Столетняя война

Перруа Эдуард

А ведь у графа не было других наследников, кроме единственной дочери. Маргарита, уже овдовевшая после смерти в 1361 г. тщедушного Филиппа де Рувра, герцога Бургундского, — самая богатая наследница Европы. От отца ей должны были достаться графства Фландрия, Невер, Ретель, права на Антверпен и Мехелен; от бабки — графство Артуа и графство Бургундия (которое с тех пор назвали «Франш-Конте»). С 1363 г. с лондонским двором начались брачные переговоры. Эдуард сватал четвертого сына, Эдмунда Лэнгли, графа Кембриджа, который позже станет герцогом Йорком и основателем династии Йорков. В апанаж [69] юному претенденту он давал Кале, графство Гин, Понтье — все владения на севере Франции. Тем самым возникла угроза создания обширного княжества от устья Соммы до устья Шельды, которое могло бы стать зеркальным отражением Аквитании, занятой принцем Уэльским. В этом случае оба сына английского короля, получив богатые наделы, смогли бы следить за Валуа и, угрожая с двух сторон, не дали бы ему начать новую войну. Во всяком случае, ленная зависимость Фландрии, которую столь дорогой ценой купили и отстояли французы со времен Филиппа Красивого, была уже пустым звуком.

69

Апанаж — фьефы, земли и феодальные права, которыми наделялись сыновья или братья короля в обмен на вассальную присягу (прим. ред.).

Едва Карл V вступил на престол, он приложил все силы, чтобы раскрутить интригу. Вдовствующая графиня, дочь Филиппа V, владелица Артуа и Франш-Конте, была целиком предана делу Валуа и выступала против сына и английского брака. Еще полезней была поддержка папы: 18 декабря 1364 г. Урбан V, ссылаясь на запретную с точки зрения канонического права степень родства, объявил невозможным брак между Эдмундом Плантагенетом и Маргаритой Фландрской; а потом, поскольку английский принц хвалился, что может и пренебречь этим запретом, папа отменил все послабления в отношении кровного родства, которые его предшественники даровали сыновьям английского короля. Эдуард III не осмелился ни протестовать, ни даже упрекнуть Карла в коварных происках. Людовик Мальский надолго затаил за это злобу на сюзерена.

Едва английский брак был отменен, Карл V задумал еще более амбициозный план включения фламандского наследства в состав владений своего дома. Из трех его братьев Филипп Храбрый, герцог Бургундский, был еще не женат. Он унаследовал герцогство после Филиппа де Рувра — разве не было бы естественно, если бы он женился на его вдове? Все демарши Эдуарда III с целью побудить Урбана V переменить решение натыкались на упорное сопротивление французского понтифика, не желавшего допускать ослабления своей страны. Но когда к папе в свою очередь обратился Карл V, тот в 1367 г. легко согласился даровать послабления ради брака герцога Бургундского. Людовик Мальский проявил больше упрямства. Понадобилось два года тяжелых переговоров, чтобы он уступил. И согласие его обошлось дорого: пришлось вернуть ему «франкоязычную Фландрию» — три шателенства Лилль, Дуэ и Орши, со времен Филиппа Красивого входившие в состав королевского домена. Впустую Карл V заставил брата подписать секретное обязательство вернуть отданные земли короне, как только он станет графом Фландрии: в это же время не слишком щепетильный муж Маргариты Фландрской пообещал тестю никогда не отчуждать трех шателенств, отныне навсегда потерянных для французской монархии. Как бы то ни было, король полностью реализовал свои политические амбиции. Фландрия, столько времени представлявшая опасность, теперь попадала под власть принца из дома Валуа. Если будущее опрокинет эти расчеты, если этот поступок станет первым шагом к созданию грозной Бургундской державы, можно ли за это обвинять короля в слепоте? Карл V продолжал политику предшественников, Капетингов и Валуа, для которых укрепление власти монарха было неотделимо от устройства жизни младших братьев. Счастливые случайности: заурядность большинства этих отпрысков, быстрое угасание самых могущественных родов или укоренение их за пределами королевства — как будто доказывали мудрость этой политики. Первые бунты «принцев лилий»: Робера д'Артуа, Карла Злого — против королевской власти вызвали скандал, но были успешно подавлены. Никто не предполагал, что соотношение сил между монархией и принцами — обладателями апанажей может измениться. Это поймут лишь по смерти Карла V, когда устранять опасность будет уже поздно.

Все эти успехи относились к сфере дипломатии. Более грозные проблемы изводили короля в самом сердце королевства. «Компании» (compagnies) [70] с годами становились все более тяжким злом. Войны — английская, бретонская, наваррская — привлекли на французскую землю массу наемников, разноплеменную, но объединенную желанием жить войной и потребностью провоцировать войну, чтобы жить и дальше. Среди них было небольшое число англичан, много гасконцев, бретонцев, испанцев и даже немцев. Капитанами себе они выбирали темных личностей, авантюристов, чьи удачи, авторитет, достижения влекли к ним фанатичных и корыстных сторонников. Хотя до Бретиньи не все эти рутьеры сражались за деньги Плантагенетов или их союзников, тем не менее в провинциях, которые они терроризировали, их называли «англичанами». Может быть, это было первым проявлением ненависти одного народа к другому, какую мало-мальски продолжительная война обязательно вызывает в сердцах людей. Ни Арно де Серволь, по прозвищу Протоиерей, — овернец, ни Бертюка д'Альбре, гасконец, ни Сеген де Бадфоль, перигорец, ни Малютка Мешен, выходец из Лангедока или Савойи, не родились по ту сторону Ла-Манша. Они прежде всего были воинами, и договор в Кале лишил их заработка. Тех из них, кому до сих пор деньги платил Эдуард III, он пообещал вывести из провинций, оставленных Франции. Но после расчета с ними он уже не мог на них воздействовать: приказы его теряли силу, и заставить их повиноваться можно было лишь принуждением. А поскольку Черный принц, стараясь хорошо управлять, решительно закрыл для рутьеров границы английской Аквитании, они хлынули в королевство Иоанна Доброго, где никто был не готов дать им отпор.

70

Компания — военный отряд наемников (прим. ред.).

Они не растеклись равномерно по всей территории, а остановили выбор в основном на провинциях, которые еще не слишком пострадали и которые легче было грабить: Бургундии, Центральном массиве, Лангедоке. Впрочем, никакого единого плана у них нет. Каждая «компания» — максимум несколько сот человек — действовала сама по себе. Внезапно захватив два-три замка, она уже могла терроризировать округу, обирать жителей, реквизировать продукты питания, перекрывать дороги, продавать за золото «выгоны» (patis), то есть охранные свидетельства на одного человека или на целую деревню. Лишь иногда они объединялись для проведения масштабной операции, как «Большая компания», которая сформировалась в конце 1361 г., спустилась к югу по долинам Соны и Роны, захватила Пон-Сент-Эспри и потребовала с папы выкуп; так же возникли и «опоздавшие» (Tard-Venus) — это выразительное название говорит о том, что они действовали на территории, уже истерзанной другими, — которые в последующие годы будут угрожать Лиону. Ни Иоанн Добрый, ни Карл V не могли выделить достаточно крупной суммы, которая бы позволила уничтожить эти неуловимые банды. Отлучения, которыми их осыпали папы, запрет верующим торговать с ними — еще менее эффективное оружие. Бремя обороны легло на плечи населения, и субсидии на нее требовались властям бальяжей или крупных фьефов. Но местные Штаты опасались долгой и непредсказуемой войны и считали, что дешевле купить уход рутьеров, что только оттягивало решение проблемы. Когда же кто-то решался на большее, последствия оказывались катастрофическими. Так, в 1363 г. сильная рыцарская армия, собравшаяся по призыву герцога Бурбонского, позволила Сегену де Бадфолю разгромить себя под Бринье близ Лиона.

Ситуация все усугублялась. С концом бретонской и наваррской войн, в первые месяцы нового царствования, в обескровленное королевство хлынули новые банды. Самые опасные логова находились в горах центра страны: это была цепь крепостей от границ Перигора до границ Дофине, идущая через Овернь, Веле, Форе, Лионскую область и отрезавшая южные сенешальства от остальной страны. Избавиться от этих разбойников можно было только одним способом — увести их сражаться и грабить в другое место. Никто лучше Дюгеклена, разделявшего их вкусы и умевшего польстить их амбициям, не мог бы провести эту операцию. К этому его побудил Карл V. Первая попытка провалилась: идея состояла в том, чтобы повести этих отлученных нечестивцев через всю Европу к границам Венгрии, чтобы сдержать продвижение османов, недавно проникших в Европу; это было бы названо крестовым походом, а рутьеры заслужили бы рай. Но предложение показалось им рискованным, а цель — слишком далекой. Тогда был предложен более близкий театр для их подвигов — Испания.

Занятые войнами между собой, иберийские королевства оставались пока в стороне от великого франко-английского конфликта. Уже лет пятнадцать в Кастилии правил король Педро, с полным правом прозванный Жестоким, — человек несомненно умный, смелый и властный, но отличавшийся такой лютостью, что вызвал неприязнь к себе у большинства подданных. Не удовлетворившись тем, что незаконно посадил в тюрьму, а потом и умертвил там свою жену Бланку де Бурбон, свояченицу Карла V, потому что испытывал к ней неприязнь, он в ревнивой подозрительности стал преследовать незаконных детей своего отца; один из них, Энрике Трастамарский, бежав из Испании, нашел убежище в Лангедоке, где Людовик Анжуйский, более горячий, чем его брат, с конца 1364 г. был готов к скорейшему возобновлению войны с Аквитанским княжеством. Изгнанный принц получил земли, деньги и был использован для решения военных задач, став надежным орудием в руках Валуа. К середине 1365 г. возникли и приобрели отчетливость грандиозные планы. Педро Жестокий вступил в конфликт с Педро Церемонным, своим арагонским соседом; это была старая распря из-за нескольких пограничных провинций, масла в огонь которой подливало соперничество двух равно коварных королей. Арагонец искал союзников и нашел общий язык с Людовиком Анжуйским; Энрике Трастамарский, участвуя в том же заговоре, объявил себя претендентом на кастильский престол и обещал Арагону уступить спорные провинции в обмен на военную помощь. Карл V, наблюдавший за интригой довольно равнодушно, увидел в ней лишь возможность избавиться от «компаний», которую искали так давно. Так что Дюгеклен, которого упрашивали и король Арагона, и бастард Трастамарский, повел с собой за Пиренеи самых опасных рутьеров; среди главарей этих шаек были гасконцы, но встречались и грозные англичане — Хьюго де Колвли, Мэтью де Гоурней. Поход обещал быть легким. Покинутый всеми, Педро Жестокий бежал. Энрике Трастамарский, вступивший в Кастилию во главе рутьеров, надел корону. Так Карл V приобрел за Пиренеями признательного союзника и одновременно избавил королевство от большей части грабивших его головорезов.

Ответный удар англичан не заставил себя ждать. Энрике Трастамарский столкнулся с теми же трудностями, что и всякий претендент, который в изгнании обещал слишком много, а взойдя на трон, не мог выполнить обещанного. На него давили король Арагона, рутьеры, другие алчные приверженцы, добиваясь исполнения его опрометчивых обещаний. А его соперник не пал духом. Коль скоро Трастамар — король милостью герцога Анжуйского, то Педро Жестокий, чтобы вернуться на трон, обратился к принцу Аквитанскому и Уэльскому. Он знал, что Черный принц жаден до воинской славы; в Байонне, где Педро укрылся, он обещал тому Бискайю — полезное дополнение к Аквитании — и предложил взять на себя все военные расходы. Карл Злой из своей наваррской столицы привычно интриговал с обеими партиями и в конце концов склонился на сторону той, которой покровительствовал Плантагенет. Англо-гасконская, наваррская и кастильская коалиция быстро сформировала грозную армию. При Нахере (французские хронисты называют это место Наваретт), к юго-западу от Памплоны, победитель при Пуатье 3 апреля 1367 г. одержал новую победу, столь же полную, как и первая. Дон Энрике бежал, Дюгеклен попал в плен, и получалось, что от всех комбинаций Карла V не осталось ничего; может быть, единственный выигрыш — истребление рутьеров, немалая часть которых устлала телами поле боя.

Тем не менее кастильская комедия не закончилась. Дальнейшее нас интересует меньше. Достаточно напомнить, что Педро Жестокий, ненадолго вернувшийся на трон, вновь услышал вокруг гул восстания; что Дюгеклен, благодаря королю Франции получивший свободу (он нагло бахвалился, что выкуп за него, размер которого установил он сам — очень высокий, чтобы придать себе больше значения, — с готовностью будет платить каждый крестьянин Французского королевства), вернулся на службу к Энрике Трастамарскому; что через два года после Нахеры, при Монтьеле, оба брата-врага наконец встретились лицом к лицу и Энрике вероломно убил Педро собственной рукой. К тому времени во Франции возобновилась война, и Дюгеклен, считавший себя уже достигшим вершины могущества, получивший в Кастилии богатые дары, был призван Карлом V для борьбы с англичанами.

III. ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ВОЙНЫ

Улаживание наваррских, бретонских и фламандских дел, борьба с «компаниями» плюс к тому необходимость восстановить расстроенные финансы и реорганизовать оборону ослабленного королевства были достаточно вескими поводами для Карла V, чтобы поддерживать хорошие отношения с победившим Плантагенетом и подчеркнуто демонстрировать свою приверженность миру, каких бы жертв это ни стоило. Соглашение о спорных территориях, выплата остатка выкупа, постепенное освобождение заложников — для этих проблем мудрый король с 1364 по 1368 г. пытался найти удовлетворительное решение. Юридически его позиция остается неуязвимой: он полностью соблюдает условия договора в Кале. «Договор заложников», отвергнутый Штатами Амьена, соглашение, которым накануне смерти заменил его Иоанн Добрый, — статьи этого соглашения нам неизвестны — нового суверена не связывали. Однако, проводя в жизнь статьи мира в Кале, он выказал такое рвение, истинное или притворное, что Эдуард III, который, похоже, не так спешил уладить нерешенные вопросы, проникся к нему доверием. Переговоры, начатые в последние месяцы 1364 г., быстрого успеха не принесли. Карл, не желая уступать ни пяди сверх положенного по договору, оказывал королю Англии мелкие услуги, за которые тот соглашался терпеливо ждать. В феврале 1366 г. герцог Беррийский наконец заключил соглашение. В соответствии с ним Карл без промедления вносил первый миллион и обещал сделать остальные выплаты сумм выкупа в сроки, какие позволяли ему указать расстроенные финансы. И действительно в течение года он заплатит 400 000 экю, а в 1367 г. ему предстояло покрыть и перекрыть половину договорной суммы. За это окончательно возвращали свободу заложникам королевской крови — Иоанну Беррийскому и Пьеру Алансонскому; другие, как, например, Бурбон, освобождались временно, но в заключение они уже никогда не вернутся. В Лондоне теперь оставалась шушера — мелкие бароны и горожане; какое-то их количество освободилось благодаря индивидуальным помилованиям, если только они не нашли себе здесь жену и не обосновались постоянно, как, например, Ангерран де Куси, ставший зятем Эдуарда III. Наконец, договорились о создании смешанных комиссий для уточнения на месте границ между французскими и английскими территориями. Зависит ли Монтрёй от Понтье или от Пикардии? Кому именно подчинена сеньория Бельвиль, присоединенная к плантагенетскому Пуату? Карл явно выражал желание, чтобы все это выяснили побыстрее. Но английские уполномоченные опаздывали, расследование, постоянно натыкавшееся на противоречия — нет ничего сложней феодальной географии, — шло медленно и порождало лишь бесплодные споры между его участниками. Однако это были незначительные мелочи, не представлявшие серьезной опасности для мира. В первые месяцы 1368 г. казалось, что соблюдение договора в Кале теперь обеспечено. Конечно же, и в других местах ощущалось соперничество Валуа и Плантагенетов. Но ни Карл V, ни Эдуард III официально в испанские дела не вмешивались. Они дали свободу действий герцогу Анжуйскому и принцу Уэльскому. Эта видимость невмешательства позволяла им сохранять дружбу. Такой была ситуация, когда неожиданный инцидент поставил под угрозу самые основы мира, вновь выдвинув на первый план так и не решенную проблему взаимных отречений. Речь идет об апелляции гасконских сеньоров. Нельзя сказать, чтобы Черный принц успешно управлял Аквитанией. Он принес сюда жесткие требования, составлявшие силу Плантагенетов: придирчивое администрирование, высокие денежные поборы, желание добиться беспрекословного подчинения от всех — вилланов, церквей, вассалов. Это еще годилось для недавно аннексированных провинций, привыкших к бюрократии Валуа. Но у гасконцев на это был свой взгляд. Они были настроены «антифранцузски» лишь в той мере, в какой опасались вмешательства в свои дела чиновников французского короля, предпочитая легкую опеку далекого Плантагенета. Всё: давняя привычка к автономии, которую так и не смогли переломить присылаемые из-за Ла-Манша слабые «наместники», застарелое пристрастие к анархии — восстанавливало их против требований принца Уэльского. У независимости, предоставленной наследному принцу в его апанаже, были «обратные стороны»: амбициозную политику он был вынужден оплачивать сам. В 1364, 1365, 1366 гг. ему уже пришлось наложить на подданных тяжелую подымную подать. Сразу же после Нахеры ситуация еще ухудшилась. Педро Жестокий и Бискайю не отдал, и на поход не дал ни гроша. Победоносные рутьеры хлынули обратно в Аквитанию. Чтобы они не грабили, им надо было заплатить. Измученный лихорадками, которые рано подорвут его здоровье, победитель при Нахере обратился с мольбой к Штатам Аквитании, созванным в Ангулеме в первые дни 1368 г. Он добился, чтобы Штаты вотировали подымную подать в размере 10 су на очаг на пять лет — тяжелое бремя, чтобы откупиться от испанских авантюристов.