Столетов
Шрифт:
Вся царская Россия была колоссальной, страшной тюрьмой.
Эта тюрьма многим казалась несокрушимой. Но были люди, которые видели силу, способную разрушить эту тюрьму, понимали, что такая сила есть, что она год от году крепнет.
В глухие годы александровской реакции зарождалась и нарастала новая революционная волна.
Восьмидесятые-девяностые годы были годами, когда на историческую арену стал подниматься русский рабочий класс. В России начинают возникать первые социал-демократические группы и кружки.
В начале девяностых годов рабочее движение усиливается. Учащаются стачки. Растут и крепнут социал-демократические организации. Год от году выступления рабочих становятся все более организованными. На подъем революционного движения правительство отвечает жесточайшими репрессиями.
Принципы, которыми руководствовалась администрация в своем отношении к профессуре, четко были сформулированы министром народного просвещения графом Деляновым: «Лучше иметь на кафедре преподавателя со средними способностями, чем особенно даровитого, которые однако, несмотря на свою ученость, действуют «на умы молодежи растлевающим образом».
Реакционеры начинают травить друга Александра Григорьевича — великого русского ученого Климента Аркадьевича Тимирязева. Черносотенный публицист князь Мещерский пишет о статьях Тимирязева, пропагандирующих материалистическую биологию: «Профессор Петровской академии Тимирязев на казенный счет изгоняет бога из природы».
«В этих словах, помимо доноса, — писал Тимирязев, — заключалась и фактическая ложь. Ни одной строки Тимирязева в царской России не было издано на казенный счет».
Целая серия доносов на Тимирязева идет в министерство народного просвещения. В 1892 году реакционеры празднуют победу: неблагонадежного профессора Тимирязева, друга передового студенчества, увольняют из Петровской академии.
В борьбе, с прогрессивными деятелями науки министерству народного просвещения помогали и люди, именовавшие себя учеными. Были свои люди у министерства и в среде профессуры Московскою университета.
«Министерскую группу» — так называли университетских приспешников реакции — возглавлял ректор, профессор римского права Боголепов. Бездарный ученый, но способный, беззастенчивый карьерист, Боголепов впоследствии выслужился до поста министра народного просвещения. На этом посту он снискал себе всеобщую ненависть студенчества, в частности своим гнусным распоряжением об отдаче неблагонадежных студентов в солдаты. В 1901 году Боголепов был убит студентом Карповичем, возмущенным этим приказом министра.
Достойным товарищем Боголепова был математик П. А. Некрасов, сменивший потом Боголепова на посту ректора. Поставив Некрасова во главе университета, правительство не ошиблось в своем выборе. И когда по истечении своей ректорской деятельности он обратился с просьбой об отставке, Александр III приказал оставаться ему на своем посту. Выслуживаясь перед правительством, Некрасов доходил до того, что даже математику пытался превратить в орудие прославления самодержавия. В своих книгах по теории вероятности Некрасов преподносил читателям выведенную им формулу, математически «обосновывающую» незыблемость и святость царской власти, развивал бредовый «научный» анализ построенного им «священного треугольника», вершинами которого являются царь, синод и наука.
Некрасов дожил до советской власти; любопытно, что после революции этот черносотенец всюду стал распинаться в своей «извечной преданности» делу революции.
«Министерская группа» рьяно помогала проведению диктовавшегося свыше курса на превращение университета в бюрократическое учреждение, в котором профессора играли бы роль чиновников министерства народного просвещения, курса, направленного на то, чтобы покончить в университете с малейшими проявлениями либерализма и оппозиции. Преследуя свои цели, выживая из университета неугодных людей и протаскивая всюду своих ставленников, эта группа не стеснялась в выборе средств, использовала любые самые гнусные и подлые приемы.
«Министерская группа» насаждала в университете систему сыска, наушничества, шпионажа. Доносчики вербовались и из студенческой среды.
Реакционная профессура орудовала до цинизма грубо, беззастенчиво.
Действуя методами слежки и доноса, компания Боголепова еще в восьмидесятых годах добилась изгнания прогрессивных профессоров С. А. Муромцева и М. М. Ковалевского.
«Министерская группа» давно уже начала подкапываться
Начальство этого не забывало. Оно пользовалось любым поводом, чтобы придраться к Столетову, уязвить его, притеснить. Про ученого распускались клеветнические слухи. Выпады против Столетова, носившие вначале характер как будто служебных неприятностей, в 1892 году участились и, наконец, переросли в настоящую травлю Столетова, в подлинные гонения на него.
В конце февраля 1892 года к Столетову обратилась группа студентов с просьбой прочитать дополнительные лекции по общему курсу физики. Лекции были включены в расписание физико-математического факультета и проходили с большим успехом — вместо тридцати неуспевающих студентов на лекции приходило до ста человек. Но эти дополнительные лекции были введены без разрешения ректора Боголепова. На лекции Столетова Боголепов отозвался приказом по физико-математическому факультету; Александру Григорьевичу был сделан выговор.
В ответ на выговор Столетов на следующий же день отправил Боголепову возмущенное письмо. В нем ярко проявился свободолюбивый дух ученого — страстного противника рабских порядков, формализма, насаждавшихся царскими чиновниками.
«Могу ли адресовать Вам, — писал Столетов Боголепову, — несколько строк не как начальнику — ректору, а как товарищу — профессору, с надеждой, что они не сочтутся вновь за новое нарушение субординации?
У меня не выходит из головы наш вчерашний разговор. Профессор, желая облегчить студентам усвоение трудного предмета, соглашается повторить и развить часть читанного курса. Имея и без того много лекций, он урывает от своего вечернего отдыха: едва кончив обед, бежит опять в аудиторию, опять говорит два часа, опять возится с опытами. А студенты охотно пользуются этим «туторством» [25] , и вместо ожидаемых 20–30 человек является сотня.
25
В английских университетах «туторами» называют репетиторов, занимающихся с группами студентов.
Кажется, чего бы лучше? Скажем спасибо профессору, порадуемся на студентов!
Но вот беда: не придавая этим сверхштатным беседам официальною и обязательного значения, профессор не вспомнил во-время, что усердствовать можно не иначе, как по надлежащем разрешении, — что, помимо и прежде жертвы временем на дело, нужно найти время и на изготовление должных «прошений» и «отношений».
Оплошал профессор! — Но неужели somme faite [26] он заслуживает не «спасибо», а выговора, хотя бы мягкого и покрытого великодушным разрешением post factum: [27] «Я Вам разрешаю!» — Да неужели же мыслимо запретить профессору отдавать свое время желающим учиться — сверх часов, регламентированных в расписании? Не слишком ли много мы смотрим на формы, в ущерб сущности дела? Не слишком ли резко звучит ревность о власти и призыв к канцелярской правильности? Fiat subordinatio [28] .
26
Somme faite— за этот поступок ( франц.).
27
Post factum— задним числом ( лат.).
28
Fiat subordinatio— да будет субординация ( лат.).