Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

В ЗАСЫХАЮЩЕМ САДУ

Камыш. Молящиеся ивы. Серебряный в безбрежность путь. По склону мирные оливы. В душе бессмысленная жуть. В лазури неба паутина Лучей алмазных так жарка! Какая мирная картина! Откуда ж смертная тоска? Пора привыкнуть! Горы трупов Давно сокрыты под землей, И ощущенья стали тупы, – Могилы поросли травой. Над крематорием нет дыма, Бурьяном наш острог порос, – И снова, кажется, незримо Меж нами шествует Христос. Но эта жуть тому порука, Что здесь не место для Христа, Что худшая наверно мука Еще нам искривит уста. Вглядись в деревья и растенья: Они

как будто на кресте, Они стоят, как привиденья, В лазурной знойной пустоте.

ЗЕМНОЙ РАЙ

Ты рая не найдешь нигде: Он – отражение в воде Полуденных жемчужных туч, – Сверкающий небесный луч, Прорвавшийся, Бог весть откуда, Для утешения, для чуда, Для радости блаженных душ, – Торжественный вселенной туш. Находят души свой Эдем Вот тут, где мы влачим ярем, – Меж синих гор, меж волн седых, Меж облаков, где этот стих Рождается из ничего, Где крохотное божество Земли плетет миры из слов, Как сети бедный рыболов. Они в дожде, они в пыли, Клубящейся в родной степи, Им счета нет, конца им нет, Они как радуга, как свет! Раскрой окошко, – ведь в стекло Стучится белое крыло, И чья­то катится слеза, И чьи­то светятся глаза!

ПРОТИВОЯДИЕ

Когда отчаяния спруты Вдруг оплетут твои минуты, Минуты чистой жизни духа, И станет всё темно и глухо, – Ты не отчаивайся всё же, Не бейся в муке бездорожья О стену кельи головой, И помни – ты еще живой! Гляди, как вихрятся пылинки Цветочные вокруг былинки, Проросшей в щели на окне, В темницы жуткой тишине. Гляди на капли дождевые, Что преломляют огневые Заката дальнего лучи, На солнца алые мечи. Гляди влюбленно, вдохновенно, Без устали, проникновенно, – И спрут свои распустит кольца, И заликуют колокольцы В душе, как ландыши­малютки, Глядящие на жизни шутки, Благоухая из гробов Увядших осенью цветов. Всё – красота, повсюду формы, И нет еще такого шторма, Что б мог искоренить мечту, Виющуюся по кресту.

ХМЕЛЬ

Земля – ничтожная песчинка Меж бесконечности полей, А я на ней – как на тропинке Ползущий рыжий муравей. Как муравей, на палец хилый Попавший почему­то мой, Мечусь я через мир постылый, – Недоуменный и немой. То за идею уцеплюся, То идолов сжигаю злых, То в пропасть черную качуся Утопий диких и смешных. Что делать? Как остановиться На пыльном, выбитом пути? Как бы на миг один забыться – И от себя в себя уйти? Скатись, как семечко с летучкой, В сухую чернозема щель, И орошенный белой тучкой, Как цепкий взвейся в небо хмель. Смирись и созерцай природу, Свисая с каторжной стены, И вымысли себе свободу, Бессмысленные грезя сны.

ОТДЫХ

На бушприте косом сижу я, Следя за тем, как водорез В волну врезается, ликуя, Сверкая красками небес. Там, сзади, – якорные цепи И кубрик грязный моряков, Там капитан кричит свирепый, Там много всяческих оков. Но я над головой Медузы Вишу, схватившись за бушприт, – Легки последние мне узы, В душе моей волна кипит. Я чайка белая, на сьесту Спустившаяся на фрегат, Я не прикован больше к месту, Я белым тучам – белый брат.

VIALE MILTON 3

Налево – длинная аллея, Направо – Фьезоле вдали, Напротив – сад, оранжерея, Да

облачные корабли. В восторге от небес картины, Рукой махнешь – и вмиг корабль Оставит синюю пустыню, Опустит пред окошком трап... И я веду свою голубку, Забыв про жизненный ярем, На фантастическую рубку, Где перед нами нет дилемм. Корабль уносится по ветру, На юг, на север, – всё равно, Лишь бы не слышать нам Деметры, Лишь было бы не так темно. Иллюзии лишь достоверны Для нашей творческой души, Мелодии поток размерный В манящей голубой тиши.

КИПАРИС

Как меч из вороненой стали, Он в сочную поднялся синь, И птицы Божии летали Вокруг него среди вершин. В земле глубоко рукоятка Его бесчисленных корней, И дремлет он темно и сладко На склоне многобурных дней. Как кисть гигантская, он пишет Иероглифы в синеве. Как бог гранитный, сонно дышит, – Чернее тени на траве. И скоро он умрет наверно, И ароматных сто досок Напилит плотник суеверный, И четок выточит венок. Всё – из земли, всё снова в землю Недоуменное уйдет, – За красоту наш мир приемлем, За черный в синеве кивот.

НА ПЕРЕПУТЬИ

Отравленный житейской мутью, Стою на перепутьи я, Со смертной вглядываясь жутью Во все явленья бытия. Куда идти? Устали ноги, И веры нет уже в пути! Я просто сяду у дороги В сухие где­нибудь цветы – Вот у курганной этой бабы, – На чахлую склонюсь к ней грудь, Как ящерицы или жабы, А там уж, право, будь что будь. Устав от созерцанья нищих, Босых и призрачных людей, Я поищу небесной пищи И белоснежных лебедей, Плывущих, как и при Адаме, Бог весть откуда и куда. Потом прилягу рядом в яме – И буду ждать себе суда.

ПРОТИВОРЕЧИЯ

Не протестант я, не католик, И всё же ученик Христа. Алтарь мой – шаткий этот столик, Богослужение – мечта. В безверья горького тревоге, Я продолжаю строить храм Везде, где не пылит дорога, Всё выше, выше к небесам. Всё творчество непостижимо, Жизнь – под сомнением всегда, Но Божьего мы серафима Встречаем в мире иногда. Меж сеющих зерно на поле, Меж в реку брошенных сетей, Меж плачущих рабов в неволе, Меж пляшущих в саду детей, – Везде он синий, снежно­белый, С мечом пылающим в руке, В бореньях с явью поседелый, С слезой застывшей на щеке.

АДАМ

Я всё забыл, чему учился, Всю мудрость школьную свою, Я тайны Божьей приобщился, – Как птица я теперь пою. Как пред незнающим Адамом, Лежит передо мною рай, И в центре нахожусь я самом, Родимый созерцая край. Всё прошлое – уже глубоко В земле похороненный пласт, И нет уже во мне пророка, – Давно мне чужд иконокласт. Я одинокий лишь художник, Наивный я опять поэт, И самый скромный подорожник Мне ближе, чем идейный свет. Неслышному я внемлю росту Росистой под ногой травы, По радуги шагаю мосту, Теперь и камни – не мертвы. Все звери – братья мне и сестры, И волн и ветра шепот мне Важней, чем яви праздник пестрый, И я живу, как в вещем сне. И началось богослуженье Мистическое для меня, Жизнь – странное стихотворенье, Жизнь – атом мирового дня.