Стою за правду и за армию
Шрифт:
Еще утром 27 декабря мы слышали с востока отдаленную артиллерийскую канонаду, которая не прекращалась в продолжение всего дня. Туман не позволял различить точно место сражения, но все решили, что это действует отряд князя Святополк-Мирского.
– Несомненно, что это Мирский действует! – говорил несколько раз Скобелев в сильном волнении. – Необходимо нам поддержать его и хоть часть сил неприятеля отвлечь на себя! Господи, как долго это стягиваются наши войска – поторопите их, пожалуйста!
Словом, Скобелев не раз в продолжение дня сердился, не раз высказывал сожаление, что не может немедленно двинуться
Наконец, к вечеру только 27-го около половины отряда успело спуститься в долину с гор: Углицкий полк, стрелки, болгары, казачий 9-й полк, уральская сотня и горная батарея.
Скобелев приказал немедленно же, т. е. вечером, собравшимся войскам двинуться вперед, на Шейново, и отчасти на Шипку, придерживаясь ближе к Балканам. Горной батарее приказано было выехать на позицию возможно ближе к неприятелю и, подкопав предварительно насколько можно больше хобота [223] , сделать несколько залпов. Войска, пройдя некоторое расстояние по направлению к Шейново, остановились. Наступал уже вечер – темнота все увеличивалась. По приказанию Скобелева все музыканты и барабанщики торжественно сыграли зорю. Затем войска развели массу костров и отступили к Иметли, оставив на линии огней лишь аванпостную цепь.
223
Задняя удлиненная часть лафета полевого артиллерийского орудия, служащая для ручной наводки на цель.
Всеми этими мерами Скобелев хотел возможно больше напугать, обмануть турок относительно силы своего отряда и отвлечением на себя известной части неприятельских сил помочь этим Мирскому, действовавшему по ту сторону Шейново. Как оказалось впоследствии, хитрость эта достигла известных результатов, и испуганные турки отделили значительную часть своей армии против нашего отряда, а масса неприятельской кавалерии выдвинута была по направлению к Иметли.
Сильно измучившись физически и, главное, нравственно за тяжелые дни 26 и 27 декабря, я думал немного отдохнуть за ночь, когда поздно вечером отряд наш расположился бивуаком у деревни Иметли. Я уже предвкушал заранее сладость отдыха и высматривал только поуютнее местечко для ложа, как вдруг ко мне явился граф Келлер, исполнявший после Куропаткина обязанности начальника штаба.
– Вам Скобелев приказал сейчас же отправиться на Шипку к генералу Радецкому с важными бумагами… Генерал испрашивает приказаний у Радецкого и доносит, что завтра утром он может начать дело.
– Вот тебе и отдых! – подумал я, скорчив недовольную мину. – Граф, попросите, пожалуйста, генерала, нельзя ли назначить кого-нибудь другого вместо меня. Я страшно устал и за эти два дня положительно не имел отдыха, все время был в делах…
– Нет, генерал окончательно решил этот вопрос. Он именно и надеется, что вы, как казак, скорее выполните эту трудную задачу – пробраться ночью по горам к Радецкому и привезти к утру приказание от него.
Как ни лестны были для моего самолюбия эти слова графа, но я с удовольствием бы в то время передал эту честь кому-нибудь, лишь бы меня оставили в покое и дали отдохнуть – забыться и заснуть хоть на два-три часа… Человеку, который не испытал сильной усталости души и тела, трудно понять, как тяжело пересиливать натуру, какие нужны для этого сверхъестественные усилия… Волей-неволей пришлось снова усесться на своего усталого коня и одному пробираться по совершенно незнакомой местности к горе Св. Николая.
Перед выездом, собираясь в ночное путешествие, я столкнулся в темноте с художником В. В. Верещагиным.
– Что, собираетесь в путь? – сказал он мне, улыбаясь. – А знаете, это по моему настоянию Скобелев посылает вас на Шипку… Если воротитесь к утру, генерал обещает вам крест, а если опоздаете – арест…
Мне было не до разговоров, я торопился скорее в дорогу.
Выехал я из Иметли в девять часов вечера, когда было уже совершенно темно. С неимоверными усилиями, рискуя ежеминутно сломать себе шею, пробирался я еле заметной тропинкой через глубокие ущелья и балки, карабкался на громадные горы, скатывался в какие-то пропасти, поросшие густым лесом. Раза два я падал с лошади, раз сорвался
Наконец, после целого ряда тяжелых испытаний и ожиданий сделаться навсегда калекой (не от пули, а от падения), я добрался, около двух часов ночи, до отряда Радецкого на гору Св. Николая. Генерал Радецкий – очень умный, симпатичный и простой человек – принял меня в своей неприхотливой и вполне боевой землянке чрезвычайно любезно, гостеприимно, напоил чаем с ромом и предложил закусить. Великое спасибо ему за этот чай с ромом, который сильно поддержал мои упавшие силы. (Кроме Радецкого, тут были еще начальник штаба его, генерал Липинский [224] , и несколько адъютантов.)
224
Липинский Александр Иосифович (1831–1882) – участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Командир 35-го пехотного Брянского полка, затем – начальник штаба 9-го армейского корпуса.
– Я очень, очень рад вашему приезду! – добродушно улыбаясь, говорил генерал в то время, как я с волчьим аппетитом истреблял закуску. – Я сильно-таки беспокоился за ваш отряд, не получая оттуда никаких известий. Ну, слава Богу – теперь я совершенно спокоен!
– Генерал Скобелев послал вашему превосходительству еще утром донесение – не знаю, отчего оно не получено! – отвечал я. – Дорога у нас ужаснейшая. Люди и лошади буквально выбиваются из сил, и ранее вчерашнего вечера немыслимо было спуститься тем частям, которые находятся в долине близ Иметли…
Затем я рассказал подробно генералу все дела нашего отряда 26 и 27 декабря, про зорю с церемонией [225] и прочие подробности. Радецкий слушал рассказ мой, несмотря на поздний ночной час, с живейшим интересом и, в свою очередь, рассказал мне про действия своего отряда.
– Да, конечно, – согласился Радецкий, – при таких условиях трудно было спуститься скорее! Но все-таки я сильно побаивался за вас. Вчера утром еще я получил донесение от князя Мирского, в котором он сообщает про свое критическое положение и просит непременно поддержки со стороны моего отряда. «Что же касается отряда Скобелева, – пишет он, – то о нем я не имею никаких известий». Я ответил князю, что поддержу его и сделаю вылазку, чтобы привлечь на себя хоть часть неприятельской силы. Сообщил ему также, что про ваш отряд ничего не знаю, но каждую минуту поджидаю донесения… И вот, чтобы поддержать князя, я должен был решиться на атаку неприступной неприятельской позиции, – продолжал он. – Я предвидел, что все окончится неудачей, но не мог, конечно, отказать князю в этой помощи…
225
Зоря – в русской армии сигнал к построению.
Да, день 27 декабря нам дорого стоил, – сказал генерал немного погодя, глубоко вздохнув, – я потерял своих лучших солдат, которые оказали буквально чудеса храбрости: им пришлось двигаться в атаку узким фронтом по дороге, перекопанной в нескольких местах траншеями, через глубокие ущелья, под убийственным огнем… И все-таки они взяли три ряда этих траншей, пока, наконец, немыслимо было двигаться дальше… Полки потеряли почти две трети своих людей – и особенно пострадал лихой Подольский полк полковника Духонина… [226] Конечно, этой атакой я спас Мирского и удержал до 35 таборов, которые собирались уже на него ринуться. Видно было даже, как некоторые части турецкого войска стали спускаться с гор в долину, но потом опять поднялись вверх.
226
Духонин Михаил Лаврентьевич (1837–1895) – участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Командир 55-го пехотного Подольского полка; участник обороны Шипки. После войны занимал должность начальника штаба 4-го армейского корпуса во время командования им М. Д. Скобелева.