Страдание

Гамильтон Лорел Кей

— Зачастую, нам не предвидеть последствий своих действий, ma petite. Мы стараемся поступать здраво, но не редко, во всем хорошем скрывается крупица плохого.

Мне осталось только кивнуть.

— Но есть и плюсы; это значит, что у меня есть время слизать воду с твоего тела, пока я не заглушу печаль в твоих глазах.

— Нет в моих глазах никакой печали. Мне нужно работать.

Он смотрел на меня, просто смотрел. И отвернулась я не из-за вампирских сил или его красоты. А из-за знания в его глазах. Он слишком хорошо меня знал, чтобы я могла его одурачить, и если уже мне не по силам солгать ему, то себе и

подавно. Дерьмо, вот что случается, когда подпускаешь людей слишком близко. Ты больше не можешь прятаться, даже от себя самого.

— Я пытаюсь сосредоточиться на работе. — И даже для меня это прозвучало неуверенно и неубедительно.

— Работа может быть утешением, — мягко сказал он.

Я заставила себя посмотреть на него, стоящего на коленях наполовину в воде, грациозно державшего руки на боках моих бедер. Его лицо было таким нейтральным, какого могут добиться только старые вампиры, так что я не могла его осудить, и не на что было среагировать. Он просто спокойно ждал, что я сделаю — взорвусь в гневе или позволю ему успокоить меня.

Я дотронулась до прилипшей к его коже пряди волос.

— Когда ты вышел из-за шторки, я была так счастлива тебя видеть. — Я сдвинула прядку, заправляя ее назад. — Даже зная, что ты не должен был приезжать, потому что местный Мастер увидит в этом демонстрацию силы. — Я коснулась пряди его волос с другой стороны лица и заправила ее в тяжелую черноту остальных мокрых волос. — Даже зная, что тебе опасно путешествовать, потому что тебя не будут охранять стены крепости, которой стал «Цирк Проклятых». — Я заправила последнюю прядку его волос, полностью открывая взору его идеальное лицо. Стоило начать говорить о том, что думаю, как остановиться стало уже невозможно. — Вот смотрю на тебя и поражаюсь тем, что ты хочешь меня, что кто-то, насколько прекрасный, как ты, все еще желает меня после шести лет…

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но я положила пальцы ему на губы.

— Ты скажешь, что я прекрасна, и мне придется поверить тебе. Я должна верить невероятно красивым людям в моей жизни, которые продолжают это твердить, но скажу от себя, я никогда не привыкну к твоей красоте, к красоте твоих глаз, твоего лица, волос, тела, всего. Я люблю тебя за то, что ты пришел. Хотя и не должен был. Ты мог просто опустить щиты, дотянуться до меня и почувствовать все, что чувствую я.

Он обхватил мои руки, отстраняя от своего рта и покрывая мои пальцы нежными поцелуями.

— Увидев по телевизору, как ты ранена и истекаешь кровью, я знал, что ты не умрешь, потому что чувствовал насколько серьезно ранение и знал, что у нас достаточно сил, чтобы исцелить тебя и безопасно вернуть домой, ко мне, к нам, но этого было недостаточно, ma petite. — Он прижал мою руку к своей груди. — Мне нужно было почувствовать вот это. Нужно было коснуться твоей кожи, поцеловать твои губы, прижать тебя как можно ближе к себе. Физически, может, я и пережил бы твою смерть, уверен, что для этого у меня достаточно сил, но мое сердце… — Он поднял мою руку и поцеловал. — Мое сердце, оно бьется лишь для тебя, Анита Блейк. Если бы мы могли пожениться, а остальные мужчины в нашей жизни не чувствовали бы при этом себя обделенными, я бы предложил тебе это.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и постаралась не моргнуть. Я не заплачу. И на моем голосе это не отразилось, когда я сказала:

— Мика сказал почти тоже самое Натаниэлю и мне.

Жан-Клод склонил

голову набок:

— Тогда давайте сделаем это.

— Что?

— Официально только двое из нас могут соединиться узами брака, но мы можем провести церемонию; уже были прецеденты.

— О чем это ты?

— Групповой брак, не официальный, но мы могли бы обручиться, «выскочить замуж», как говорят в Америке.

Я заплакала, хотя и не собиралась:

— Как же мы это сделаем? В смысле, сколько из нас жениться-то будут? Что насчет колец? То есть, мы все должны придти с кольцами? А нам нужны обручальные кольца? Да кто вообще согласиться поженить такую толпу друг на друге?

Он улыбнулся и выглядел счастливым, просто счастливым.

— Я не знаю ответов на большинство твоих вполне разумных вопросов, ma petite, но то, что ты их задаешь, а не говоришь просто «нет», это уже больше, чем я мог надеяться.

Слезы потекли пуще прежнего, так что мне пришлось даже проглотить ком в горле, чтобы сказать:

— Ты, правда, думал, что я скажу «нет»?

— Да, — ответил он. — Если бы я хотя бы смел надеяться на обратное, то сделал бы это самой романтичной ночью в твоей жизни и подговорил других наших мужчин, чтобы убедить тебя окончательно. Но как это всегда между нами бывало, ma petite, ты ставишь меня в невыгодное положение, ты разбрасываешь все мои романтические идеалы и они приземляются где попало. — Он поцеловал мою руку и встал в полный рост. Продолжая держать меня за руку, он, едва касаясь, дотронулся до моего лица кончиками пальцев. Он изучал мое лицо, будто запоминая его. Слезы прекратились, и я снова могла ясно видеть самое прекрасное лицо.

— Анита Блейк, ты окажешь мне честь, — он опустился на одно колено посреди душа, — честь и чудо, выйти за меня замуж?

— Черт, ну вот я снова развела сырость! — Затем кивнула и, наконец, обрела голос: — Да, да, я согласна.

Он улыбнулся мне, и его лицо просветлело, не от вампирских сил или прочей метафизической одаренности, а просто от счастья. После почти шести сотен лет, он оставался простым стоящим на коленях перед женщиной мужчиной, радуясь, что она ответила «да», и это делало его счастливым. А я, единственный раз позволила себе быть девчонкой и разревелась, позволив ему держать меня, пока сотрясалась в рыданиях. Я плакала от счастья, потому что иногда ваше сердце настолько переполнено радостью, что оно выплескивается из глаз, но еще я плакала и за Арэса. Я плакала из-за того, что мне пришлось сделать, и из-за того, что если мне придется сделать это еще раз, и при этом будут известны последствия, единственное что я изменю — убью его раньше. Я не стала бы рисковать офицерами в вертолете, но так или иначе, я чувствовала что их смерть грузом лежит на мне, хотя и не могла предположить такого исхода. Разумом я это понимала, но вина и разум не связаны, как и любовь.

Где-то посреди слез и прикосновений, наш поцелуй стал перерастать из нежного в страстный и требовательный. Мы праздновали мое согласие на полу в душе. Поначалу он был сверху, и я могла видеть всю эту потрясающую красоту над собой, его тело входило и выходило из меня, пока душ продолжал литься на его тело и неизвестно что произошло бы раньше — накормила бы я ardeur или начала тонуть, поэтому мы подняли меня на колени, смеясь, пока он не вошел в меня сзади, на мгновение украв смех и дыхание из моего горла, пока я наслаждалась ощущением его во мне.