Столыпин. На пути к великой России

Струков Дмитрий

К началу ХХ в. российское законодательство было одним из самых гуманных в применении наказания к преступникам. «Согласно Уголовному уложению 1903 г. смертная казнь устанавливалась преимущественно за совершение особо опасных государственных преступлений. Смертная казнь не применялась к несовершеннолетним и лицам старше 70 лет. …Согласно Своду законов приговаривать к смертной казни мог лишь Верховный суд, а обыкновенные суды смертной казни налагать не могли»[548]. Как уже говорилось, указом 12 июня 1900 г. государь провел важную реформу – об отмене ссылки на поселение в Сибирь. В дальнейшем, при Столыпине, была отменена и внесудебная административная высылка.

Во время коронации на царство, по случаю рождения и исцеления царских детей происходили

амнистии заключенных. 11 августа 1904 г. по случаю крестин новорожденного цесаревича Алексея был издан манифест, окончательно отменивший применение телесных наказаний.

Революция 1905 г. прервала гуманизацию системы наказаний. Только в 1906 г. революционеры совершили убийство 1126 официальных лиц (еще 1506 человек было ранено), а в 1907 г. эти цифры удвоились. По другим данным, за 1905–1907 гг. около 9000 человек стали жертвами террористов, а в 1908–1910 гг. к ним прибавилось еще около 7600. В эти же годы революционеры совершили сотни вооруженных ограблений с целью пополнения партийной кассы, а в отдельных случаях и личного обогащения[549]. Дело доходило и до осквернения святынь. Террористы стреляли по крестным ходам, взрывали бомбы в церквях во время молебнов[550]. В таких условиях перед царем и его правительством встал страшный выбор – выбор между большой и малой кровью. Речь шла об учреждении военно-полевых судов.

Еще до назначения Столыпина министром внутренних дел Николай II думал о введении данной меры, но так и не решился пойти на нее. Поверив в способность С.Ю. Витте затушить пожар мирные средствами, государь назначает его председателем правительства. Однако кровавые события в Москве в декабре 1905-го показали этого деятеля совершенно в ином свете. «Витте после московских событий резко изменился, – писал Николай II матери 12 января 1906 г. – Теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видел такого хамелеона…»[551]

Между тем волна политического террора набирала все большую силу. По словам историка С.С. Ольденбурга, «вопреки распространенному мнению, террористы вообще не столько “мстили за жестокости”, сколько планомерно убивали всех энергичных и исполнительных представителей власти, чтобы облегчить торжество революции»[552]. Преступная бездеятельность власти или, наоборот, бесконтрольное применение властной силы только умножало на местах недовольство и вело к новым жертвам. В центральном и провинциальном управлении нужны были люди, способные ограничивать репрессии точечными ударами, не допуская применения чрезвычайных законов в отношении мирного населения. Наиболее успешно, как мы помним, в этом направлении действовал саратовский губернатор П.А. Столыпин[553], однако и он мучительно переживал саму возможность пролития крови по необходимости.

В разгар революции в октябре – ноябре 1905 г. Столыпин постоянно возвращается в письмах к этой болезненной теме. «Я… молю Бога, – делился он своим внутренним состоянием с супругой, – чтоб Он оградил меня от пролития крови. Да ниспошлет Он мне разум, стойкость и бодрость духа, чтобы в той части родины, которая вверена мне в этот исторический момент, кризис удалось провести безболезненно»[554]..

А между тем революционеры не оставляли Столыпину надежды на мирный исход. 16 октября 1905 г. в пригороде Саратова они, вооружив трехтысячную толпу рабочих ружьями, кольями и кистенями, двинули ее на город. Вооруженные демонстранты вели себя вызывающе, стреляли в сторону идущего им навстречу железнодорожного жандарма, палили в воздух. Но путь в город демонстрантам преградили войска. Тогда это подействовало отрезвляюще, и мятежная толпа была вынуждена разойтись. Чтобы сохранить правопорядок в городе, из Пензы прислали два батальона. Они защитили от революционеров расположенные в черте города заводы и фабрики, рабочие которых были настроены на мирный труд[555].

Однако опасность возникла с другой стороны. С 19 по 21 октября начались черносотенские погромы евреев и интеллигенции. Столыпин в ответ применил войска. 24 октября,

выступая на совместном заседании гласных губернского земства и Городской думы, губернатор дал оценку всему происходящему. Он заявил, что и впредь будет принимать решительные меры против участников противоправных действий «и, как это ни противно моей человеческой натуре, даже стрелять»[556].

Такой же критической становилась ситуация и в уездах: здесь, как и в городе[557], местное население оказалось расколото на две враждующие силы, причем в отдельных районах уже начались столкновения. Из письма Столыпина жене 31 октября: «В Малиновке крестьяне по приговору перед церковью забили насмерть 42 человека за осквернение святыни. Глава шайки (святотатцев-революционеров. – Д.С.) был в мундире, отнятом у полковника, местного помещика. Его тоже казнили, а трех интеллигентов держат под караулом до прибытия высшей власти. Местные крестьяне двух партий воюют друг с другом. Жизнь уже не считается ни во что. …А еще много прольется крови… Дай Бог пережить все это»[558].

В отдельных случаях, когда ни уговоры, ни нагайка не могли остановить насилия, посланные наводить порядок казаки пускали в дело сабли. Впрочем, и эти крайние действия не вразумляли бунтовщиков. «Малочисленные казаки зарубают крестьян, – писал Столыпин жене, – но это не отрезвляет»[559].

Сам губернатор, периодически получая известия о кровавых событиях из разных частей губернии, испытывает глубокие душевные потрясения. Граф Д.А. Олсуфьев вспоминает, что когда в ноябре 1905 г. он приехал к Столыпину в его губернаторский дом, то его поразил внешний вид Столыпина. «Часто я его видел после, даже в самые критические моменты его государственной карьеры; но такой душевной подавленности и даже растерянности, как в эти ноябрьские дни в Саратове, никогда в другие разы я в нем не видел»[560]. На заданный вопрос, что делается в губернии, Столыпин только и ответил: «Не спрашивайте, ужас что!»

Причину этой душевной подавленности помогают понять выдержки из переписки Столыпина с семьей. «Лишь бы пережить это время и уйти в отставку, – признавался он тогда супруге. – …Я думаю, что проливаемая кровь не падет на меня»[561]. «Я рад приезду Сахарова[562], – пишет он уже следующим днем Ольге Борисовне, – все это кровопролитие не будет на моей ответственности»[563]. «В сущности, его приезд, – облегченно повторяет Петр Аркадьевич в другом письме, – снимает с меня ответственность за пролитую кровь»[564]. «Я думаю о том, как бы с честью уйти, потушив с Божьей помощью пожар»[565].

Приезд генерала Сахарова фактически перевел губернию на военное положение. Присутствие армии подействовало устрашающе. «С прибытием достаточного количества войск, – сообщал в конце октября Столыпин в Главный штаб, – движение удается подавлять без жертв»[566].

В декабре 1905 г. воодушевленные московским восстанием саратовские революционеры предприняли свою попытку восстания. Столыпин действовал решительно и бескомпромиссно, предостерегая население: «…всякие дерзновенные попытки нарушить порядок будут подавлены силой, дома, из которых раздадутся выстрелы по войскам, будут разрушены артиллерией»[567]. Это предупреждение позволило избежать массового кровопролития. 16 декабря 1905 г. Столыпин дал войскам приказ разогнать митинг, грозивший перерасти в социальный взрыв. Убито было 8 человек, но с революцией в губернском городе было покончено[568].

Еще раньше подобный устрашающий метод использовал градоначальник Петербурга Д.Ф. Трепов, разославший в войска в октябре 1905 г. телеграмму: «Патронов не жалеть». И хотя тогда огнестрельное оружие не применялось, распоряжение градоначальника оказало необходимый психологический эффект: кровопролитие удалось предотвратить. Эту меру впоследствии одобрил и сам государь. «Только это остановило движение или революцию, – писал тогда царь матери. – …Трепов предупредил жителей объявлением, что всякий беспорядок будет беспощадно подавлен – и, конечно, все поверили этому»[569].