Сто шесть ступенек в никуда
Шрифт:
Козетта всегда слушала радиосериал, в котором играл Марк. Роль была довольно большая, и его персонаж появлялся как минимум три вечера в неделю из пяти. Радиоприемник Козетта купила через неделю после знакомства с Марком. Она сидела в одиночестве и слушала голос Марка, а Белл с Тетушкой оставались внизу, предпочитая телевизор. Однажды я вошла в комнату и услышала, как Марк произносит последнюю фразу эпизода. Это было объяснение с героиней, и меня поразили прозвучавшие слова, которые в данных обстоятельствах выглядели очень странными. Они меня взволновали и немного смутили. Голос Марка вызывал
Зазвучала музыка, постепенно затихавшая, словно звук морского прибоя — сигнал к окончанию серии. Продолжение завтра, и начнется оно с той же музыки. Козетта выключила транзистор, и наступила полная тишина, в которую постепенно проникало бормотание Тетушкиного телевизора.
Вы должны понять, что Козетта никогда не говорила о себе, не демонстрировала своих чувств. Чужие заботы казались ей важнее, и именно они занимали главное место в ее разговорах. Я уже рассказывала о неопределенной и загадочной улыбке в ответ на вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Она умела искусно переключать внимание с себя на других. Я не сомневаюсь, что Козетта искренне считала, что в нашей компании она — в силу возраста — не может вызывать интерес или пробуждать любопытство. Но в тот вечер, когда мы слушали голос Марка, она внезапно выключила радио, у меня возникло предчувствие, что сейчас начнутся признания и откровения.
Козетта заговорила — с жаром, словно схватила меня за руку, хотя на самом деле не двинулась с места и нас разделяли несколько ярдов:
— Я так его люблю, что мне кажется, это меня убьет.
— Марка? — Мой вопрос прозвучал довольно глупо. А может, не глупо? Я убедила себя, что они друзья, близкие друзья, но не более того, и что желание ограничиться дружбой обоюдно.
— Я не знала, что такое бывает. Ни к кому не испытывала таких сильных чувств. Даже к Дугласу. И мечтать не могла. Не смотри на меня так, Лиззи. Почему ты на меня так смотришь?
— Прости.
— Я думаю о нем целыми днями. Когда его нет рядом, я думаю о нем, разговариваю с ним. В моей голове происходят долгие воображаемые беседы. Не смотри на меня так, дорогая, не нужно меня жалеть. И сочувствовать тоже. Я не страдаю, я счастлива. Никогда в жизни я не была так счастлива. Что может быть лучше любви? Без нее я просто умерла бы.
Я не стала напоминать, как пять минут назад она утверждала, что любовь ее убьет, а благоразумно призвала к осторожности:
— Ты бы немного притормозила.
— Зачем? Для чего?
Я колебалась. Вспоминала о словах Стендаля, писавшего о желании влюбиться, ощутить блаженство этого состояния. Будь его избранница самой уродливой парижской кухаркой, это не имело бы значения, если бы он любил ее, а она отвечала ему взаимностью.
— Может быть, любовь не так уж хороша, — осторожно сказала я, — если она безответная. То есть если другой не испытывает тех же чувств.
Ее ответ меня потряс, и мне показалось, что пол задрожал у меня под ногами. Голос у Козетты был тихий, но теперь она почти кричала:
— Кто сказал, что он не испытывает тех же чувств?
При виде ее умоляющего лица и протянутых рук я почувствовала озноб и тошноту. Настоящие.
— Козетта…
— Что Козетта? Почему меня нельзя полюбить? Разве я недостойна любви? — Ее лицо уже не выглядело осунувшимся, словно помолодело, как будто сквозь оболочку возраста на мгновение проступила юная Козетта.
— Я не хочу, чтобы ты страдала, — с трудом выдавила из себя я.
— Если бы я была мужчиной, а Марк — женщиной, никого бы не волновало, что я на пятнадцать лет старше. — Ее голос дрожал. Бедная Козетта начала преуменьшать разницу в возрасте. Примерно в том же духе она упоминала седую прядь в его волосах. — Почему это имеет значение, если я женщина? Мы живем дольше мужчин. Почему мы должны столько времени оставаться старыми?
За прошедшие с тех пор годы эта несправедливость была устранена. Эльза вышла за мужчину, который на одиннадцать лет младше ее, и все считают, что ему здорово повезло.
— Все видят, как он тебя обожает.
— Ненавижу это слово!
Я не знала, что еще сказать, и поэтому просто подошла и обняла ее. Мы крепко обнялись, и теперь мне легче представить и почувствовать то дружеское объятие, чем любое из страстных объятий Белл.
15
Мы с Белл принимали двоих гостей. Прошло две недели с тех пор, как она у меня поселилась, но до вчерашнего дня никто не приходил. Мы были одни, и каждое утро я шла к себе в кабинет и пыталась писать — то есть сочинять роман, над которым должна была работать, историю с международной интригой и любовными приключениями, с местом действия в Вене и на Маврикии. Я не написала ни слова. Все, что вышло из-под моего пера, — этот рассказ или воспоминания, или как их еще назвать. Я не знаю, чем занимается Белл, пока я тут, но слышу, как она выходит из дома, и предполагаю, что гуляет, бродит по улицам западной части Лондона. С тех пор как Белл поселилась тут, я не слышала от нее презрительных слов о предместьях или жалоб, что мой дом находится слишком далеко к западу.
Вчера приходил мой отец. Дважды в год он приезжает в Лондон на медосмотр. Ему установили кардиостимулятор, и хотя отцу легче и удобнее наблюдаться у кардиолога у себя на южном побережье, он вбил себе в голову, что в Лондоне собрано все лучшее. Особенно в Хаммерсмите, где клиника считается одной из лучших в области сердечных болезней. Для своих семидесяти трех отец бодр и энергичен, но немного теряется в Лондоне с его вечными толпами, так что я всегда встречаю его на вокзале Ватерлоо и везу в клинику. После обследования он приезжает ко мне и остается на ночь.
Может показаться странным, что, несмотря на мою близость с Белл, отец ничего о ней не знал и до вчерашнего дня даже не подозревал о ее существовании. Но меня не вызывали в качестве свидетеля на суде — достаточно было других. Отец не мог не знать о Белл, как и всякий, кто читает газеты или смотрит телевизор, но у него не было оснований связывать мрачную и суровую женщину в траурных одеждах, которую я представила ему просто как Белл, с Кристиной Сэнджер. Я не говорила, что имя Кристабель было одной из ее фантазий, а на самом деле ее звали Кристиной, и что Айвор Ситуэлл случайно угадал, назвав ее этим именем? Теперь говорю.