Сто шесть ступенек в никуда

Вайн Барбара

Я пришла к выводу: брак с Сайласом сформировал у нее отвращение к мужчинам. Она жила с ним, была за ним замужем, но в любовники выбирала женщин, возможно, многочисленных. А после его смерти стала свободна и могла насладиться однополой любовью. Мне казалось, что именно в этом, а не в необходимости помогать матери заключалась причина ее отлучек, а также исчезновения после нашей встречи в доме Адмета. У нее есть любовница, женщина, к которой она была очень привязана, но с которой рассталась ради меня. Оглядываясь на нашу совместную жизнь и вспоминая множество предметов наших бесед, я не припоминаю ни одного мужчины, за исключением Сайласа; она вообще не говорила о мужчинах, разве что о своем брате Марке, да и то с явной неохотой.

Я думала, что мы его больше не увидим,

и удивилась, когда услышала в телефонной трубке его голос. Он меня сразу узнал. Марк не принадлежал к той категории людей, которые вас знают, но в разговоре по телефону обращаются к вам как к секретарю или экономке: «Пригласите, пожалуйста, такого-то». Марк назвал меня по имени, спросил, как дела, и, похоже, смутился, когда я сказала ему, что Белл нет дома.

— Мне нужна вовсе не Белл. Я надеялся, что могу поговорить с Козеттой.

Он позвонил, чтобы пригласить ее на ужин. Нет, это не вечеринка, они будут вдвоем, только она и он, потому что Марк считает, что теперь его очередь, поскольку он уже два раза был ее гостем. Реакция Козетты меня удивила. И Белл — тоже. Не скажу, что в то время я знала Белл. С учетом того, как меня обманывали, было бы глупо так утверждать, но кое в чем я разбиралась; например, понимала, что значит ее холодный, заинтересованный взгляд. Она мысленно отмечала глупости, которые совершают люди, и оценивала, как далеко они могут зайти. Наблюдая за Козеттой и — позвольте мне быть откровенной — видя ее глупую улыбку, восхищенный взгляд, видя, как она жадно ловит каждое слово Марка, прислушивается к его мнению, Белл ждала очередной глупости. Как это ни странно, я начала догадываться, что Белл недолюбливает Козетту. Понимаете, никто не испытывал неприязни к Козетте, это было практически невозможно, и поэтому я не обращала внимания на признаки, которые уже замечала раньше, помня лишь о доброте и вежливости Белл при первой встрече с Козеттой. Теперь во взгляде Белл я видела легкое презрение и разочарование: услышав приглашение Марка на ужин, Козетта не запаниковала, не зная, что надеть, как причесаться и что делать с лицом, не стала восклицать, как ей хочется быть хоть капельку моложе.

Думаю, Козетта отказалась от борьбы. Вероятно, она долго и внимательно разглядывала свое отражение в зеркале и решила, что все бесполезно. Этот мужчина слишком важен, и подобные средства тут не годятся. Одно дело — Айвор Ситуэлл, для которого можно сделать подтяжку лица, сидеть на диете, покупать новую одежду, несмотря на то, что он все равно сбежит. Риммон… Как выражалась Белл, он годился лишь на то, чтобы «перепихнуться» — в качестве суррогата. Был еще один мужчина, кажется, какой-то приятель Адмета, но на одну ночь. Но Марк — это серьезно, и именно поэтому все ухищрения бесполезны. Лучше дружить с ним, завоевать его уважение, наслаждаться его обществом, чем выставлять себя на посмешище, чрезмерно надушенную и накрашенную, что вызовет у него лишь презрение.

— Я пытаюсь убедить себя не переживать, если люди в ресторане примут меня за его мать, — сказала мне Козетта. — Нет, даже больше. Я убеждаю себя, что именно этого следует ожидать и что это должно мне понравиться. То есть мне было бы приятно иметь такого сына, как Марк. Представь, как бы все изменилось, будь у меня такой сын.

— Тебе никогда не нравилось, если меня принимали за твою дочь, а он на десять или одиннадцать лет старше меня.

— Теперь понравится. Я меняюсь, должна меняться. И собираюсь стареть благородно.

Самое интересное, что без макияжа и элегантной прически Козетта выглядела гораздо привлекательнее и моложе. Волосы она просто собрала на затылке неплотным узлом (как теперь носит Белл), слегка коснулась лица светлым тональным кремом и надела простое темно-зеленое платье и нитку жемчуга, последний подарок Дугласа. Вид у нее был красивый и аристократичный, и только очень наблюдательный человек мог бы подумать, что она годится Марку в матери, разве что каким-то непостижимым образом выросла в обществе, где девочки выходят замуж в двенадцать лет.

Марк никогда не был преувеличенно вежливым, как Адмет, подобострастным и почтительным. Он предпочел не заезжать за Козеттой, а ждать в ресторане. Повел он ее в небольшое бистро на Квинсвей, где не могло быть и речи о «высокой кухне». Я не видела, как Козетта уходила или возвращалась. Мы с Белл были приглашены Эльзой на «трэш» — вечеринку по поводу ее развода с мужем, французским католиком. Когда на следующее утро мы спустились в гостиную, довольно поздно, потому что вернулись за полночь, Марк уже был там в обществе Козетты и Тетушки; они с Козеттой сидели за столом, лицом к лицу, и оживлено разговаривали, не отрывая друг от друга взгляда. Я уловила одну или две фразы.

— Я ничего не знаю о Шенберге, [55] — сказала Козетта.

— Я тоже, — признался Марк. — Вот и узнаем. Вместе.

При нашем появлении они — по крайней мере, Козетта — не испытали особой радости. Разумеется, Козетта сделала вид, что рада нас видеть, такой уж она была, но я понимала, что это притворство. Вскоре они куда-то уехали, взяв с собой Тетушку. В тот день Козетта должна была вывезти Тетушку на прогулку, и Марк сказал, что составит им компанию. Старушка послушно пошла за ними, словно зомби — у нее почти всегда был такой вид; она просто делала то, что ей приказано, но мне показалось, что вид у нее был не такой растерянный. Марка она могла понять — прилично одет и не использует слов, произносить которые в ее детстве считалось преступлением, не курит непонятных трав, не слушает неблагозвучную музыку. И еще он разговаривал с ней, не делал вид, что ее нет.

55

Шенберг Арнольд Франц Вальтер (1874–1951), австрийский и американский композитор, педагог, музыковед, дирижер; крупнейший представитель музыкального экспрессионизма, основоположник новой венской школы, создатель техники додекафонии.

Я вышла на балкон, чтобы наблюдать за их отъездом; мне было интересно, сядет ли Марк за руль, но он не сел, по крайней мере в этот раз.

— Наверное, он остался на ночь, — сказала Белл странным, ровным тоном, к которому иногда прибегала.

— Уверена, что нет.

— Почему?

— Просто чувствую. Они были бы другими. Козетта была бы другой.

Как выяснилось, я была права. Белл спросила Гэри. Мне казалось странным задавать ему подобные вопросы. Гэри мало спал: ложился всегда поздно, а вставал часов в семь. Накануне вечером Марк вернулся с Козеттой около одиннадцати, побыл десять минут и уехал, а вернулся утром в десять. Гэри сам ему открывал дверь.

— Вы похожи на шпиков его жены, — сказал Гэри.

— У него нет жены, — ответила Белл.

— Хотите знать, поцеловал ли он ее на прощание?

— Ради всего святого! — попыталась я прекратить этот разговор. — Речь идет о Козетте. Козетте!

— И что? — довольно неожиданно ответил Гэри. — «Вино, которое она пьет, из гроздьев, как твое». [56]

— Возможно, только он вряд ли пил это вино, правда?

— А почему бы и нет, — медленно произнесла Белл. — Не вижу, что ему мешает.

56

У. Шекспир. Отелло. — Пер. Б. Пастернака.

— Козетте уже далеко за пятьдесят. Ей это не нужно, она об этом даже не мечтает.

— Готов поспорить, мечтает, — сказал Гэри.

Марк оставался просто другом. Да и могло ли быть иначе? По крайней мере, его не назовешь любителем дармовщинки. Он часто приглашал Козетту в ресторан или приходил в «Дом с лестницей» уже после ужина. Крайне редко, когда Козетта устраивала ужин для всех, Марк присоединялся к нам, но вел себя довольно скромно, пил мало, заказывал недорогие блюда. Он не курил, не употреблял крепких напитков. В его присутствии чувствовалось, что времена роскоши миновали — времена зеленого шартреза и сожженных купюр.