Сто лет безналом
Шрифт:
— Спите спокойно! — произнес он, снимая походную фуражку. — Надеюсь, что вас больше никто не потревожит! По машинам! — скомандовал Генерал, после того, как все формальности были соблюдены.
Солдаты лихо запрыгнули в грузовик, взревели стартеры, и маленькая колонна покинула негостеприимную арену стадиона, оставляя за спиной свежий могильный холмик. Они не видели, как крест, заботливо воткнутый в землю Генералом, покосился и упал.
— Итак, — окликнул засмотревшегося в окно Инженера старый вояка, — куда дальше?
Инженер молчал, уныло глядя сквозь заляпанное грязью стекло на разрушающийся под действием времени город.
— Что, на ностальгию потянуло? — понял состояние напарника Генерал.
— До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что все вокруг — настоящее! — с надрывом произнес Инженер. — Не кошмар, не сон, а явь… Реальность… Это же мой родной город! Неужели ты ничего не ощущаешь? — спросил он.
— Я жил в гарнизоне, — ответил Генерал. — В городе редко бывал… Я ведь не из штабных… Но чувствую, что этот город мертв, так же как и все мы. Он разлагается, покрываясь
Инженер в изумлении уставился на Генерала. Старый вояка усмехнулся в усы, понимая реакцию товарища:
— Да, ты думал грубый солдафон не любит ничего, кроме муштры? Когда-то в молодости я даже стихи сочинял.
— Останови машину, — неожиданно попросил Инженер.
Генерал нажал на тормоз, джип остановился. Военный вопросительно посмотрел на напарника.
— Я хочу прогуляться пешком, — сдавленно выдохнул Инженер. — Мне нужно побыть в одиночестве, — пояснил он свои действия Генералу, — иначе я свихнусь.
— Хоть это и не разумно, — сказал Генерал, — поступай, как знаешь. Где встретимся? — по военному коротко осведомился он.
— Езжайте на Потсдамер-плац, — сказал Инженер. — Рядом с торговым центром располагался один банк.
— Это который рядом с рождественским базаром? — уточнил Генерал.
— Да, — отрывисто ответил Инженер, словно общество Генерала его тяготило. — Я быстро… Он отвернулся и направился к густым зарослям, которые некогда были городским парком Тиргартен. Генерал несколько минут глядел вслед удаляющемуся Инженеру, затем отпустил сцепление и вдавил в пол педаль газа. Джип взревел, выпустил клуб сизого дыма и помчался по разбитой дороге, подпрыгивая на рытвинах и канавах давно не ремонтированной дороги. Инженер, не оглядываясь, приближался к густым зарослям парка. Над верхушками деревьев до сих пор гордо реяла Триумфальная колонна с девушкой, держащей в одной руке флаг, а в другой — венок победителя. Инженер словно наяву услышал слова своего школьного учителя, который впервые привел его сюда с экскурсией.
— Эту колонну, — сказал он в тот день, — отлили, как и положено, из пушек поверженного врага: Дании, Австрии и Франции. Она символизирует несгибаемый дух германской нации, дух настоящих воинов победителей!
«Только вот на сегодняшний день победителей не осталось, как и всей германской нации», — подумалось Инженеру.
Он с остервенением сорвал со штанины колючий кустарник, норовивший опутать ноги. Через несколько минут схватки с природой, безраздельно царившей в некогда ухоженном парке, Инженер выскочил на лишенное растительности пространство — площадь Большой Звезды, к подножию Триумфальной колонны. От большой некогда площади остался лишь небольшой пятачок, не проглоченный подступающим лесом.
«Скоро, — подумал инженер, — площадь Звезды перестанет существовать».
Некоторые из памятников, установленные вокруг колонны, затерялись в густом кустарнике, оплетенные плющом. Лишь позеленевший Бисмарк в остроконечном шлеме безмолвно и сурово взирал с постамента на творящиеся вокруг его ног безобразия, а античные фигуры, засыпанные прелой листвой и оплетенные сухим вьюном, уже давно смирились со своим бедственным положением. Инженер огляделся по сторонам в поисках аллеи, ведущей к Брандербуржским воротам — входу в Митте, сердце города, но нашел лишь её жалкие остатки. Инженер подумал и двинулся по свободному от растительности берегу небольшой реки в направлении дворца Бельвю. Через пару минут сквозь голые ветви деревьев он заметил резиденцию правителя Германии. Здание сильно обветшало, а крыша провалилась. Некогда неприступная ограда, за которой постоянно маячили суровые лица охранников, кое-где уцелела, но большей частью валялась на земле. Лужайка перед главным фасадом полностью заросла низкорослыми деревцами и густым кустарником. Минут через пятнадцать Инженер вышел к Рейхстагу — зданию, с которым связаны гордость и боль, возвышение и падение всего германского народа. Одна из таких незабываемых ран до сих пор стоит в скверике у Рейхстага. Это памятник Советскому солдату, не такой грандиозный, как в Трептов-парке, но тем не менее… Скульптор оказался гениальным — он умудрился так грамотно вписать скульптуру в окружающий ландшафт, что наблюдателем казалось, что русский воин попирает сапогами купол Рейхстага. Хотя какая теперь разница. К изумлению Инженера Рейхстаг сохранился намного лучше Дворца Бельвю. Если не присматриваться внимательно и не обращать внимания на неухоженную территорию перед зданием, на необыкновенную тишину, несвойственную большому мегаполису, возникала иллюзия, что все идет по-старому. Кое-где в здании уцелели стекла. Лепнина, украшающая портик сохранилась полностью — не рассыпалась от времени и погодных условий. Массивные колонны не растрескались и не обвалились. Казалось, что вот-вот смотритель Рейхстага откроет массивную дверь, и здесь вновь соберутся в очередь толпы туристов, желающих поглазеть на былое величие Германии.
— Но, — тоскливо сказал вслух Инженер, — это всего лишь иллюзия. Возврата к старой жизни нет…
Вот, наконец, впереди замаячили Брандербуржские ворота. Портик, очень похожий на античные образцы, до сих пор незыблемо стоял в центре Берлина. Если вспомнить, сколько протянули его древние собратья, можно предположить, что он так же незыблемо простоит еще не одну сотню лет. Он, скорее всего, будет стоять даже тогда, когда от величественного города останется только большой лес. Инженер задрал голову, пытаясь рассмотреть венчавшую портик четверку лошадей. Квадрига находилась на своем законном месте. Никто больше не покуситься на неё, как поступил когда-то Наполеон, повелевший снять сие произведение искусства с Брандербуржских ворот и перевезти в Париж. Сегодня такое варварство просто потеряло смысл. От «бульвара под липами», знаменитого на весь мир Унтер-ден-Линден, начинающегося
«А ведь это мы, — подумал Инженер, — я, Генерал, его солдаты…»
Он вспомнил слова Главного распорядителя о жажде живой крови, которая живет в каждом подданном Его Величества. Только сейчас она спит. Но если только в пределах досягаемости любого из них обнаружится человек, она тут же дает о себе знать. И тогда живые становятся мертвыми. Смерть уравнивает всех.
— Слабых или могучих,Смерть не щадит никого,Глупых также, как мудрых,Всех — и до одного.Она не оставит мируНи богатого, ни бедняка,Ни митру и ни порфиру,Ни епископа, ни царя.Эти ритмизированные строфы древнего феррарского текста, которые инженер слышал в юности от экскурсовода, неожиданно выскочили из неведомых глубин его памяти. Они как нельзя лучше характеризовали его теперешнее состояние. Однако, даже в этих строках Инженер видел скрытую издевку — он встретился со смертью, но покоя так и не обрел. Неожиданно взгляд Инженера зацепился за разбитую стеклянную ширму, на которой смутно проступали остатки большой мозаики. Он вспомнил, как ходил сюда с дочкой, которая увлеченно собирала из цветных стеклышек изображения святых, контуры которых заполняли кусочками мозаики прихожане. Если бы Инженер мог плакать, он разрыдался бы во весь голос — воспоминания о потерянной семье бередили его истерзанную душу. Он отвернулся от картинки, навевавшей грустные воспоминания, и покинул прихожую церкви. Молитвенный зал тоже не претерпел сколько-нибудь существенных изменений, только кое-где с блестящих окладов икон слезла позолота, да покрылись плесенью тяжелые дубовые скамьи. Вместе с отсыревшей штукатуркой осыпалась часть фресок. Он в нерешительности постоял на пороге храма, словно боялся, что его, живого мертвеца, настигнет в Божьем доме запоздалая кара небес, а затем решительно зашагал к алтарю. Ничего страшного не произошло: с небес не ударила молния, не разверзлась под ногами земля. Инженер подошел к алтарю, над которым висело распятие Спасителя, и тяжело опустился на колени, не спуская глаз со скорбного лика Христа.
— Господи! — шевельнулись холодные губы мертвеца. — Не оставь нас милостию своею…
Инженер пал ниц, прикоснувшись лбом к холодному каменному полу. Он без устали шептал молитвы, которые знал, просил у Господа прощения за все грехи, которые совершил при жизни и после нее. Выговорившись, он замолчал и затих, скорчившись в позе эмбриона. В такой позе он провел несколько часов, не чувствуя особых неудобств — как-никак, а его плоть оставалась по-прежнему мертвой. Но когда он очнулся от забытья, в которое вогнал сам себя перед ликом Иисуса, ему стало легче. С души как будто упал тяжелый камень — Инженер наконец-то обрел свое место в этом новом мире. Он поднялся на ноги, подошел к распятию и, наклонившись, поцеловал человеческий череп, вырезанный в ногах Спасителя, символизирующий царство неумолимой смерти.