Стивен Эриксон Падение Света

Киницик Карбарн

Заявления Грипа Галаса, будто Аномандер не доверяет собственному брату, Сильхасу, все еще терзали Келлараса, отдавались в костях ударами молота по щиту, ослабляли веру. Таков рычаг, которым Грип сумеет вернуть Аномандера на должный путь, к роли защитника Харкенаса и Матери Тьмы. "Пользуясь недоверием к брату, да, мы пробудим в Аномандере уязвленную честь. Удивляться ли, что мне не по себе?"

Леди Хиш Тулла показалась наконец из дома, одетая в тяжелый плащ поверх доспехов. Села в седло, приняла поводья. Поглядела на мужа - и что-то

в этом взоре ранило его, ибо он неторопливо отвернулся, в последний раз проверяя упряжь. Затем вставил ногу в стремя и взлетел в седло.

Келларас и Пелк сделали то же. Капитан пытался отыскать глаза Пелк, ожидая проблеска... чего-то, хоть чего-то, напоминающего о двух совместных ночах. Однако, оказавшись в седле, она сосредоточилась на дороге впереди. Потом коснулась меча, устраиваясь поудобнее.

Этот жест заставил Келлараса вздрогнуть.
– Миледи, мы едем на битву?

Хиш глянула на него и промолчала.

Грип кашлянул и отозвался: - Капитан. Мы уловили вдалеке движение. Возможно, это волки, гонимые на юг голодом. Или у нас нежданные гости.

– Тисте или звери, - поморщился Келларас.
– Боюсь, именно я привел их за собой.
– Он запнулся.
– Может, неразумно будет покидать стены...

– Это мои земли, - сухо сказала Хиш Тулла.
– Волки нас не тронут, но если мужчины или женщины засели в лесу, я их встречу. Если задумали недоброе, дурные помыслы будут им дорого стоить. Нет, Келларас, меня не загонят в собственный дом, как в логово. Так что проверьте оружие, сир.

Чуть помедлив, Келларас сошел с лошади и потянулся за кольчугой, которую ранее скатал и привязал у седла.
– Извините, это недолго.

Вскоре, отягощенный войлоком и железом и уже вспотевший, он влез в седло, поместил копье в крепление. Не успел еще вставить ноги в стремена, как Пелк двинулась, обозначая путь; они проехали поле, миновали увитые плющом ворота и углубились в лес.

Солнечный свет ослеплял, отражаясь от снега на полянах и ветвях деревьев. Но там, куда не проникали огненные лучи, все лишилось цвета и окуталось тенями. Из леса не доносилось звуков, Келларас не замечал движения. И сами они скакали молча.

Келларас начал находить радость в мыслях и воспоминаниях о битвах. Он с восторгом отдался бы откровенному насилию, лишь бы прозвучал приказ. Это томление духа не ведает иного ответа, тоскует по лязгу клинков, громкому вздоху тела, которое поддалось удару меча или копья, по воплям и стонам раненых, умирающих. Он помнил, как легко воители поддаются унынию, когда их связывают светскими условностями, ограничивают законами мирного времени.

Поэты зовут это меланхолией, скорбью героев. Барды поют о внутренней пустоте, отзвуках давно прошедших подвигов, о ставшем грудой ржавчины оружии и слишком долгих ночах.

"В Харкенасе я ходил по коридорам, потворствовал нуждам плоти, видел многих и сам оказывался на виду. Но был скорее призраком, мужчиной, который наполовину в ином месте. А когда изредка ловил взгляд товарища-солдата, видел те же пустые глаза. Мы лишь неуклюже подражали цивилизованным манерам, ожидая возможности сорваться с поводков.

Когда

будущее сулит ужасную свободу, мы умеем терпеть. Но когда, наконец, уходим в отставку, обещания умирают и мы осознаем, что свободы больше нет... тогда мы глубоко ранены. С нами покончено, всё окончено. Меланхолия заберет нас и утянет в смертное болото.

Грип Галас, как ты вытерпел?

А, ладно. Ответ очевиден. Я слышал, как ты сражаешься с древесиной, машешь топором". Грип в этот момент скакал позади Хиш Туллы, а та была позади Келлараса. Капитану не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть старика ожившим, представить, как сверкают его глаза. Кое от чего, понимал он, не избавиться никогда.

"Вы тоже знаете, Хиш Тулла, и негодуете. Прямо сейчас чувствуете, как он отдаляется от вас. Мне жаль, но... возможно, вы тем самым спасли мужа. Хотя вряд ли будете меня благодарить. Возможно, любовь сделала вас слепой к проклятию воинов, или вы решили верить, будто сможете смягчить проклятие. Но всю зиму вы видели, как он ходит взад-вперед, беспокойный и встревоженный... или, может быть, только сидит у очага, вдруг постарев, и огни снова и снова гаснут, отражаясь в запавших глазах...

А вдруг это лишь мои страхи? Осмелюсь ли обернуться и увидеть себя? Подтвердить истинность... чего ради?

Если я выживу на этот раз, войду в неведомое будущее - я тоже промерзну до костей и буду смотреть в пламя, вспоминая былое тепло?"

Он вздрогнул, когда Пелк обернулась в седле и кивнула ему, готовя меч.

Келларас вынул копье из крепления, привстал - но ничего не заметил.

Затем фигуры вышли на дорогу в двадцати шагах впереди, двигаясь пугливой чередой. Пелк осадила коня, Келларас сдвинулся левее, защищая ее бок.

Наполовину скрытые грубыми шарфами лица оборачивались к ним, но процессия продолжала двигаться через лес - слева направо, к северу. Келалрас видел охотничье оружие - луки, копья.

– Отрицатели, - подал голос Грип.
– Охотничья партия.

– Я не давала разрешения, - бросила Хиш Тулла. И сказала громче: - Я не разрешала! Вы идете через земли Оплота Тулла!

Ходоки замерли на тропе; через миг один вышел с северной опушки и встал в дюжине шагов от всадников. Стащил шарф, показав юное исхудавшее лицо. Позади него охотники накладывали стрелы на тетивы.

Хиш Тулла тихо зарычала и сказала: - Не посмеют. Что мы, добыча?

Келларас подал коня вперед, опустил острие копья. Юноша, видя это, замер.
– С дороги, - приказал капитан.
– Сегодня нет повода для смерти.

Юноша указал на Туллу.
– Она объявляет своим то, что нельзя захватить.

– Ты в заповеднике, отрицатель. Да, он принадлежит ей.

Однако юноша качал головой.
– Тогда я объявляю своим воздух, которым она дышит - он прилетел с севера, с моей родины. Присваиваю воды ручья, ибо они протекли через мой лагерь.