Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– Если не удается плыть, можно идти.
– Да слушай его, Ханако. К исходу ночи он расскажет, как собирал звезды с небес.
– Она вскочила.
– Пойду спать, так что вы услышите не стоны, а храп. А ты приклони ухо к бледному Джагуту и раздели его гробовую мудрость. Нет музыки, более способствующей доброму сну.
Ханако проверил Эрелана Крида, однако воин оставался без сознания, лоб орошен жаром лихорадки. Встревоженный Ханако вернулся к Джагуту.
– Что с твоим другом?
– Убил дракона и выпил его кровь.
Джагут хмыкнул.
– Полагаю, и сожрал своих вшей.
– Меня зовут Ханако.
– Знаю.
Ханако подождал, потом пожал плечами и принес сук от вытащенного из воды дерева.
– Имена, - сказал Джагут, - становятся проклятиями. Они выжжены на твоей душе, обречены следовать за твоими делами. Что за жалкие носилки для невероятных грузов. Полагаю, что нам следует избавляться от старых имен каждые десять лет или около того. Вообрази восторг нового начала, Ханако, очищение истории.
– Я увидел бы мир, господин, в котором нет наказания за преступления.
– Хмм, тут ты прав, но хотелось бы услышать что-то более определенное.
– Имена влекут ответственность за все, что мы сделали и что обещали сделать. К тому же, господин, как бы мы отслеживали друзей? Спутников? Родных?
– Да, и что?
Ханако нахмурился.
– Вы Джагут. Вы непохожи на всех нас. Мы жаждем преемственности, а вы готовы ее отвергнуть. Ах, уже отвергли.
Они замолчали, долгое время единственным звуком, кроме треска пламени, было сопение Лейзы.
Потом Джагут сказал: - Ханако, я Раэст.
– Тогда привет вам, Раэст, у нашего очага.
– Пошути хоть раз, Ханако, и придется отрубить тебе голову. Просто чтобы ты понимал, как вести себя сегодня ночью.
– Я слишком беспокоюсь за Эрелана Крида.
– Он будет жить. Или нет.
– Спасибо.
– Если выживет, будет не тем мужчиной, которого вы знали. Если ты доверял этому Эрелану, не доверяй. Если думаешь, что знаешь его - знай, это уже не так. Если же он умрет, почти его память. Сложи достойную могилу, воспой молитвы.
Ханако смотрел в пламя.
– Мы странствуем, Раэст, - сказал он, - отвечая на призыв одного из вашего рода.
– Худ. Вот имя, достойное стать проклятием.
– Вы не ответите на его тоску?
– Нет, конечно.
– Вы сказали, что другие Тел Акаи прошли мимо пещеры, по долине. Кажется, в армии Худа будет больше солдат, нежели я вначале воображал.
– Тел Акаи, любители славных шуток, - кивнул Раэст.
– Бегущие-за-Псами, сделавшие печаль богиней вечных слез. Илнапы - островитяне, беглецы от узурпатора. Форулканы в поисках последнего судии. Жекки и Джеларканы, всегда охочие до крови, даже до вонючих трупов. Жалкие тираны из-за океана, бегущие от неумолимого правосудия Верховного Короля. Тисте, Азатенаи, Хелакаги, Теломены...
– Теломены!
– Вести путешествуют быстро и далеко, Ханако, и даже волны доносят рассказ.
– Тогда, - шепнул Ханако, - это будет самая замечательная армия.
– Я почти готов отказаться от одиночества, чтобы увидеть уродливую рожу Худа в миг, когда он поймет истинную трагедию, ответ на необдуманный призыв.
– Я должен был догадаться, - твердил Ханако.
– Горе соберет огромные полчища. Как могло быть иначе?
– Не горе, юный Тел Акай, но вопросы без ответов. Против молчания, разочарования и ярости каждый готов выхватить меч. Худ жаждет встретить врага и, боюсь, сделает смерть богом. Чтобы было кого проклинать, чтобы вырезать лик из бесчувственного камня, придать ему тупой и злобный взгляд, гранитную гримасу.
– Раэст фыркнул.
– Вижу дольмены с приношениями, священные колодцы, из коих вздымается смрад гнилого мяса, танцующих мух. Будут принесены жертвы во имя иллюзии, ложного договора.
– Тел Акаи, - заявил Ханако, - держатся веры в равновесие. Где смерть, будет ответ жизни. Все вещи мира нашего и любого иного ищут точку опоры.
– Опоры? Но кто же построил эти космические весы, Ханако?
– Просто так сделаны вещи,
– Каждому крику отвечает тишина. На каждый смех найдется плач. Да, да, Ханако.
– Раэст повел длиннопалой, почти скелетообразной рукой.
– Но увы, ты описываешь игры разума с самим собой, а разум одержим нуждой придавать смысл бессмысленному. Будь уверен, тут работают смутные силы, их можно различить. Рушащиеся горы и разливы рек, и так далее. Мельничное колесо ночных звезд. Но предсказуемость способна обманывать, Ханако. Того хуже, вести к самодовольству. Лучше следить за необычным и устанавливать правила, только когда осядет пыль катастроф. В конце концов, за этой потребностью стоит жажда душевного комфорта.
Ханако отвернулся, поморщился, глядя на языки пламени.
– Вы надсмеялись над нашей верой.
– Весьма умеренно, уверяю тебя.
– Как будто я дитя малое.
– Таково наше проклятие, - возразил Раэст.
– Фактически никто не может смотреть на Джагутов без отвращения. Позволь объяснить, если ты не против.
Ханако кинул в костер дольше хвороста. Он обдумывал предложение Джагута. Да, есть смысл узнать больше об этом необычном народе. Он почти сразу кивнул: - Хорошо.
Раэст подобрал палку и сунул один конец в угли.
– Нас победили некие ужасные пороки, одним из которых был интеллект, знающий лишь себя, готовый возвышать наше гордое эго. Наш язык стал соблазном, отвергавшим все нерациональное, все то, что мучает, оставаясь недоступным силе понимания и объяснения. Трудно признать, но он так и работает: объясняя, умаляет, оспаривает и осмеивает. Глаза смотрят на всё с цинизмом, разум восстает, принимая надменную позу. Увы, в результате интеллект становится горделивым и не способным признать ошибки.
– Он поднял палку, разбрасывая угольки, и всмотрелся в язычки пламени на почерневшем конце.
– Ну разве может быть что-то более утомительное?
Ханако заметил, что вместе с Раэстом уставился на курящееся острие палки.
А тот продолжал: - И Готос даровал нам эту неприятную истину, показал ничтожность наших жизней. Интеллект торжествует внутри, хотя пепел вздымается выше колен, а небеса чернеют от вонючего дыма; хотя дети голодают, брошенные в горнило войны и мятежа. Ибо разум, убежденный в своем превосходстве, лишен смирения, а отсутствие смирения не дает ему расти.
– Джагут помахал палкой, заставляя кончик сиять, и начал чертить зависающие в воздухе знаки.
– Услышав нас, Каладан Бруд только кивнул и построил памятник нашей глупости. Башню Ненависти. Ох, как мы смеялись и поражались нагло торчащему символу, укору нашим упрямым натурам. Монумент, и правда, возвестил падение цивилизации... и то была праздничная ночь!
– Но ведь, - возразил Ханако, - разумность дает цивилизации множество даров!
Раэст пожал плечами и прикрыл ладонью один глаз, моргая вторым.
– О да, теперь я вижу! Эти дары!
– Отвел руку и нахмурил лоб.
– Не в этом ли цена? Что же видит второй глаз? Несчастных глупцов, вставших на колени среди грязи! Доброжелательных и обманывающих себя вождей - они живут в таком великолепии, держа в руках жизнь и смерть и свободу жалких любимцев! А вон солдаты, уже готовы отдать честь - они будут выполнять волю сказанных вождей, покорять подданных. Да, миром правит разум. Необходимость организации, столь разумные установления - кто смеет отрицать их ценность?
– Он фыркнул.
– Хмм. Может, спросим рабов, когда они в конце каждого дня получают миг передохнуть от каторжных трудов? Или вождей, кои наделены роскошью привилегий и временем размышлять над благами системы? Или, может, солдат? Но они обязаны не думать, а повиноваться. Где же нам сыскать судью среди множества действующих лиц?