Страдания юного Вертера. Фауст (сборник)
Шрифт:
Пасмурный день. Поле [131]
131
Единственная
Одна, в несчастье, в отчаянье! Долго нищенствовала – и теперь в тюрьме. Под замком, как преступница, осужденная на муки, – она, несравненная, непорочная! Вот до чего дошло! И ты допустил, ты скрыл это от меня, ничтожество, предатель! Можешь торжествовать теперь, бесстыжий, и в дикой злобе вращать своими дьявольскими бельмами! Стой и мозоль мне глаза своим постылым присутствием! Под стражей! В непоправимом горе! Отдана на расправу духам зла и бездушию человеческого правосудия! А ты тем временем увеселял меня своими сальностями и скрывал ужас ее положения, чтобы она погибла без помощи.
Она не первая.
Стыдись, чудовище! Вездесущий дух, услышь меня! Верни это страшилище в его прежнюю собачью оболочку, в которой он бегал, бывало, передо мною ночами, сбивая с ног встречных и кладя им лапы на плечи. Возврати ему его излюбленный вид, чтобы он ползал передо мною на брюхе и я топтал его, презренного, ногами! Не первая! Слышишь ли ты, что говоришь? Человек не мог бы произнести ничего подобного! Точно мне легче от того, что она не первая, что смертных мук прежних страдалиц было недостаточно, чтобы искупить грехи всех будущих! Меня убивают страдания этой единственной, а его успокаивает, что это участь тысяч.
Ну вот опять мы полезли на стену, ну вот мы снова у точки, где кончается человеческое разумение! Зачем водиться с нами, если мы так плохи? Хочет носиться по воздуху – и боится головокружения! Кто к кому привязался – мы к тебе или ты к нам?
Не скалься так плотоядно! Мне тошно! Неизъяснимо великий дух, однажды явившийся мне, ты знаешь сердце мое и душу, зачем приковал ты меня к этому бесстыднику, который радуется злу и любуется чужой гибелью?
Ты кончил?
Спаси ее или берегись! Страшнейшее проклятье на голову твою на тысячи лет!
Я не могу разбить ее оков, не могу взломать двери ее темницы! «Спаси ее!» Кто погубил ее, я или ты?
Фауст дико смотрит по сторонам.
Ты тянешься за молниями, громовержец? Счастье, что они не даны тебе, смертному! Уничтожить несогласного – какой простой выход из затруднения!
Доставь меня к ней! Она должна выйти на волю!
А опасность, которой ты себя подвергаешь? Отчего мы бежали? В городе свежа еще память о пролитой тобою крови. Над местом убийства реют духи мщенья, подстерегающие возврат убийцы.
Что
Ну вот что. Я доставлю тебя туда. Но ведь не все на земле и небе в моих силах! Вот что я смогу сделать. Я усыплю смотрителя. Завладей ключами и выведи ее из темницы своими силами. Я буду стеречь снаружи, волшебные кони будут со мною, я умчу вас подальше. Это в моей власти.
В путь немедля!
Ночь в поле [132]
132
Написано до 1775 года. // Эшафот и вообще место казни, по средневековому представлению, является «нечистым местом». Ведьмы, колдующие у эшафота («кадят перед плахой, кропят эшафот»), пародируют католическое богослужение. // Образ мчащихся сквозь ночь Фауста и Мефистофеля запечатлен известной гравюрой французского художника Делакруа, о которой Гёте восторженно отзывается в беседах с Эккерманом.
Тюрьма [133]
133
Сцена в настоящем ее варианте является позднейшей поэтической обработкой прозаической сцены, написанной еще до 1775 года. Из изменений, произведенных в этой сцене, стоит отметить прибавление (в окончательной редакции) ранее отсутствовавшего возгласа: «Спасена!» (Голос свыше.) Пение обезумевшей Гретхен напоминает песню Офелии в четвертом действии «Гамлета».