Страхи мудреца. Книга 2
Шрифт:
— Ты кушай пудинг, кушай. Когда поешь, будет лучше.
Я стал есть пудинг. Не доев, я расплакался, давясь, как будто еда застряла у меня в глотке.
Бабуля налила мне еще чаю, плеснула туда немного бренди.
— На-ка, выпей, — повторила она.
Я отхлебнул чаю. Я не собирался ничего говорить, но все равно заговорил помимо своей воли.
— Наверно, со мной что-то не так, — тихо сказал я. — Нормальный человек не может делать такого, что я делаю. Нормальный человек не стал бы убивать людей
— Может быть, — согласилась она, прихлебывая чай. — Но что бы ты сделал, если бы я тебе сказала, что нога у Била сделалась зеленоватой под повязками и от нее идет сладковатый запах?
Я испуганно вскинул голову.
— У него гангрена?!
Она покачала головой.
— Нет. Я же говорила, с ним все хорошо. Но все-таки: если вдруг?
— Придется отрезать ногу, — сказал я.
Бабуля серьезно кивнула.
— Верно. И чем быстрей, тем лучше. Сегодня же. Не тянуть, не надеяться на то, что он, может быть, сам собой как-нибудь оклемается. Это ничем не поможет, только убьет его.
Она отхлебнула еще и взглянула на меня поверх чашки, как бы спрашивая, так или нет.
Я кивнул. Я знал, что это правда.
— Ты немного разбираешься в медицине, — сказала она. — Ты знаешь, что настоящее врачевание часто требует делать тяжкий выбор.
Она посмотрела на меня прямо и жестко.
— Мы не такие, как все прочие люди. Иногда приходится прижигать человека каленым железом, чтобы остановить кровь. Иногда приходится погубить младенца, чтобы спасти мать. Это тяжко, и благодарности ждать не приходится. Но именно нам приходится делать выбор.
Она еще раз не спеша отхлебнула чаю.
— В первые несколько раз — труднее всего. Тебя трясет, ты не можешь спать. Но такова цена, которую приходится платить за то, что делаешь то, что должно.
— Там и женщины были… — сказал я прерывающимся голосом.
Глаза Бабули сверкнули.
— А они заслужили это вдвое больше остальных! — сказала она, и такая свирепая ярость вспыхнула вдруг на этом добром лице, что я был застигнут врасплох. По спине у меня мурашки поползли от страха. — Мужчина, который мог так поступить с девушкой, — все равно что бешеный пес. Он даже и не человек, просто зверь, которого нужно пристрелить. Но женщина, которая ему в этом помогает… Она гораздо хуже. Она-то понимает, что делает. Понимает, что это значит.
Бабуля аккуратно поставила чашку на стол. Ее лицо снова сделалось спокойным.
— Если нога загнила, ее надо отрезать!
Она решительно рубанула воздух ладонью, потом взяла свой кусок пудинга и принялась его есть руками.
— А некоторых людей надо убивать. Только и всего.
К тому времени, как я взял себя в руки и вышел на улицу, толпа посреди городка разрослась. Местный кабатчик выкатил на крыльцо
Родители Крин прискакали в городок верхом на чалом. Пит тоже был тут, бегом прибежал. Он предъявил мне свою шею, целую и невредимую, и потребовал свои законные два пенни.
Родители Крин тепло поблагодарили меня. Они, похоже, были добрые люди. По большей части люди добрые, когда у них есть такая возможность. Я ухватил чалого под уздцы и, используя его в качестве передвижной стенки, укрылся за ним, чтобы более или менее незаметно перекинуться парой слов с Крин.
Ее темные глаза слегка покраснели, но она радостно улыбалась.
— Постарайся взять себе Леди-Призрак, — сказал я, кивнув на одну из лошадок. — Она твоя!
Мэрова-то дочка в любом случае приданое получит неплохое, так что я постарался нагрузить на лошадь Крин наиболее ценные вещи и большую часть денег фальшивых актеров в придачу.
Мы встретились взглядом. Ее лицо стало серьезным, и она снова напомнила мне юную Денну.
— Ты уходишь, — сказала она.
Да, пожалуй, мне было пора. Она не пыталась уговорить меня остаться. Вместо этого она неожиданно обняла меня. Поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:
— Спасибо тебе!
Мы разомкнули объятия, понимая, что приличия большего не дозволяют.
— Смотри не продавай себя по дешевке, не вздумай выйти замуж за какого-нибудь дурака! — сказал я, чувствуя, что надо что-нибудь сказать.
— И тебе того же! — ответила она. Ее темные глаза насмешливо блеснули.
Я взял под уздцы Серую и подвел ее к мэру, который стоял в сторонке, по-хозяйски оглядывая толпу. Он кивнул мне.
Я набрался духу.
— А констебль ваш тут?
Он вскинул бровь, потом пожал плечами и указал на толпу.
— Да вон он. Только он был в изрядном подпитии еще до того, как ты привез домой наших девочек. Не знаю, много ли тебе теперь будет от него толку.
— Ну, в общем… — неуверенно начал я. — Я так понимаю, теперь вам полагается посадить меня под замок, пока вы не сообщите выездному в Темсфорде?
Я кивнул на небольшое каменное строение в центре городка.
Мэр искоса взглянул на меня и слегка нахмурился.
— А тебе охота сидеть под замком?
— Не особенно, — признался я.
— Ну, так и ступай себе, куда хочешь, — сказал он.
— Выездной будет недоволен, когда узнает, — сказал я. — Не хотелось бы никого подводить под железный закон за то, что я сделал. За пособничество в побеге убийцы и повесить могут.
Верзила-мэр смерил меня взглядом. Его глаза задержались на моем мече, на моих поношенных сапогах. Я чувствовал, что он не упустил того факта, что на мне нет ни одной серьезной раны, хотя я недавно убил полдюжины вооруженных людей.