Стоунхендж
Шрифт:
— И кто много пьет в пути, опухает, как с перепоя.
Яра заткнула баклажку и повесила обратно.
Олег первым вычленил из золотых и красных листьев нечто знакомое:
— Кажется, повезло... Лесная избушка!
— Баба-яга? — оживился Томас.
— Размечтался.
— А что? Может быть хуже?
— Еще как.
— Что?
— А ничо. Простая лесная избушка.
Избушка стояла на широкой естественной поляне. Квадратная клеть с одним окном, крыша односкатная, дверь небольшая и, как заметил Томас, из толстых досок, с деревянными капами, насаженная на березовые же вдолбленные в стену
Олег снял колышек, которым дверь была закрыта от лесного зверья, шагнул вовнутрь. Томас зашел следом и понял, что избушка попросту наросла из обычного костра, каким пользовались они, а до них тысячи и тысячи безымянных охотников. Вначале костер попросту обкладывали камнями, а ложе для сна выстилали камнями, потом камни поднимали вверх, творили стенки, сводили вместе. Щели придавали тягу.
— Таган, — сказал Олег и кивнул на очаг, сложенный из крупных камней. — Не ложись близко. Огневушка-поскакушка может во сне пригрезиться...
— А что потом?
— Ну... кому что.
Каменка была раскалена. Угар выветрился вместе с угасающими углями. Олег закрыл кляпом дымоход в стене, остаток ночи остались купаться в смоляном запахе, теплом, исцеляющем. За стенами шумел ветер, стучал дождь, а здесь было тепло и уютно.
Яра представила себе, как бы они ночевали там, в лесу, не найди лесную избушку, плечи сами собой передернулись. Тут даже летом спать защищенно от ненавистного гнуса, мошки, комаров, слепней и оводов — дым изничтожит легко, а потом, судя по тому как тщательно рубили избу, сюда муравей не заползет, не обломав усиков и не ободрав боков. «Косяки прирублены, — подумала она, клюя носом, — комар носа не подточит...»
— Все, — донесся усталый голос калики, — пора спать... Утром вставать рано.
Томас косился на широкие нары из тесаных плах. В избушках еще мельче, как объяснил калика, спят обычно на лавках, здесь же для ночлега места больше, теплее. Томас ляжет с краю, привык спать чутко, да и вожак должен самое трудное брать на себя. Калику стоит положить к стене, пусть и во сне слушает, что делается за стеной, там, в лесу...
Когда Олег встал на лавку и залез на полати, Томас кивнул Яре.
— Теперь ты.
Она вскинула брови.
— Там троим будет тесновато.
Он хотел ответить, что ему тесно с нею и среди широкой степи, но заставил себя ответить учтиво:
— Рыцари должны охранять сон стариков, увечных, детей, дураков, беременных женщин...
Ее лиловые глаза метнули молнию.
— А я кто, по-твоему?
Томас широко улыбнулся, развел руками.
— Вообще-то я не закончил перечень, но раз уж, как говорил наш полковой капеллан, если свинья перебила Кирие Элейсон, то пусть же сама богу молится... Там было что-то еще, но ты можешь закончить сама. Словом, я лягу на лавке возле двери. Я сплю чутко, как сторожевой пес!
Яра кивнула, поднимаясь на полати.
— Тогда тебе лучше ложиться под лавкой. На тряпочке.
Утром жарили на камнях мясо. Яра отлучилась к ручью, Томас покосился ей вслед опасливо.
— Сэр калика, это не женщина.
Калика тоже оглянулся на закрытую дверь.
— Да?.. Гм... А мне показалось, что очень даже женщина... В некоторых местах даже слишком...
Томас вспыхнул:
— Сэр калика, я не об этих местах! Я против них ничего, даже тех, где слишком... Против тех, где слишком, даже очень не против. Еще как не против!.. Но я считаю, что дело женщины — сидеть и ждать.
— Ты считаешь или...
— Моя вера считает! Женщина должна сидеть в каменной башне...
— А у нас во тереме...
— Смотреть вослед отъезжающему рыцарю и махать платочком. А потом ждать его возвращения и блюсти. Можно даже в поясе целомудрия. А с нами едет не женщина, а Сатана в юбке!
Калика оглянулся, с сомнением покачал головой:
— Вряд ли. Ведьма — это точно, можешь не сомневаться, у меня на них нюх, а насчет Сатаны — это слишком... Вообще-то ты прав насчет сидеть и ждать. Да еще чтоб и рта не открывала. С дурами всегда себя орлом чувствуешь. И мудрым вдобавок. Для дур, что в высоком тереме... аль башне, мы всякие хороши. Они ж не различают!.. А с умной да такой, что сама чего-то стоит, вся жизнь как на иголках. Надо еще доказывать, что выше, что умнее, сильнее, что вообще что-то стоишь... И каждый день доказывать, потому что она может умнеть, а тебе ж нельзя тогда топтаться на месте? А то и сползать вниз? Ты прав, мне даже нравится вера Христа. Она сразу женщин ставит где-то между коровами и попугаями. А нас, мужчин, без всяких трудных, хоть и честных турниров, сразу — в победители! Верно, сэр Томас?
Томас неуверенно кивнул. Брови его сдвинулись, взгляд был устремлен вдаль. Калика исподтишка любовался непривычным зрелищем. Рыцарь думал!
Кони шли споро, дорога пошла ровнее, утоптанная, добротная, а болота и топи все чаще были вымощены бревнами. Томас торопил коня, жадно смотрел вперед.
— Впереди — Британия!
Яра спросила у Олега преувеличенно громко:
— О чем это он постоянно бурчит, словно боится забыть?
— Это большое болото за Муромским лесом, — пояснил Олег очень серьезно, — Большое и туманное.
Яра удивилась:
— Муром? Он же остался на востоке! Мы должны подъезжать к Турову или Берестью.
Олег поморщился:
— Яра... Мы же на Руси.
Томас уловил что-то в голосе калики, предостережение, что ли, насторожился:
— Что за Муромский лес?
— Сейчас увидишь. Он прямо перед тобой.
Глава 2
Впереди вырастал лес, дорога нырнула под сень могучих деревьев. Лесные великаны стояли друг от друга поодаль, они не мелочь, чтобы держаться стадом или стайками. Каждый из них сам по себе кое-что значит, остальные деревья это знают. Как и всякие там коротко живущие люди, звери и птицы.
Яркие лучи пронизывали редкую листву огненными стрелами. На земле двигались солнечные пятна, едва успевая за ветками, которыми, как щенок тряпкой, играл ветер.
Когда деревья раздвинулись, они невольно придержали коней. Поляна была с небольшое поле, трава вытоптана, а посредине гордо стоял исполинский дуб. Такие дубы вовсе высятся на просторе или же делают вокруг себя поляны, ветвям нужен простор, но этот дуб был особый...
Томас выругался, лошадь под Ярой тревожно заржала. Вокруг дуба кучками лежали кости: человечьи и лошажьи, дотлевала конская сбруя, на каждой кучке белел череп. На последнюю не хватило черепа людского, неизвестный шутник водрузил конский.