Стон горы
Шрифт:
Синго горько улыбнулся. Он почувствовал, что Ясуко все еще на что-то надеется.
Видимо, в женщине, которой удалось до старости сохранить семью, оптимизм укореняется глубоко.
Синго поднял газету четырех-пятидневной давности, которую до этого читала Ясуко, и стал просматривать.
Там была поразительная статья: «Лотос, который цвел две тысячи лет назад».
Весной прошлого года в лодке-долбленке периода Яёи [17] найденной при раскопках на берегу реки Кэмигава у города Тиба, обнаружено три семени лотоса. Установлено,
17
Яёи – один из древнейших периодов истории Японии (III-II вв. до н. э. – II-III вв. н. э.).
Под статьей была помещена фотография, на которой седеющий профессор в очках поддерживает руками распустившийся цветок лотоса. Из подписи под фотографией Синго узнал, что профессору шестьдесят девять лет.
Полюбовавшись цветущим лотосом, Синго с газетой в руках пошел в комнату Кикуко.
Они-занимали ее вдвоем с Сюити. На письменном столе – приданом Кикуко – лежала шляпа Сюити. Рядом со шляпой – стопка почтовой бумаги: видимо, Кикуко собиралась писать письмо. Ящик стола прикрыт свисающей вышитой салфеткой.
Пахло духами.
– Ну как дела? Лежи спокойно и не вставай. – Синго сел к столу.
Кикуко во все глаза смотрела на Синго. Ей было не по себе оттого, что Синго не разрешил ей встать, а лежать при нем было неудобно. Щеки у нее чуть порозовели. Но лоб оставался белым, и на нем красиво выделялись густые брови.
– Семена лотоса двухтысячелетней давности дали всходы, и лотосы расцвели, видела в газете?
– Да, видела.
– Значит, видела? – пробормотал Синго и после Небольшой паузы: – Будь ты с нами откровенна, хуже от этого не было бы – наоборот. Ты в тот же день вернулась домой, тебе это не повредило?
Кикуко потрясли слова Синго.
– Еще в прошлом месяце ты говорила о ребенке… Я уже тогда все понял.
Кикуко, лежа на подушке, покачала головой. – Тогда я еще ничего не знала. Если б знала, постыдилась бы говорить о ребенке.
– Вот как? Сюити сказал мне, что ты слишком целомудренна… – Увидев, что на глаза Кикуко навернулись слезы, Синго не стал продолжать. – Врачу ты больше не должна показываться?
– Завтра зайду.
Назавтра, когда Синго вернулся домой, Ясуко уже с нетерпением ждала его.
– Кикуко уехала к родителям. Ее уложили в постель… Часа в два позвонил Сакава-сан, к телефону подошлаФусако. Он сказал, что к ним приехала Кикуко, чувствует себя не совсем хорошо, и ее уложили и постель. Дня через два-три поправится, говорит, и тогдаее привезут обратно.
– Вот
– Попросил Фусако передать Сюити, что он может завтра приехать навестить ее. С ней там все время мать. Может, поэтому она и решила отлежаться у родителей.
– Ничего подобного.
– В чем же тогда дело?
Синго снял пиджак и, подняв голову, чтобы развязать, галстук, сказал:
– Сделала аборт.
– Что? – Ясуко была ошеломлена. – Как же это, тайком от нас… Кикуко? Ужасная пошла молодежь.
– До чего же ты невнимательна, мама. – В столовую с Кунико на руках вошла Фусако. – Я, например, знала,что она это сделает.
– Откуда ты знала? – неожиданно для себя стал допрашивать ее Синго.
– Этого я не могу сказать. В общем, она решила на покое прийти в себя, окрепнуть. Синго не нашелся что ответить.
Городской парк
1
– Что за человек отец! – Фусако небрежно составляла на поднос посуду после ужина. – С родной дочерью разводит больше церемоний, чем с невесткой, человеком посторонним. Правда, мама?
– Фусако, – одернула ее Ясуко.
– Разве я не права? Если он считает, что шпинат переварен, так и надо было сказать, что переварен. Да и не разварился шпинат в месиво, а почти весь цел. Лучше бы ему есть шпинат, сваренный в горячем источнике.
– Как это в горячем источнике?
– Разве не варят в горячем источнике яйца, а на пару – пирожки с фасолью? Я же сама привозила тебе яйца, сваренные в воде из родонового источника. Белок у них крутой, а желток – жидкий… Я ведь тебе уже рассказывала, что в Киото, в одной дешевой закусочной, их очень хорошо готовят.
– В дешевой закусочной?
– Да, в Киото есть такая. Бедняки ее прекрасно знают. Там и шпинат готовят хорошо.
Ясуко засмеялась.
– Так вот, если бы отец ел шпинат, сваренный по часам и при определенной температуре в воде из родонового источника, он был бы всегда бодр и здоров, даже если возле него не будет Кикуко-сан, – совершенно серьезно сказала Фусако.
– Мне этот разговор неприятен. Очень уж ехидно ты обо всем судишь.
Фусако, напрягшись, с трудом подняла тяжелый поднос.
– Неужели еда становится невкусной только оттого, что с нами не изволят находиться красавец сын и красавица невестка?
Синго поднял голову и переглянулся с Ясуко.
– Перестань болтать.
– Вот так всегда. Ни слова при нем не скажи, не поплачь.
– Когда плачет ребенок, ничего не поделаешь, – пробормотал Синго, почти не раскрывая рта.
– Я не о ребенке говорю. О себе, – Фусако, пошатываясь от тяжести подноса, направилась в кухню. – Если плачет ребенок, это естественно.
Загрохотала сваленная в мойку посуда.
Ясуко встрепенулась.
Послышались сдавленные рыдания Фусако. Сатоко, взглянув исподлобья на Ясуко, убежала накухню.
Какой у нее тяжелый взгляд, подумал Синго. Ясуко тоже поднялась, взяла ползавшую рядом Кунико и посадила ее на колени Синго. – Присмотри за ней. И ушла на кухню.
Синго обнял Кунико – она была приятная, мягонькая, и он крепко прижал ее к себе. Взял за ножки. Обе ступни, маленькие и пухлые, целиком уместились в его ладони.