Столетняя война

Перруа Эдуард

Неудача Плантагенета была очевидной. Его грозный набег отбросил его в положение, в каком он находился до первого Лондонского мира, заключенного полтора года тому назад. То, на что он соглашался теперь, было тоже нелегким для Франции, но в меньшей степени, чем уступки, на которые ей предлагалось идти до того. В территориальном отношении возвращались к условиям, согласованным в Лондоне в 1358 г.: образование обширной суверенной Аквитании от нижней Луары до Центрального массива и до Пиренеев; передача «плацдармов» на севере — Понтье, Кале, графства Гин. Но финансовые требования смягчились: сумма выкупа за Иоанна составляла теперь лишь три миллиона золотых экю вместо четырех. Первая выплата в размере 600 000 экю, самая тяжелая, освободит короля Франции, который будет дожидаться ее в Кале. Уступаемые территории — кроме Ла-Рошели, которая сразу же перейдет в руки англичан, — будут переданы победителю в течение года после освобождения Иоанна; после этого шесть ежегодных выплат по 400 000 экю погасят долг Валуа и постепенно освободят заложников — принцев крови, крупных феодалов, баронов, буржуа из восемнадцати «добрых городов», которые до того будут жить в Лондоне за свой счет. Окончательно ратифицировать договор предполагалось в Кале, во время выплаты первой части выкупа и перед освобождением царственного пленника.

Поскольку ничто не позволяло надеяться на более мягкие условия, дофин, на сей раз согласный с отцом, предпринял отчаянные усилия, чтобы удовлетворить требования англичан. Надо было освободить короля, а там будет видно. 8 июля Иоанн прибыл в Кале. Тем временем каждый город, каждая провинция были обложены податью на пределе их возможностей, и от них требовали «живо» выплатить ее. Северная Франция, жестоко пострадавшая от недавних грабежей, опять не смогла дать многого; но Лангедок расплатился щедро. К середине октября в аббатстве Сен-Бертен, близ Сент-Омера, набралось 400 000 экю — две трети требуемой суммы. Эдуард, которому было нетрудно сыграть в благородство, заявил, что удовлетворится этим. Постепенно в Кале приехали король Англии, его сыновья, дофин, советники монархов; еще какое-то время велись переговоры, и наконец 24 октября предварительные соглашения в Бретиньи, с небольшими изменениями, были торжественно ратифицированы. Это было более чем соглашение между Валуа и Плантагенетами — полагали, что это всеобщий мир. Эдуард III подписывал мир с графом фландрским; Иоанн еще раз примирялся с Карлом Наваррским; оба короля, которых теперь связывали договоры о вечной дружбе и союзе, обещали вместе стараться прекратить распрю в Бретани. Коль скоро на Западе воцарялся мир, папство могло вернуться к своим химерическим планам крестового похода.

Договор в Кале отличался от предварительных соглашений в Бретиньи только в одном важном пункте. По первоначальному тексту оба короля немедленно отказывались от взаимных претензий, но эти отказы были неравной значимости: Эдуард отрекался от титула короля Франции, пустой погремушки, на признание которого в реальности никогда и не рассчитывал, а Иоанн — от суверенитета над оставляемыми территориями, и эта уступка отрезала от королевства целую треть, преграждала его судам, сборщикам налогов, армиям доступ в Юго-Западную Францию. В Кале «отречения» стали предметом особого соглашения; обменяться ими предполагалось позже, после передачи территорий; последним сроком для этого назначалось 30 ноября 1361 г. Внешне эта модификация выглядела ничтожной. Но фактически она будет иметь неисчислимые последствия. Некоторые историки полагают, что к ней приложили руку дофин и его советники, которые со своей безупречной ловкостью, уже выказанной в прошлом году, предвидели будущее, догадались, что срок будет перенесен, и тем самым сохранили для короны суверенные права на оставляемые территории. Однако допустить такое сложно. Возможно ли было заранее предугадать все задержки, хитрости, проволочки всегда ненасытного противника? Будущий Карл V при всем уме не мог обладать такими способностями предвидения. Однако события покажут, что он был прав.

Мы не последуем за королем по пути свободы, через вновь обретенное — во всяком случае, частично — королевство. История его поступков позволила бы нам всего лишь глубже проникнуть в душу монарха, который за три года, которые ему оставалось жить, не воплотит ни одного из своих химерических прожектов. При этом бедствия ничуть его не унизили. По крайней мере он мог бы понять, что через четыре года отсутствия найдет Францию истерзанной, ослабленной, искалеченной, мог бы попытаться уврачевать ее раны, восстановить ее силы путем мудрой экономии. Но предполагать, что он способен на столь терпеливые расчеты, можно было бы, лишь плохо его зная. Он бессильно наблюдает бесчинства рутьеров, грабящих богатейшие провинции. Дорого купленный мир, за который пришлось заплатить такой кровью и такими страданиями, для него только неожиданная возможность наконец воплотить мечту отца и свою собственную — крестовый поход. Едва получив возможность, он спешит в Авиньон; правда, дороги королевства неспокойны, и ему приходится делать длинный крюк через Бургундию, Бресс, Дофине, земли Империи. Но святой папа Урбан V находит в нем более ценного, более рьяного помощника, чем Филипп VI был для Бенедикта XII. Побежденный при Пуатье уже видел себя предводителем крестового похода, во главе целой европейской армии, идущей на грозных османов.

Этот прожект постигла та же судьба, что и множество других: изменившиеся реалии перевели его в сферу химер. Более насущные заботы удерживали Иоанна в его королевстве, и не самой мелкой из них было практическое выполнение условий договора в Кале. И это возвращает нас к предмету нашего рассмотрения.

Территориальные соглашения с давних пор относились к статьям, которые выполнялись проще всего, хотя и с заметными задержками. Советники французского короля предпочли бы, чтобы передача осуществилась, лишь когда король Англии взамен освободит французские провинции от рутьеров, грабивших страну от его имени. По мнению Плантагенета, довольно было и того, что он уволил этих вояк; а если они продолжают грабежи по собственному почину, его это не касается. Итак, Иоанн еще раз уступил. Но английские комиссары, имевшие поручение формально принять аннексии, прибыли только в августе 1361 г. В каждой оставляемой области они приняли власть от чиновников Валуа, оммаж от вассалов, присягу от городов. То здесь, то там возникало противодействие, о котором нам известно мало. Может быть, население не побоялось бы менять господина, если бы его верховным сюзереном по-прежнему оставался французский король. Верность прежнему монарху заставляла их страдать от того, что отныне они полностью отделяются от королевства Франции. Но проявления этих чувств оставались спорадическими и разрозненными; возможно, в некоторых случаях они были даже порождены расчетом. Когда тот или иной город заставляет ждать своей капитуляции, когда тот или иной вассал заявляет, что хочет принести оммаж только лично королю Англии, то это делается затем, чтобы добиться подтверждения и расширения привилегий, чтобы создать прецедент, который в дальнейшем будет полезным для укрепления автономии. Так будет до самого 1789 г., когда зарождающийся патриотизм сметет эгоистичную тщету местных привилегий. Весной 1362 г. мучительная операция близилась к концу: после этой большой передачи территорий оставалось лишь несколько спорных округов — Бельвиль в Пуату, Монтрёй в Понтье. Эдуард III сумеет создать из новых континентальных владений обширное княжество Аквитанию, определять судьбы которой было поручено победителю при Пуатье — Черному принцу.

Выплата выкупа шла с более заметными задержками. Ведь вытрясти такую сумму из страны, которая постоянно беднела, а недавно утратила треть своей территории, было непросто. На этот раз, поскольку речь шла о выкупе пленного короля, такой случай предусматривался феодальным обычаем, и потому можно было не обращаться к Штатам [62] . Королевский ордонанс от 6 декабря 1360 г. устанавливает на шесть лет — первый пример общего и долгосрочного налога — троекратное обложение товаров, соли и вина. Налоги на потребление собирать трудно, они непопулярны и, кроме того, тесно связаны с экономическим процветанием; а дело было в кризисный период. Но все-таки они принесли ощутимые суммы. Основную их часть поглотила борьба на местах с рутьерами, придворные праздники, приготовления к крестовому походу. Из оставшихся за три года не смогли собрать даже первый миллион для выкупа.

62

По феодальному обычаю король имел право на денежную помощь, не требовавшую согласия вассалов в следующих случаях: когда в рыцари посвящали старшего сына короля или он женился, когда старшую дочь выдавали замуж, когда король отправлялся в крестовый поход или попадал в плен (прим. ред.).

Обладая уступленными территориями, имея в кармане почти треть затребованной контрибуции, король Англии, казалось бы, должен был поспешить с обменом отречениями, чтобы на взаимные уступки легла печать необратимости. Однако эти отречения не были сделаны ни в ноябре 1361 г., ни позже. Не будем усматривать в этом ни ловкости дофина, который по завершении своего регентства уже никак не участвовал в управлении королевством, ни беспечности Иоанна, который, напротив, чтобы поддержать свою честь, старался тщательно и полностью выполнить договор. Все дело в Эдуарде, изобретательном на новые дипломатические комбинации, всегда выискивающем дополнительные преимущества. Перестав титуловать себя королем Франции, он знал, что Иоанн уже не считает себя вправе претендовать на суверенитет над Аквитанией. Теперь его заботили более верные материальные выигрыши, а церемонию, не дававшую непосредственных выгод, можно было провести и позже. Ведь коль скоро выкуп в срок не уплатили, ссылка заложников в Лондон затянулась. Это ожидание стало невыносимым для принцев королевских лилий: брата короля — Филиппа Орлеанского, двух старших сыновей — Людовика Анжуйского и Иоанна Беррийского, его кузена Пьера Алансонского и шурина дофина — Людовика II Бурбона. Чтобы ускорить свое освобождение, они взяли с короля Франции слово и в ноябре 1362 г. заключили со своим тюремщиком гибельный «договор заложников». В нем они проявляли щедрость за чужой счет, обещая немедленную выплату 200 000 экю, окончательную уступку спорных территорий, передачу в залог основных беррийских замков. Вследствие этого их перевели в Кале, где они должны были ждать королевской ратификации договора, лишь после которой предполагалось провести обмен отречениями. Иоанн бы с радостью подписал новые отказы — ведь это значило не только больше заплатить за мир, но к тому же освободить своих близких и ускорить начало крестового похода. Однако Эдуард потребовал одобрения со стороны Трех сословий. Ассамблея, собравшаяся только в октябре 1363 г. в Амьене, проявила упорство. Дофин и его советники еще раз оказались лучшими защитниками интересов короны, чем король. Они были душой сопротивления и добились отклонения договора.

Это был первый инцидент после заключения мира, первое пятно, омрачившее вечную дружбу, в которой поклялись в Кале оба суверена. В ситуации, где дипломат увидел бы лишь политическую необходимость, Иоанн счел себя обесчещенным, решив, что противник заподозрит его в вероломстве, хотя тот вовсе не выдвигал подобных обвинений. Это болезненное ощущение у короля укрепил один случай личного характера. Его второму сыну Людовику Анжуйскому, томившемуся в Кале, разрешили съездить на поклонение в святилище Булонской Богоматери. Там он встретил свою молодую жену Марию Бретонскую, дочь Карла Блуаского, которую не видел два с половиной года и в которую был очень влюблен; княжеская чета сбежала и более в Кале не явилась. Сделав это, позже скажет ему Эдуард III, «вы весьма запятнали честь своего линьяжа». У чести свои законы. В политике они слишком часто служат прикрытием худших капитуляций. Будучи до конца рыцарем, Иоанн остался им верен и в первые дни 1364 г. вернулся в Лондон, чтобы сдаться в плен: ведь он считал, что лично отвечает за невыплаченный выкуп, за бегство титулованного заложника. Тем не менее от плана крестового похода он не отказался. Поскольку интерес к этому плану проявил и Эдуард, то Иоанн начал переговоры с целью прийти к новому «конечному соглашению» взамен договора заложников. Едва эти переговоры успешно завершились, как он заболел и слег. Он умер 8 апреля, еще молодым — ему было сорок пять. Его бывший тюремщик устроил ему пышную заупокойную службу в соборе святого Павла. Потом через Дувр и Кале бренные останки с большой помпой были привезены в Париж и Сен-Дени.

IV. KAPЛ V

(1364-1380 гг.)

Шестнадцать следующих лет после смерти Иоанна Доброго стали для Франции периодом восстановления, непредвиденного, разумеется, неполного, но быстрого; Англия же за эти годы не смогла остановить упадка, понемногу сбросившего ее с пьедестала славы, куда ее возвел гений Эдуарда III. Над обеими странами очень высоко возвышается одна личность — личность Карла V.

I. КОРОЛЬ И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ

Карл V обрел популярность такого рода, какую в периоды бедствий получают слишком рано ушедшие вожди золотого века, отныне оставшегося в прошлом. Мудрого короля особенно полюбили после смерти, в печальные времена анархии, в которую погрузило страну безумие его сына. Тогда, к счастью, в числе прочих его апологетов нашлась любезная итальянка — дочь одного из его медиков Кристина Пизанская, чье восторженное перо внесло немалый вклад в создание ореола легенды вокруг царствования короля-восстановителя. Историки нового времени не сумели отринуть все умилительные анекдоты, все заказное восхищение, все благоговейные похвалы, чтобы за официальными славословиями разглядеть живого человека.