лекарств известны лишь простейшие отвары трав… Почему я не удивлен?
Дочь герцога панически сжимает в кулачках ткань, потом чуть успокаивается, обматывает бедра, словно юбкой, и перекидывает другой край через плечо. Получается что-то вроде античного хитона на скорую руку. Потом смотрит на меня — в синих глазах плещутся отчаяние и надежда. Хватаю девушку за руку и вывожу из зала.
В соседней комнате нас уже ждут. Вернее, ее ждут… Один из приятелей Эдгара закрывает дверь, в которую мы вошли, и становится возле нее, перекрывая путь к отступлению.
Эдгар медленно подходит к замершей от ужаса девушке. Его глаза масляно блестят. Он пожирает взглядом свою жертву, а меня, кажется, не замечает вовсе.
— Как же так, милая, — в интонациях парня сейчас прорезается что-то от деда. — Подразнила мужчин своими прелестями, а теперь пытаешься убежать? Порядочные девушки так не поступают! Сама снимешь эту тряпку или тебе помочь?
Шагаю между графским отродьем и девушкой:
— С дороги, Эдгар. Я провожаю девицу к ее отцу.
Парень нехотя переводит взгляд на меня:
— Не вмешивайся, целитель. Не твоя это война. Оно тебе надо?
Вот же ушлый сукин сын, запомнил, значит, мою фирменную фразочку и против меня же обратил. Ну уж нет, только я решаю, чего мне надо и чего не надо.
— Мне плевать на ваши разборки. Но эта девушка сейчас под моей защитой. И тронуть ее не позволю.
На смазливой мордашке парня мелькает сомнение. Вряд ли
Войти в Тень, атаковать парней, скрутить судорогой? Их трое, хоть кто-то да успеет чем-то по мне залепить. И не только это плохо — прямое столкновение с внуком сильно повредит сотрудничеству с дедом, если не вовсе его отменит… Дурацкая ситуация, девица мне никто, я даже имени ее не знаю. Но оставить ее сейчас этим подонкам не могу. Физиологически не могу.
А впрочем… Контингент у нас в отделении бывал разный, не все к нам попадали из-за аварий и несчастных случаев — многие после драк, и модус, как говорится, операнди у них соответствующий. Нередко по ночам в ординаторскую прибегали перепуганные сестрички: мол, в такой-то палате опять буянят. Шёл успокаивать пациентов, и до драки ни разу не доходило — я просто надевал «взрослое», «начальственное» лицо, чтобы люди, многие даже старше меня, увидели во мне не врага, а того, кого надо слушаться: доктора, старшего, ответственного за порядок.
Смотрю на Эдгара, как взрослый на расшалившегося подростка:
— Я — целитель твоего деда, Эдгар. Его здоровье зависит от меня. Уверен, что хочешь ссориться со мной — и с ним?
Эдгар хмурится и отступает на полшага. Теперь надо позволить ему сохранить лицо перед приятелями:
— Ты сделал то, чего твой дед от тебя хотел, Эдгар. Девица опозорена и замуж теперь не выйдет. Этого достаточно. Иди к деду и скажи, что я ее забрал.
Отсылка к авторитету графа работает. Эдгар хмурится, но делает своим дружкам знак, и они уходят. Девица мелко дрожит, но не бьется в истерике и не плачет. Однако в скверную историю из-за нее попал.
— Зачем ты вообще явилась на этот прием? — раздраженно спрашиваю у девушки. — Что доброго из этого могло выйти? Чего тебе не сиделось в своих покоях, а?
— Я не могу просто сидеть и ждать, когда они отберут мои шахты! — девушка упрямо вскидывает острый подбородок. — Они разрушат их, понимаешь? Мой род много поколений их разрабатывал, прочие ничего не смыслят в горном деле. Идем к моему отцу, он все тебе объяснит.
К опальному герцогу мне уже совсем не надо, но не бросать же девицу здесь — мало ли скучающих благородных ублюдков шатается по коридорам. А если ее отец и правда болен… болезни у Высших — редкость, я никогда с ними не сталкивался, и выдастся ли еще такой случай? Работа с Высшими быстро прокачивает мои целительские умения. Пока был лекарем в Пурвце, мне бы и в голову не пришло взяться за что-то настолько сложное, как рассеянный склероз.
Пока обдумываю, стоит ли мне рискнуть и встретиться с герцогом Хёрстом, девица решает этот вопрос за меня: за очередной дверью оказываются их покои. Возлежащий на кровати мужчина не стар, но мне даже не надо входить в Тень, чтобы понять, что тяжелую болезнь он не симулирует. Рядом с ним пожилая женщина в простой одежде держит на руках двухлетнего мальчика. Герцог отсылает их жестом, они поспшено выходят за дверь.
— Ч-что они с тобой сделали, д-девочка моя? — спрашивает больной.
Характерная невнятность речи. Инсульт?