Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Гейнцельман Анатолий Соломонович

3

Лежит паломник отходящий, И бледных рук иероглиф, Зачем-то бытие просящий, Колен колеблющийся риф Волной дрожащей обнимает; У изголовья Смерть внимает.

4

В глазах, предельно углубленных, Так много муки и вопроса, Как над пучиною бездонной У потонувшего матроса, И жутко в них глядеть тому, Кто жизни волочит

суму.

5 

Нет жутче на земле алмаза В старинном темном серебре, Загадочнее нет топаза, Чем отходящих на одре Последнем вещие глаза: В них вечности дрожит слеза.

6

А рядом, скорчившись от боли, Как Богоматерь Донателло, Без слез, но с искорками соли В орбитах, призрак, а не тело, Притворною озарена Улыбкой – бедная жена.

7

И странно от улыбки этой, Как от потусторонних вежд, В них песенки уже допетой, Навек завянувших надежд Неописуемая мука, Отчаяние и разлука.

8

И вытянувшись у изножья, Как перед бурей деревцо, Как травка бледная, острожья, На руку опустив лицо, Как все, в страдании один, Стоит отозванного сын.

9

Мы говорим о злободневном, О жизни нудных мелочах, Но, как за сказочной царевной, Дракон за нами на часах, И в нашем вымученном смехе Мерещатся к могиле вехи.

10

И умирающему жутко, Растет чудовищный живот; Как перепуганный малютка, Он руку женину берет, Беззвучно, жалко повторяя: «О мама, мама дорогая!..»

11

Всё судорожнее мерцает Огарок жизненной свечи, И голос пред устами тает С недоуменьем: Нет мочи… Всё чаще, чаще, беспрестанно Он шепчет: Странно, ах, как странно!

12

Крадучись, словно виноватый, На цыпочках я вышел вон, И вечный, странный, непонятный, Как дальний колокола звон, Мне слышится: Как странно, странно! Весь день и ночью беспрестанно.

II 

1

Два дня спустя. Прорвалось солнце Из-за стальных недвижных туч Меж филодендрами в оконце, И

незлобиво вялый луч Его, как в прибережной пене, В разбросанном играет сене.

2

Седобородый оборванец Читает за столом псалмы, И рубища его румянец Коснулся солнечной каймы, И по еврейским письменам Скользят лучи по временам.

3

Под тем же блеклым одеялом, Меж двух чахоточных свечей, В покое жутком, небывалом, Как вещь простая меж вещей, Какая-то простерлась форма, Как щепка в тине после шторма.

4

Под этой складочкою – ноги, Под этой – налитой живот, А там, внизу, – комок убогий, Там жуткие глаза и рот; Какой он тихий, тихий, жалкий, Какой он скромный, как фиалки!

5

А рядом в гнутом венском кресле, Чуть-чуть туманный, как живой, Сидит он странный, жуткий… Если б Не эта кучка предо мной, То подошел бы, как бывало, И через смерти покрывало.

6

С недоуменьем пред загадкой Стоял я долго безнадежной, В истоме горестной и сладкой, Без страха, без тревоги прежней; Там возвышающий финал Бетховена я ощущал.

7

Но рядом, в комнатке соседней, В живых остались два лица Перед трагедией последней, Они в нем мужа и отца Теряют и загробной веры Они не взяли у химеры!

III 

1

А час спустя у синагоги Несли скрипящие носилки В грязи ухабистой дороги К свежезияющей могилке, И, в белый саван спеленат, Лежит в них отошедший брат,

2

Защитник верный униженных, Заброшенных в полночный край, Отчизны солнечной лишенных И пальмовых Сиона вай; Перед пасхальною агодой Он с вечной встретился свободой.

3

Он в жизни не хотел отличья, Ни почестей и ни наград, Но скромен был до неприличья Последний нищенский обряд: Народу мало, речи жалки, В снегу красноречивей галки.