Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
Баст открыл рот, потом закрыл его, явно не зная, что сказать. Потом бросил взгляд в сторону Хрониста, умоляя о поддержке.
Заметив это, Квоут тоже обернулся и посмотрел на Хрониста, с любопытством приподняв бровь.
— Я лично понятия не имею, — сказал Хронист, опустил глаза, открыл свой портфель и достал испачканную чернилами тряпочку. — Вы оба видели вершину моих талантов именователя: «Железо». А это провал, как ни посмотри. Магистр имен объявил, что обучать меня — только впустую тратить время.
— Звучит
Хронист пожал плечами.
— Ну, лично я поверил ему на слово.
— А чем он это мотивировал, не припомнишь?
— У него было много конкретных претензий: я знаю слишком много слов. Я никогда не был голоден. Я чересчур мягок…
Руки Хрониста деловито оттирали кончик пера.
— Я счел, что он ясно сформулировал свою позицию, когда сказал: «Кто бы мог подумать, что в таком хилом книжном черве-хранисте, как вы, имеется железо?»
Квоут сочувственно усмехнулся.
— Что, так и сказал?
Хронист пожал плечами.
— Вообще-то он назвал меня говнюком. Я просто не хотел оскорблять слух нашего юного друга, — он кивнул на Баста. — Судя по всему, у него выдался нелегкий день.
Теперь Квоут улыбался во весь рот.
— Жалко все-таки, что мы учились в Университете в разное время!
Хронист еще разок протер перо мягкой тряпочкой и принялся разглядывать его в тускнеющем свете из трактирного окна.
— На самом деле нет, — сказал он. — Я бы вам не понравился. Я и в самом деле был хилым говнюком. При этом избалованным. И самодовольным.
— А что, с тех пор что-то изменилось? — спросил Квоут.
Хронист пренебрежительно фыркнул носом.
— Не особенно. Смотря кого спросить. Но хотелось бы думать, что глаза у меня чуточку раскрылись.
Он аккуратно вставил перо обратно в ручку.
— И как же именно это вышло? — спросил Квоут.
Хронист посмотрел через стол, похоже удивившись вопросу.
— Как именно? — переспросил он. — Вообще-то я тут не затем, чтобы рассказывать историю.
Он убрал тряпочку обратно в портфель.
— Короче, я разобиделся и оставил Университет в поисках более тучных пастбищ. И это было лучшее, что я сделал в своей жизни. За месяц в дороге я узнал больше, чем за три года в аудиториях.
Квоут кивнул.
— Вот и Теккам тоже сказал: «Не стоит называть отважным того, кто ни разу не прошел сотни километров. Если хочешь постичь, кто ты на самом деле, ступай и иди, пока вокруг не останется тех, кто знает тебя по имени. Путешествие — великий уравнитель, великий учитель, горький, как лекарство, и твердый как зеркало. Долгий путь позволит тебе узнать о себе больше, чем сотня лет спокойного созерцания».
ГЛАВА 130
ВИНО И ВОДА
На то, чтобы проститься со всеми в Хаэрте, ушел целый день. Я пообедал с Вашет и Темпи и позволил им надавать мне куда больше советов, чем
И, наконец, я провел с Пенте приятный вечер, который превратился в приятную ночь, которая затянулась далеко за полночь. Однако в предрассветных сумерках мне все же удалось урвать несколько часов сна.
Я вырос среди руэ и оттого не устаю удивляться, как стремительно человек ухитряется пустить корни. Я провел в Хаэрте меньше двух месяцев, а расставаться все равно было тяжко.
И все же я был рад снова оказаться в дороге, на пути к Алверону и Денне. Пришла пора получить награду за хорошо выполненную работу и принести искренние, хотя и запоздалые извинения.
Пять дней спустя я шагал по одному из тех длинных безлюдных участков дороги, которые можно найти только в предгорьях восточного Винтаса. Я находился, как говаривал мой отец, на краю географии.
За весь день я встретил всего одного или двух путников и ни единого трактира. Мысль о том, чтобы заночевать под открытым небом, меня особо не тревожила, однако я уже пару дней питался тем, что было у меня в карманах, и горячий ужин мне бы не помешал.
Уже почти стемнело, и я перестал уже надеяться набить живот чем-нибудь существенным, как вдруг заметил впереди струйку белого дыма, тянущуюся в сумеречное небо. Поначалу я решил, что это хутор. Потом до меня донеслась еле слышная музыка, и надежды на постель и ужин только с огня у меня сразу прибавилось.
Однако за поворотом дороги меня ждал сюрприз куда лучше любого придорожного трактира. Сквозь деревья я увидел полыхающий костер между двумя мучительно знакомыми фургонами. Вокруг костра, удобно устроившись, сидели и болтали люди. Один бренчал на лютне, другой рассеянно постукивал о колено небольшим тамбуринчиком. Другие натягивали между двух деревьев палатку, женщина постарше раскладывала над огнем треногу.
Бродячие артисты! Более того: я заметил на стенке одного из фургонов знакомые знаки. Для меня они сияли ярче огня. Это означало, что они — настоящие артисты. Мои родичи, эдема руэ.
Когда я выступил из-за деревьев, один из мужчин поднял тревогу, и на меня наставили сразу три меча. Внезапная тишина, которой сменились музыка и болтовня, была изрядно пугающей.
Красивый чернобородый мужчина с серебряной серьгой в ухе медленно шагнул вперед, не отводя от моих глаз острия своего меча.
— Отто! — рявкнул он в сторону леса за моей спиной. — Если ты там дрыхнешь, я тебе кишки выпущу, клянусь молоком моей матушки! Кто ты такой, черт побери?
Последнее было адресовано мне. Но не успел я ответить, как из леса откликнулись: