Стоунер
Шрифт:
Несмотря на холод, почти каждый день гуляли по лесу. К светло-голубому безоблачному небу мощно вздымались огромные сосны, черные с зеленью на фоне снега; порой с той или другой ветки соскальзывал и глухо падал ком снега, лишь усиливая окрестную тишину, как усиливал ощущение безлюдья редкий крик одинокой птицы. Однажды увидели оленуху, сошедшую с более высоких гор в поисках пищи. Желтовато-коричневая, она ярко выделялась на суровом фоне темных сосен и снега. Когда они приблизились шагов на пятьдесят, она, грациозно подняв переднюю ногу и навострив
После прогулки шли к офису гостиницы, при котором торговал местный магазин и работал ресторанчик. Пили кофе, беседовали с другими посетителями и покупали что-нибудь для ужина, который потом готовили у себя в коттедже.
Вечерами иногда зажигали масляную лампу и читали; но чаще сидели на сложенных одеялах перед камином, разговаривали, молчали, смотрели, как огонь затейливо играет на поленьях, и видели его пляшущие отсветы на лицах друг друга.
Однажды вечером, под конец их пребывания на озере, Кэтрин тихо, почти рассеянно проговорила:
— Билл, если я скажу: «Пусть даже у нас ничего больше не будет, у нас с тобой была эта неделя», это очень по-девчачьи прозвучит?
— Не важно, как это прозвучит, — отозвался Стоунер и кивнул. — Это правда.
— Тогда я скажу. У нас была эта неделя. Последним утром Кэтрин медленно, тщательно прибралась в коттедже и ровно расставила стулья. Потом сняла с пальца кольцо, которое он ей подарил, и втиснула в щель между стеной и камином. Смущенно улыбнувшись, объяснила:
— Хочется оставить здесь что-то из нашего; оставить и знать, что оно тут будет все время, пока стоит этот домик. Это очень глупо выглядит?
Стоунер не нашелся с ответом. Взял ее под руку, они вышли из коттеджа и двинулись по рыхлому снегу к офису гостиницы, откуда автобус должен был увезти их обратно в Колумбию.
Однажды в конце февраля, через несколько дней после начала второго семестра, Стоунеру позвонила секретарша Гордона Финча; декан, сказала она, хочет с ним поговорить и просит зайти либо сегодня, либо завтра утром. Стоунер пообещал зайти — и долго сидел, повесив трубку и не снимая с нее руки. Потом вздохнул, кивнул, вышел из кабинета и спустился к Финчу.
Гордон Финч сидел во вращающемся кресле в одной рубашке, распустив галстук, откинувшись назад и сплетя пальцы на затылке. Увидев Стоунера, он радушно кивнул и показал на кожаное кресло, стоявшее под углом подле его стола:
— Садись, Билл. Как дела?
Стоунер кивнул:
— Ничего.
— Загружен плотно?
— Довольно-таки, — сухо подтвердил Стоунер. — У меня не слишком удобное расписание.
— Я знаю. — Финч покачал головой. — В эти дела, как ты понимаешь, я не могу вмешиваться. Но это сущее безобразие.
— Ничего, я справляюсь, —
— Хорошо. — Финч выпрямился в кресле и положил сплетенные руки на стол. — Билл, не рассматривай этот разговор как официальный. Я просто хотел немного с тобой побеседовать.
После долгой паузы Стоунер мягко спросил:
— В чем дело, Гордон?
Финч вздохнул и отрывисто начал:
— Ну, хорошо. Итак, я говорю с тобой как друг. Ходят толки. Пока ничего такого, на что я должен обратить внимание как декан, но — кто знает, может быть, когда-нибудь мне придется-таки обратить на это внимание, поэтому я решил с тобой поговорить — как друг, имей это в виду — до того, как может возникнуть что-то серьезное.
Стоунер кивнул:
— Что за толки?
— Черт возьми, Билл, ты же понимаешь. Про тебя и Дрисколл.
— Да, — подтвердил Стоунер, — понимаю. Я только хотел бы знать, как далеко зашли эти разговоры.
— Пока недалеко. Намеки, краткие реплики, не более того.
— Ясно, — сказал Стоунер. — Боюсь, ничего не могу с этим поделать.
Финч аккуратно сложил листок бумаги.
— Билл, это у тебя серьезно?
Стоунер кивнул и посмотрел в окно:
— Серьезно.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю.
Финч раздосадованно скомкал бумажку, которую только что тщательно сложил, и бросил ее в корзину.
— В теории, — сказал он, — это твоя личная жизнь, и только. В теории ты должен иметь право спать с кем тебе угодно, заниматься чем тебе угодно, и ни кому не должно быть дела, если это не сказывается на преподавании. Но на практике, черт побери, это не только твоя личная жизнь. Это… а, к дьяволу. Ты понимаешь, о чем я.
Стоунер улыбнулся:
— Боюсь, что да.
— Тяжелая ситуация. А Эдит?
— Мне кажется, — сказал Стоунер, — она относится к этому куда менее серьезно, чем остальные. И, как ни смешно, Гордон, мы, по-моему, никогда так хорошо не ладили, как в последний год.
Финч хохотнул:
— Да, странная штука жизнь, я тебе скажу. Но мой вопрос был о том, будет ли развод или что-нибудь в таком роде.
— Не знаю. Возможно. Но Эдит будет противиться. Это будет куча неприятностей.
— А Грейс?
Стоунеру вдруг болезненно сдавило горло, и его лицо, он знал, показало, чт'o он чувствует.
— Это… другое. Не знаю, Гордон.
Без эмоций, словно обсуждая кого-то третьего, Финч проговорил:
— Развод ты, может быть, и переживешь — если он не будет слишком скандальным. Это будет непросто, но переживешь, скорее всего. И если бы твой… роман с этой Дрисколл не был серьезным, если бы ты с ней так, пошалил немножко, это тоже можно было бы уладить. Но ты лезешь на рожон, Билл, ты напрашиваешься.
— Похоже, что так, — согласился Стоунер. Они помолчали.
— Ну что за дерьмовая у меня работа, — сокрушенно произнес Финч. — Порой мне кажется, я совсем для нее не подхожу.