Стоунхендж
Шрифт:
Томас отмахнулся с досадой.
— Я откуда знаю? Запрещает и запрещает. Им наверху виднее.
Олег печально покачал головой.
— Приходит пора торжествующего невежества!.. Неужто люди так устали карабкаться наверх? Даже не задают вопросов. Мол, бог лучше знает, что кобыле делать... нет, эта вера не всем понравится. Многие все-таки хотят знать!.. А ты все посты соблюдаешь?
Томас ответил твердо:
— Все!.. В замке есть священник, он следит за всеми обрядами. А с кухни он и не вылезает. У церковного алтаря бывает реже, чем у котлов с супом.
Яра
— А как же ты сегодня ел дикого гуся? — вдруг вспомнила она.
Томас небрежно отмахнулся.
— Так это ж в квесте!
— А в квесте ты другой веры?
— Наш Господь не последний дурак, — ответил Томас с достоинством, — тоже понимает, что квест — не церковь, не все можно блюсти в дальнем и трудном странствии!
Олег покачал головой.
— Лучше бы не понимал. Тогда бы его вера рухнула скорее. Так идем мы на пир к князю аль нет?
Томас удивился:
— Но мы ж в квесте?.. А последние три года в непрерывном.
— Человек всю жизнь в квесте, — согласился Олег. — Вся наша жизнь — квест. Яра, поворачиваем к двору князя!
Все князья на Руси, как понял Томас с пристрастием, закатывают языческие пиры, даже если те приходятся на церковные праздники. Мерзкое и поганое действо, хотя, впрочем, на пирах и в благословенной Британии решались государственные дела, так как именно там собирались все знатные люди. Что делать, люди таковы! На совет не всякого затащишь, а на пьянку... А раз пиры длятся по несколько дней, то можно обсуждать без спешки, советоваться, спорить, обдумывать, перебирать варианты, а главное — за кубком вина, когда за столом все равны, высказывать князю самое неприятное, самое болезненное, что не скажешь на трезвую голову и когда надменный правитель сидит с короной на голове на троне.
Огромный дворец напоминал полдюжины просторных теремов, неумело соединенных в одно целое. Сотни огромных комнат с разновысокими потолками бестолково соединялись в бесконечные анфилады, изогнутые и запутанные. Снаружи к ним подсоединялись темные комнаты, кладовки, пристройки непонятного назначения.
Во внутренний двор спускались беспорядочно лестницы. С деревянными полусгнившими ступенями, шаткими перилами. На перилах сушилось белье. Во дворе сильно пахло кислой овчиной, худые псы с поджатыми животами дрались за кости, бегали за рабочими кухонь, когда те выносили ведра с помоями.
Внизу на кузнях постоянно кипели котлы. Еду варили для слуг и собак, тех и других было не счесть, вряд ли сам управляющий помнил всех. Запах помоев смешивался с запахом горящих свечей, те расточительно горели во всех комнатах.
Работа кипела во всех дворах замка. В ворота заезжали грубо сколоченные подводы с битыми оленями, лосями, козами, кабанами. Везли горы птицы, как дикой, так и домашней. Сладко пахло дымом, из коптилен доносился запахи мяса — заготавливали на вишневых ветках, сливовых, грушевых.
Подвалы были забиты солониной, мешками с мукой и зерном, солью. Постоянно сквозь ветхую крышу кузни поднимался дым и проскакивали искры: оружие нужно не только чинить, но и ковать новое. Для себя, своих людей, союзников, а что останется — для продажи. На оружии можно заработать больше, чем на продаже мяса и хлеба.
Томас дивился, где же пир, калика молча провел через эти дворы, которые назвал задними, на другую сторону терема.
Столы и скамьи были выставлены во двор, за ворота на улицу и даже на близлежащую площадь. Томас хотел было пристроиться за одним столом, где кувшины с вином были редкой работы, будто подняли со дна моря затопленный торговый корабль Александра Македонского, но калика толкнул в бок.
— Воровать, так золотую гору, а... гм... Словом, проходи дальше, там дешевле.
— Зачем мне дешевле? — буркнул Томас подозрительно.
— Ну дороже.
Если на улице пировал и веселился народ простой, то во дворе столы были уставлены куда богаче, но и пировал там народ степенный, осанистый, одетый богаче.
А перед самым входом в терем на невысоком помосте, сбитом для пира, стояли три длинных стола. За ним пировали грузные бородатые мужчины, некоторые в кольчугах. Томас заметил на поясах широкие ножи как для разделки рыбы.
Князь сидел во главе центрального стола, такой же грузный, медведистый, но в черных, как воронье крыло, волосах блестели серебряные пряди. Глаза его были острые, хищные, но на широком лице была ласковая усмешка. Несмотря на теплый день, он был в тяжелой дорогой шубе, которую калика называл не то охабнем, не то плохабнем, но шуба лишь лежала на широких плечах, а сильные руки князя покоились на столе, голые до локтей, с темными, как у медведя, волосами.
Томас привычно миновал столы, где пировал пусть не самый простой люд, но все же не благородные воины за отвоевание гроба Христова. Олег же ухватил за плечо.
— Постой, милок. Никак, к самому князю направился?
Томас выпятил грудь.
— А как иначе? Неужто доблестный рыцарь недостоин сидеть за одним столом с мелким языческим князьком?
— Каких пруд пруди, — согласился калика. — Но учти, знатность рода здесь мало бдят. Хотя, если по-чести, то во дворе, а не только за столом князя, есть и Рюриковичи, и Олеговичи, и Славеничи, и даже Скифичи... Есть и прямые потомки Вандала, Гота, Кия! Ну и что? Боги, потрудившись над героями, иной раз отдыхают на их детях. Потому князь прислушивается к самим героям, а не к их семени.
— За его столом герои?
— За его столом старшие дружинники. То-есть бояре и начальники дружин. Кто своим умом, силой да отвагой выбился из серости в яркость. Стол у князя не круглый, иначе до середины не дотянуться, но все одно никто никому рта не затыкает. Как, готов?
Томас замедлил шаги, подумал. Тряхнул русыми кудрями.
— Почему нет?
Олег, посмеиваясь, кивнул Яре, вдвоем пошли за Томасом. Тот шагал надменный, гордо выпятив грудь и выдвинув челюсть. Синие глаза смотрели вызывающе. Шаг был широкий, но неспешный.