Столица Сибири 2029. Берег монстров
Шрифт:
Короткая передышка. Я бросился к четвероногому другу. Теперь уже у меня шерсть встала дыбом. Молчун был весь искусан, с него ручьями стекала кровь. Под вырванной шерстью обнажалась кожа. Крысы прокусили ему горло, какая-то падла впилась в нос, разорвав кожу и хрящ. Из сломанной ноги торчала кость! Я завыл от безнадеги. Качнулась Ольга, схватилась за сердце. Молчун пытался приподняться на здоровой лапе, глухо скулил, смотрел на меня преданными глазами. Главное, что жив! Времени катастрофически не хватало. Крысы могли предпринять вторую попытку. Зараженные у «Флагмана» тоже не глухие. Что им съеденные мужик с бабой – так, на один зуб… Я поднимал его бережно, как хрустальную вазу, обнимал, как родного ребенка, обливался слезами. Ольга забрала у меня автомат, помогала взвалить на плечи. Он благодарно лизнул ее в щеку. Ольга заплакала. Я не чувствовал тяжести. Какая, к дьяволу, тяжесть? Мы помчались дальше – к перекрестку с проспектом Димитрова. Ольга контролировала тыл, а я волок на себе помалкивающую собаку. Молчун
– С ним же ничего не будет, да?.. – задыхаясь, бормотала Ольга, бегущая рядом. – Ну, подумаешь, немного покусали, с кем не бывает… С ним же все в порядке будет, как ты считаешь?.. Это ведь только крысы, а он у нас такой выносливый… Ну, что ты молчишь? Я же русским языком тебя спрашиваю…
– Милая, сделай ртом одно доброе дело, хорошо? – взмолился я.
– Какое?
– Помолчи!
Уже мерцала перед глазами улица Советская, пересекающая Вокзальную магистраль. Мы бежали мимо рваных руин огромного здания – типичного представителя советской эпохи, где «при жизни» размещались сотни фирм и фирмочек (а при «совке» был единственный проектный институт).
– Задыхаюсь, черт… Лешенька, давай остановимся, за нами никто не гонится… – она хватала воздух ртом, закатывала глаза.
– Спортом надо было заниматься… – язвил я.
– Мне спорт вреден…
Хорошо, что сподобилась обернуться. Она завыла от страха. И я завертелся с ношей на плечах, готовый реагировать на опасность. До опасности оставалось время. Из мглистого пространства между зданиями на другой стороне дороги выскальзывали белесые фигуры – вроде бы четвероногие. Их было не меньше десятка. Излишне говорить, что все они как один устремились в нашу сторону! Мы бросились дальше. К черту, куда тут бежать, все равно догонят… Я встал, пристроил Молчуна на землю – он тихо заскулил, отобрал у приплясывающей Ольги автомат. И тут мой взгляд уперся в крышку канализационного колодца, выдернутую из створа. Надо же, не все колодцы в этом городе еще раскурочены…
– Отстреливайся, не подпускай их! – прорычал я и бросился к колодцу. Ольга била короткими очередями, кто-то выл, лаял, но все это перестало для меня существовать. Шесть, от силы семь коротких очередей – и у нее закончатся патроны в рожке… Я тащил тяжелую крышку колодца, приволок Молчуна, забрался в колодец – отлично, что там сохранились вбитые в кладку скобы. Я плохо помнил, как спускался в чрево подземелья – от титанических усилий темнело в глазах. Пес, похоже, помогал – вцепился лапами мне в плечо, старался удержаться. Короткий спуск, бетонный пол, отлично! Я пристроил друга на полу, пулей метнулся обратно.
– Лезь! – орал я. А Ольга все стреляла. Ей удалось отогнать тварей, и даже выдалась минутка перезарядить. Спохватившись, она бросилась к колодцу, рухнула на меня, вцепившись в скобу.
– Подожди, Карнаш… – и какая только дурь не приходит бабам в голову. – Но Виктор говорил, что нельзя соваться в канализационные колодцы…
– Издеваешься? – проорал я, пригибая ей голову и натягивая крышку в створ.
– Прости, еще и дура ко всему…
Наше счастье, что эти бестии были неразумными. Они топтались у нас над головой, выли, рычали вразнобой, но ума сдвинуть крышку не хватало. Мы спускались в кромешной темноте. Ольга висела на мне, я – на прогибающихся скобах. Мы свалились на холодный пол, что явно не пошло на пользу здоровью. Хорошо, что Молчуна я успел оттащить. Мы яростно возились, воюя друг с другом, с рюкзаками, оружием, амуницией, с многочисленными одеждами, благополучно превращающимися в лохмотья.
– Карнаш, может, свет включишь? – стонала придавленная Ольга. – Хотя, знаешь, можешь не включать. Я не боюсь темноты…
– Неужели? – утробно урчал я. – Значит, у тебя паршиво с воображением…
Я вслушивался, приготовив автомат. По колодцу кто-то топтался, издавая звуки, от которых кровь стыла в жилах. Тварь пыталась приподнять крышку, но у нее ничего не выходило. Рев взбешенного чудовища, сильная лапа
– Пробежал кто-то? – вздрогнула Ольга.
– Твой принц на лошади мимо проскакал…
Заклинило что-то в голове. Я не думал, что все так плохо! Порывшись в рюкзаке, я достал фонарь. Озарилась унылая обстановка подземелья. Искореженный бетон, разбитые трубы, чудовищные провалы в полу… Мелко подрагивал лохматый комочек, обливался пеной. Грудь сдавило, дышать стало нечем. Я подполз к нему. Молчун со скрипом повернул ко мне голову, посмотрел так грустно, что защемило сердце. Предсмертная мука застыла в печальных глазах. Я ведь помог вам, да? – он тихо заскулил, а мне казалось, что он шепчет… Бедное животное истекало кровью. Раскаленный шар вонзился в голову, я пристроил фонарик на полу, принялся разрывать свой рюкзак, выдергивать аптечку. Голова не варила, я впадал в прострацию. Подожди, приятель, не уходи, ведь твои ранения – такая ерунда. Подумаешь, грызуны покусали. Но не мог я остановить это чертово кровотечение! Пес полностью, от ушей до хвоста, превратился в одну кровоточащую рану. Под боком всхлипывала Ольга. Она бинтовала рану на горле, но это уже никак не влияло на ситуацию. Пес содрогнулся, потом еще раз. Помутнели смышленые глаза. Я все понял, затрясся, обнял его. Он умер у меня на руках – вздрогнул еще раз, выдохнул – протяжно, словно человек, а вот обратно вдохнуть уже не мог, застыл, словно подавился…
Сколько я его ни тряс, ни тормошил, он больше не шевелился…
Я сидел на коленях, тупо качаясь, ничего не видел, не чувствовал. Слезы текли, я их не замечал. Суетилась Ольга, спрашивала, что случилось, почему я завис, нужно срочно делать перевязку! Потом ее словно проткнуло, она схватила фонарик, застыла…
Мы сидели, обнявшись, в этой чертовой дыре. Гладили Молчуна, шептали ему какие-то слова, проклинали окаянную жизнь. Потом провалились в ступор – выходили из него как из комы. Очнулись от холода, который полным ходом осваивал организм. Подавленный, я слонялся по пятачку, заваленному ржавыми трубами, нашел в полу глубокую трещину, осветил ее до дна. Дно, по счастью, имелось. Плиты разошлись, образовав яму с рваными краями. Я вынул из рюкзака брезентовую накидку, завернул в нее мертвое тело, опустил на дно могилы. Ольга сидела рядом, шмыгала носом, освещала «фронт работ». Я завалил могилу всем, что оказалось под рукой. Соорудил грубоватый холмик из огрызков бетона. Несколько минут мы просто сидели, исподлобья пялясь на эту горку. Пустота забиралась в душу. Ольга заревела, обняла меня. Наступали тяжкие минуты прозрения. Мы начинали понимать, что в нашем мире что-то изменилось, ушла его часть, и никогда уже не будет так, как раньше…
– Вот и нас когда-нибудь так же… – глухо вымолвила Ольга, выплакав все слезы.
«Ладно, если похоронят, – мрачно подумал я. – В нашем мире как-то не принято хоронить».
– Не хорони меня в канализации, ладно? – попросила Ольга.
– Ладно, – я машинально кивнул.
– Лучше бы мы у Виктора его оставили… – она опять всхлипнула. – Не звери же, у них и так хватает еды… – вздрогнули поникшие плечи. – Если еще и с Кузьмой что-нибудь случится, я точно не переживу… Пойдем скорее, Карнаш, – заторопилась Ольга, схватила меня за рукав. – Время теряем, мы должны его найти… Обещаю, что не буду больше хныкать, я сильная, ни одной слезинки от меня не дождешься…
Я поднял голову. «Посторонние» шумы еще не смолкли. Твари, которым не хватило ни сил, ни ума, привели подкрепление. Возились, утробно урчали хищные «городские» звери, царапали когтями чугунную крышку.
– Выйти не сможем, – грустно подытожил я. – А убираться нужно. Посиди, я обследую эту дыру. Попробуем пробраться низом до следующей шахты…
Неприятности – одна другой краше – неслись за нами, как кошка за мышкой. Виктор был прав – местная канализация не лучшее место для посещений. В мирное время-то не стоит, что уж говорить про «военное»… Мы пробирались по узкому переломанному желобу, натыкаясь то на битую кирпичную кладку, то на скользкие стены. Подземелье ощетинилось выломанными трубами, элементами присоединительной арматуры. Лохмотья свисали с потолка – паутина, обрывки проводов и штукатурки. Проход петлял, я с трудом ориентировался. Здесь точно что-то было не в порядке – стрелка компаса, идущего в «нагрузку» к наручным часам, вертелась как волчок. Холод забирался за воротник. Возникало ощущение, что мы движемся в никуда. Сузились стены, проход превратился в узкую перемычку песочных часов. Сдавило грудную клетку, и я, зажатый, начал задыхаться. Стало страшно. Я насилу выдавил себя из трещины, помог пробраться Ольге. Она была худа, несмотря на сто одежек. Страх не проходил. Он делался объемным. Мы вывалились из узкого коридора в широкую бетонную трубу – очевидно, главный коллектор. Уже всерьез потряхивало. Страх, как холод, вкрадывался за воротник, сдавливал позвонки до грыжи. От него темнело в глазах. Страх без причины… В этом подземелье было что-то такое, что генерировало это основное человеческое чувство. Возможно, обещанная Виктором «мистика» – или что он там имел в виду… Я умел обуздывать эмоции, держался и сейчас, но с каждым метром становилось труднее это делать. Я обернулся, осветил понурую фигурку. Ольгу трясло. Перекосилось милое личико, покрытое толстым слоем сажи и пепла. Зубы выстукивали рваный ритм.