Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
Сильхас, кажется, безмолвно зарычал, прежде чем бросить: - Какая точная... простота, жрец!
– Есть азатенайская статуя, - продолжил Эндест, - стоящая на северной стороне Сюрат Коммона. Знаете ее, милорд?
Подавляя гнев, Сильхас резко кивнул.
– Фигура из лиц. На всем теле множество лиц, они глядят с выражением упрямой ярости. Галлан назвал мне имя этого творения.
– Галлан не умеет читать на языке Азатенаев, - рявкнул Кедорпул.
– Лишь хвастается знанием, чтобы показать превосходство.
– Как называют скульптуру, историк?
– Отрицание, милорд.
– Хорошо. Продолжайте.
Эндест Силанн казался Райзу постаревшим
– А волшебство?
Эндест улыбнулся: - Нужна ли вера, чтобы видеть магию? Ну, возможно, нужно поверить собственным глазам. Если же вы решаете не верить тому, что можете видеть и чувствовать, то вас ждет безумие.
– Это волшебство, - подался к нему Кедорпул, - идет от темноты, от Терондая. От силы нашей Богини!
– Да, она пользуется этой силой, - отвечал Эндест Силанн, - но не от нее она исходит. Не ею порождена.
– Тебе откуда знать?
– взвился Кедорпул.
Эндест показал руки, являя капающую кровь и глубокие раны в ладонях.
– Ныне она использует меня, - объявил он, - чтобы присутствовать на встрече. Духом, не плотью.
Сильхас тут же встал на колени перед Силанном.
– Мать, - воскликнул он, понурив голову, - помоги нам.
Эндест покачал головой.
– Она не будет говорить через меня, Сильхас. Она лишь наблюдает. Только это, - добавил он с внезапной горечью, - и делает.
Встав, Сильхас сжал кулаки, словно готовый ударить сидящего перед ним юного жреца. Он с трудом владел голосом.
– Тогда чего ей от нас нужно?!
– Ответа у меня нет, милорд, ибо я ничего не ощущаю от нее. Я лишь ее глаза и уши, пока течет кровь, пока сочится сила.
– Он повернул голову, улыбаясь Кедорпулу.
– Друг, сила просто есть. Она среди нас, ради зла или блага. Галлан, которого мы хотели сделать сенешалем, отказался - чему я рад.
– Рад? Почему?
– Потому что, однажды вкусив, чувствуешь соблазн.
– Эндест, - спросил Райз Херат, задрожав, будто его продуло ледяным ветром, - она тоже вкушает?
Жрец опустил глаза, будто не умея составить ответ. Потом кивнул.
– И ее... тоже... она соблазнена?
Впрочем, понял историк, ответа не нужно - достаточно увидеть кровь, капающую с ладоней Эндеста.
Да, было желание вполне обоснованное, желание создать кадры профессиональных магов. Двор, определеннее говоря, практикующих волшебство Тисте Анди. Называйте это талантом или еще как, но ныне многие руки способны коснуться силы и придать ей форму, хотя степень контроля оказывается довольно сомнительной. В волшебстве есть что-то непокорное и уклончивое. Райз Херат понял все горькие нюансы предостережений Галлана и, подобно поэту, страшился новообретенной народом магии.
"Назовем магию по имени королевства", сказал им Галлан, когда стоял в середине комнаты, а колдовство поднялось и окружило его, струйки сновали и щупали тело, будто тупоголовые черви. "Мы станем синонимами ее вкуса и темноты, из коей она явилась".
"Не
"Во сне, вот как?" засмеялся Галлан. "Ох, не сомневаюсь, жрец. Под гнетом мира пробуждений разум находит собственное царство, наполняет мириадами страхов и ужасов. Где еще можно так свободно играть опаснейшими возможностями?" Он поднял руку, окутанную языками дымной тьмы. "Но это? Это не ответ Лиосан. Свет - откровение, тьма - мистерия. Того, что идет на нас, не победить. Мы - и мир - должны вечно отступать. Вообразите, друзья, то, что нам суждено увидеть. Смерть загадок. И о, сколь яркий мир придет, ослепляя нас истинами, подавляя ответами, вычищая тени незнания".
В некотором смысле описываемый Галланом новый мир вполне подходил Райзу Херату, по натуре не любившему все неизвестное и труднопонимаемое, мир, в коем всякая попытка догадаться пронизана сомнениями до самых корней. Не будет ли новый мир раем для историка? Все объяснимо, все понятно.
Мир полностью обыденный.
Но какая-то часть души содрогается, ибо, вглядываясь, он видит фигуру застывшую и неподвижную. Смерть тайны, понял он, есть смерть самой жизни.
Галлан уронил руку и смотрел, как магия покидает тело. "Откровение наверняка станет благом. Сомнение лежит на алтаре. Истекает кровью в борозды и, наконец, угасает. Мы воздвигнем тысячу тронов. Десять тысяч. По одному на каждого глупца. Но алтарь останется единственным. Примет множество жертв и будет жаждать вечно". Он улыбнулся историку. "Готовься описывать грядущее, Херат, замечать длинные колонны и блеск ножей в нетерпеливых руках. И еще одну руку - ах, нужно рассказать Кедаспеле, пусть нарисует - с поводком, на близком конце коего привязан смиренный зверь.
Слава свету! Мы идем резать!" Он насмешливо усмехнулся Кедорпулу. "Назовем это по имени королевства. Волшебство Куральд Галайна".
И со смехом он вышел из палаты.
Райз Херат направился к личным покоям верховной жрицы Эмрал Ланир. Размышляя по дороге о природе заговоров. Кажется, те, что и страшатся и стремятся к ним, таят в глубине сердец нелестную веру в чужое совершенство, сопоставимое с неумелостью самого верующего, реальной или только мнимой. Итак, решил он, вера в заговоры выявляет в верующем крайнюю беспомощность перед ликом сил загадочных и невероятно эффективных.
Поглядеть на его собственную роль в заговоре против Аномандера и Драконуса: он вовсе не чувствует уверенности и компетентности, а ведь они должны бы опуститься на плечи, подобно мантии тайного обряда посвящения в вершители судеб. Мир должен перейти в руки тайных игроков, злобных клик с их сокровенными схемами ... но не тут-то было. Мир скорее становится ареной шумного столкновения смутных планов и желаний, корчится, сойдя с верного пути.
История насмехается над всеми, что мнят себя правителями, хотя на деле не могут управиться сами с собой. Райз не сомневался, что заговоры возникали, будто ядовитые цветы, во все эпохи, вызывая сходные последствия - чаще всего оканчиваясь насилием и хаосом. Если цивилизацию сравнить с садом, за ним плохо ухаживают, одна рука не знает, что делает другая, себялюбивые желания заставляют садовников подкармливать неподобающие растения. Общий урожай выходит горьким.