Стоим на страже
Шрифт:
Обледенение опасно не неудобствами, связанными с тем, что палуба превращается в каток и все палубное имущество покрывается льдом. Быстро нарастающий ледяной панцирь в свою очередь так же быстро увеличивает вес надводной части корабля. И нарушается остойчивость. Со всеми вытекающими последствиями. В сумрачных глубинах морей покоится не одно судно, экипаж которого не справился с обледенением.
…Красную «голову» торпеды они увидели неожиданно. Боцман оказался прав. Фонарь действительно не горел.
— Видал, куда оттащило? — в сердцах ругнулся Литвинов.
По всему видать, — треволнения минувшей ночи отразились на его настроении не лучшим
— Пожалуй, эту я тоже брать буду. Очень уж раскочегарило. А ты на подстраховке будь. Мало ли что… Может, и верно поможешь.
Наверное, с полчаса крутился катер около торпеды, пока старшине 1-й статьи удалось ее заарканить. И когда стальное бревно подтягивали к корме, едва не приключилась беда. В самый последний момент рвануло вверх корму и оголенный винт бешено закрутился над красной «головой». Еще доли секунды и… Реакция первого волейболиста института сработала безотказно. Вторым «рогачом» Виктор успел оттолкнуть торпеду раньше, чем плюхнулась корма. И эту секунду уже не упустил боцман, вдернув торпеду в полупортик.
— Ну вот и все, — умиротворенно засмеялся Григорий. — Сейчас глотнем кофе по кружечке — и домой. Между прочим, пару лет назад вот так и пустили торпеду на дно. Винтом секануло по корпусу… Набрала воды и только булькнула. А сейчас ничего, сработали.
И это все, что сказал он о спасении торпеды. Опять-таки не очень понятно. Как-то неопределенно. Дает понять, что дело, в общем, обычное и ни к чему трезвонить в колокола? Признает, что Виктор, как торпедист, уже кое-что начинает стоить? Как бы там ни было, а в этом молчании есть определенный педагогический подтекст. И не мешало бы его разгадать на досуге. Пригодится…
— Теперь подводникам и противолодочникам можно петь, — устало зевнул Семен Лебедев (на руль снова стал боцман Литвинов), когда они напились кофе и, окончательно разморенные теплом кубрика, укладывались досыпать. — Понимаешь, дело какое. При стрельбе хоть мухе в глаза попади, а посеяна торпеда — и вся стрельба насмарку. Все, кончаем разговоры… Баюшки.
Николай Черкашин
ТРАЕКТОРИЯ ШТОРМА
Рассказ
А вчера старший матрос Гуйдо отколол очередной номер. Вышел на вахту в бушлате, на рукаве которого желтели не три, а четыре годичных нашивки. Лейтенант Веденеев глазам не поверил, пересчитал взглядом — точно четыре, как в старое доброе время, когда на флоте служили на год больше, чем ныне.
— Гуйдо, что за маскарад?
— А чо? — губы рулевого сложились в осторожную усмешку. — Все по закону, товарищ лейтенант! Приказ министра об увольнении в запас неделю назад вышел… По четвертому году служим…
Старший лейтенант Макаров, штурман и непосредственный командир Гуйдо, оторвался от карты и с интересом воззрился на замполита. «Ну, что, — играло у него в глазах. — Каков гусь?! Я же вам говорил… Попробуйте сами ему доказать, что земля круглая, море соленое, а Гуйдо — не прав…»
Газеты с приказом министра обороны пришли на сторожевик, когда тот накручивал на лаг предпоследнюю сотню океанских миль. Через сколько-то ходовых суток старший матрос запаса навсегда выйдет за ворота вольным человеком… А пока стоять ему вахты и чтить Корабельный устав. Именно это хотел сказать Николай Веденеев, как можно короче и спокойнее. Не успел. Вмешался командир — капитан-лейтенант Ухналев.
— Гуйдо! Нашивку снять! Отставить разговоры
Последнее лейтенант Веденеев принял и на свой счет. Тоже, мол, нашел время формой одежды заниматься. Вахта на руле святое дело. Тем более что погода портится с каждым часом. Синоптики обещают нешуточный циклон.
Гуйдо с треском отодрал злополучную нашивку. Штурман разочарованно — сцены не вышло — взялся за измеритель. А Веденеев вышел на крыло мостика. В лицо ударил ветер с брызгами. «Канадка» вмиг обросла ледяным горохом…
После Киевского политического лейтенантская судьба — Веденеев ничуть не кривил душой — сложилась превосходно: распределился на Северный флот — самый лучший из флотов, попал на плавающее соединение, назначен сразу — не «комсомольцем», не замполитом в БЧ — заместителем командира корабля. Пусть не крейсера, не ВПК, большого противолодочного корабля, всего-навсего номерного сторожевика, но Николаю нравились эти крутоносые, цвета грозового неба кораблики, готовые драться и с самолетами, и с подводными лодками, и с себе подобными. Недаром Ухналев не без гордости называл их «крейсерами в миниатюре». С командиром тоже сошлись характерами. Василий Ухналев немолодой уже капитан-лейтенант (тридцать один, разве молодой? — искренне полагал Николай) пришел на корабль из береговой артиллерии. Переход, переаттестация, оморячивание, классы достались ему нелегко, и Ухналев страшно дорожил «командирским телеграфом». Как бы стыдясь «сухопутного прошлого», блюл на корабле морскую культуру с тщанием ярого боцмана. Нигде не было таких роскошных обвесов на сходнях, как на «двадцатьчетверке», такого хитроплетеного рындабулиня, такой чистой, всегда свежеподкрашенной палубы. Никто на СКР № 24 не смел присесть на кнехт или облокотиться на леер. И начальник штаба, старый морской волк, ничуть не подозревая об убийственности для Ухналева своей похвалы, поставил его в пример На совещании офицеров: «Вот капитан-лейтенант Ухналев, береговой человек, а навел на своем корабле первостатейный морской порядок».
Веденеев знал об этом командирском «комплексе морской неполноценности», посмеивался в душе, но вслух никаких шуток себе не позволял. Дай бог каждому «заму» такого командира: толковый, въедливый, вечно в корабельных делах и заботах.
«Это ограниченность», — судили об Ухналеве веденеевские коллеги. «Это органичность!» — спорил Николай. Кто-кто, а он хорошо знал, как остр бывает на язык командир «двадцатьчетверки», какие великолепные книги подобраны у него в каюте… Кроме всего прочего, Веденеев был несказанно благодарен ему за то, что тот принял его, зеленого лейтенанта, без начальницкого превосходства, «не давя погоном», легко и просто — на равных. И если давал на первых порах «предметные уроки», то делал это весьма деликатно, как бы походя, и не упрека ради, а чтобы ввести в курс дела. Разве забудешь историю с тем же Гуйдо?!
Корабль стоял тогда в доке, и команда жила на плавказарме. Веденеев на второй месяц службы остался обеспечивающим в воскресный день. Осмотрев куцый строй увольняемых в город, он порадовался за своих орлов: черношинельная шеренга сияла золотом блях, пуговиц, «крабов»; бравые лица, аршинные плечи. Рота почетного караула, да и только.
«Рота» ушла за шлагбаум, а минут через десять в каюту «зама» постучали. Вошел старший матрос Гуйдо, а за ним капитан-лейтенант Ухналев.
— Вот, Николай Петрович, полюбуйтесь на молодца. Наглядное пособие для комендантской службы. Одиннадцать нарушений в форме одежды!.. Гуйдо, назовите сами!