Столетняя война
Шрифт:
С площади долетел странный звук, будто слитный вдох огромной толпы. Ник понял, что там зажгли первый костер, и устрашился: ему, не спасшему голубоглазого ангела от черной похоти священника, тоже наверняка не миновать адских мук. Впрочем, как знать: девушка ведь еретичка, и если голос требовал ее спасти — не дьявольское ли то было наущение…
Из конюшни теперь доносились судорожные всхлипы Сары, потом они сменились рыданиями, и Хук, подняв голову, подставил лицо ветру и хлестким струям дождя.
Сэр Мартин, склабясь, как сытая крыса, вышел из конюшни, выдергивая из-за пояса складки подоткнутой рясы.
— Ну вот и все, чего долго возиться. Том, хочешь девку? — глянул он на старшего Перрила. — Нужна — забирай, лакомая штучка. Только перережь ей горло, как управишься.
— Вешать не надо? — деловито осведомился Том Перрил.
— Просто прикончи, и все, — отмахнулся священник. — Я бы и сам, но церкви не пристало убивать людей, она лишь вручает их мирской власти — тебе, Том. Так что попользуешься еретичкой — перережь ей глотку. Роберт, держи Хука. А ты, Майкл, ступай прочь, нечего тебе здесь делать.
Майкл нерешительно застыл на месте.
— Уходи, — устало кивнул брату Ник Хук. — Ступай.
Роберт Перрил схватил Ника за локти, и, хотя тому стоило лишь двинуть плечом, он даже не дернулся, все еще в оторопи от неведомого голоса и от собственной глупости: ударить самого сэра Мартина! Уж проще было затянуть себе петлю на шее!.. Священник, впрочем, жаждал для Хука наказания похлеще, чем просто смерть, и теперь принялся остервенело его избивать. Силой сэр Мартин явно уступал любому лучнику, зато злобы в нем было хоть отбавляй, и он с наслаждением лупил Хука острыми костяшками пальцев, метя в лицо и норовя попасть по глазам.
— Выродок, сучье дерьмо! — визжал он. — Считай, что ты покойник! Станешь у меня таким же! — Он мотнул головой в сторону ближайшего шеста, где серые дымные клубы от огненных языков, пляшущих у подножия, почти скрыли выгнутое тугим луком тело. — Ублюдок, и мать у тебя шлюха, и сам ты сучье отродье!
Среди клубов дыма взметнулся огненный столб, и над площадью разнесся крик, как рев кабана на бойне.
— Что тут творится, дьявол вас раздери? — Посреди конюшенного двора стоял сэр Эдвард, явившийся не иначе как на вопли сэра Мартина.
Священнику удалось лишь рассечь Нику губу и пустить кровь из носа. Теперь сэра Мартина трясло, в его широко раскрытых глазах, горевших злобой и ненавистью, Хук разглядел искру дьявольского безумия.
— Хук меня ударил, казнить его!
Сэр Эдвард перевел взгляд с рычащего священника на окровавленное лицо Ника.
— Как прикажет лорд Слейтон.
— Что он еще прикажет, кроме как повесить? — огрызнулся священник.
— Ты ударил сэра Мартина? — спросил Хука сэр Эдвард.
Ник только кивнул. Кто все-таки говорил с ним в конюшне — Бог или дьявол?..
— Ударил! — рявкнул сэр Мартин. Внезапно подскочив, он рванул Хуков налатник и разодрал его пополам, ровно между луной и звездами. — Этот герб не для него! — Он швырнул накидку в грязь и обернулся к Роберту Перрилу. — Найди веревку или тетиву, связать ему руки. И отбери меч!
— Меч я возьму, Перрил. Оставь Хука мне, — приказал сэр Эдвард, вытягивая из ножен Хука меч, принадлежащий лорду Слейтону. Доведя Хука до выхода со двора, он спросил: — Что стряслось?
— Он изнасиловал девушку, сэр Эдвард!
— Подумаешь, — нетерпеливо отмахнулся тот. — Преподобный сэр Мартин только этим и занимается.
— А еще со мной говорил Бог, — выпалил Хук.
— Что? — Сэр Эдвард уставился на Хука, словно тот объявил, что вместо неба теперь сыворотка.
— Со мной говорил Бог, — повторил Ник с несчастным видом. Вышло жалко и неубедительно.
Сэр Эдвард не ответил. Он задержал взгляд на Хуке, затем обернулся к рыночной площади. Еретик в костре уже не кричал — тело, перегнувшись, свесилось вперед, тут же вспыхнули волосы. Державшие туловище веревки наконец перегорели, и тело сгустком огня рухнуло вниз. Двое латников, орудуя вилами, принялись заталкивать горящий труп глубже в костер.
— Я слышал голос, — упрямо повторил Хук.
Сэр Эдвард небрежно кивнул, словно давая понять, что слова услышаны и повторять не нужно.
— Где твой лук? — неожиданно спросил он, не отрывая глаз от дымного облака, окутавшего горящую фигуру.
— В задней комнате харчевни, сэр Эдвард.
Сэр Эдвард глянул на ворота харчевни — там как раз появился ухмыляющийся Том Перрил, вытирая окровавленную руку.
— Я приказываю тебе вернуться в заднюю комнату и ждать, — тихо произнес сэр Эдвард. — Ждать, пока тебе свяжут руки, привезут домой и отдадут под суд, а потом повесят на дубе рядом с кузницей.
— Слушаюсь, сэр Эдвард, — отозвался Хук с угрюмой покорностью.
— А чего я тебе не приказываю, — продолжал латник все тем же тихим голосом, но явно настойчивее, — так это уходить из харчевни через главный вход. Не пробирайся в центральную часть Лондона, не находи там улицу, называемую Чипсайд, не отыскивай на ней постоялый двор «Две цапли». А в «Двух цаплях» не спрашивай о человеке по имени Генри из Кале. Слышишь, Хук?
— Да, сэр Эдвард.
— Генри из Кале набирает лучников, — пояснил сэр Эдвард, глядя, как человек в одежде с королевским гербом подтаскивает горящее бревно к столбу, где привязали второго предводителя лоллардов. — В Пикардию. За хорошие деньги.
— В Пикардию, — механически повторил Хук. Наверное, какой-нибудь мелкий английский городишко…
— Заработаешь там денег, пригодятся.
Хук, помедлив, осторожно спросил:
— Теперь я преступник вне закона?
— Ты покойник, Хук, а покойникам закон не писан. Ты все равно что труп. Я ведь приказал тебе остаться в таверне и ждать суда, а у лорда Слейтона на суде не будет выбора, кроме как вздернуть тебя на ближайшем дубе. Поэтому ступай и делай что говорят.
Прежде чем Хук успел ответить, от ближайшего угла раздался внезапный окрик: