Страховщики
Шрифт:
— Металл…
— Несомненно. Знать бы что это. Давай-ка поближе….
– я тряхнул шефа за рукав. — Пусть над лесом полетает… Вон там видишь как блестит многообещающе?
— Погоди. Сейчас.
Чен не торопился. Своё любопытство он, похоже, задушил и эмоциям, как и полагается хорошему начальнику, не поддавался. А может быть просто терпелка у него была больше моей.
Минут пять «воробей», поднимался все выше и выше, давая панораму реки и леса. Планшеты в наших руках стали похожи на самые настоящие карты, на которой уместились
— Ну, хоть что-то, — наконец довольно сказал коллега. Он пальцем потыкал в планшет, обозначая места, где «воробей» засек скопления металла. — Груз-то как разнесло… Я полагаю это все из него повылетало…
— Груз? Вряд ли… Что он вез? Лабораторное оборудование?
— Вроде бы…
— Ну вот… А тут такие куски металла. Это, скорее всего, куски корпуса.
— Не знаю, не знаю…
— Ну, вот и узнаем… Давай теперь вперед. За реку. Вблизи поглядим нельзя ли там чем поживиться…
Чен не возражал. Картинка на экране сдвинулась. «Воробей» не спеша двинулся вперед, к лесу, где, как водится, и таилось все самое интересное.
Я добавил увеличение. Теперь под нами плыл лагерь. Огней там стало меньше, да и туземцы успокоились. Никто не бегал, не метался из края в край, не бряцал оружием.
— Перебесились.
— Скорее умаялись и отложили всё на завтра…
— Не все. Вон смотри!
Полтора десятка невооруженных людей чуть в стороне от лагеря то ли прыгали в такт, то ли плясали. Причем даже мне, постороннему человеку, видно было, что плясали явно для души — никого за ним не наблюдал, да и в темноте, что лежала на земле, толком рассмотреть их из лагеря никто не мог.
Да и смотреть-то на них тоска брала. От такой пляски на душе становилось неуютно. Плясали людишки не просто так, а заунывно, нагоняя грусть.
— Самодеятельность… — пробормотал я. — Любители балета…
Я смотрел на плясунов, а они быстро уплывали за обрез планшета и вдруг… пропали. Планшет потемнел, и его залила та же темнота, что заливала мир вокруг нас. Я посмотрел на Ченов монитор, но и там картинка исчезла…
— Сигнал отсутствует, — сообщил информатор. — Сигнал отсутствует…
Не случилось ни вспышки в небе, не грохота. Просто в один момент наши планшеты погасли и — все. Нам этого оказалось достаточно….
Сегодняшнее общение с ракетчиками не прошло даром. Наверное, мы оба подсознательно ждали чего-то такого.
Переглянувшись и, не сказав друг другу ни слова, мы бросились вниз, испытывая одно на двоих простое желание — чтоб между нами и лесом как можно быстрее оказалась земляная толщина холма. Ломая ветки и не глядя под ноги, мы рванули оттуда, спинами чувствуя, как кто-то из здешних мерзавцев не спеша подкручивает верньеры, держа наши спины в перекрестье прицела…
Страх гнал нас метров двести, и остановились мы только тогда, когда уткнулись в непроходимую стену из колючих кустов на другой стороне холма. Чен врезался
Ужас нахлынул и подмял под себя. Он накатился словно волна, заслонив собой всё — звуки, запахи, мысли. Тело сжалось, ожидая приближающегося свиста и взрыва…. Но мгновения бежали, и ничего не происходило.
Ничего.
Еще минут десять мы лежали, не решаясь подняться. Нахлынувший страх потихоньку куда-то пропадал. Напряжение уходило. Я с удовольствием выругался, разомкнул руки, сцепленные на затылке, и посмотрел на Чена. Из-за того, что я смотрел на него сквозь заросли травы, он выглядел порезанным на несколько неаккуратных кусков.
Китаец перевернулся на спину и с усилием выдохнул из себя.
— Сволочи…. Какие сволочи!
Гроздь белых цветов над ним колыхнулась, словно согласилась с нами и обдала медовым ароматом. Подниматься никто не торопился. Самое главное на сегодня мы выяснили: активное наблюдение за эфиром ракетчики все-таки ведут, но мы их почему-то не интересуем…. Гуманизм в них взыграл, что ли? Человеческая солидарность? От этой мысли откуда-то из глубины сознания появилась злость.
Поняв, что ракетчики себя проявлять сейчас никак не собираются, мы осторожно вернулись туда, где мы бросили наши НАЗы.
Тут все оставалось по-прежнему — небо, лагерь, лес и река. Не было только геройски погибшего «воробья».
Если все то, что недавно произошло у реки, я бы еще мог посчитать ничьей, то то, что произошло только что пахло явным поражением. Вкус этого слова оказался настолько мерзким, что я замешкался подбирая другое, менее мерзкое.
Неважно что. Ругаться уже не хотелось — всякая ругань от слабости, но хоть слово… Раздражение щипало язык, словно газированная вода, только в голове было звеняще пусто.
— Да-а-а-а-а, — нашелся мой китайский друг, обуреваемый примерно теми же чувствами. — Не любят паразиты гласности… Обидно даже…
Ощущение, что нас вместо того, что окончательно прихлопнуть только легонько щелкнули пальцами по любопытному носу, не проходило. Понятно, что пожелай наши скромные таинственные враги избавится от нас, то только что мы дали им отличнейшую возможность сделать это. Отличнейшую! Лучше и не придумать! Два дурака на горе. Могли бы обойтись одной ракетой на двоих.
А они не пожелали…
Кто бы другой может быть, и обрадовался бы этому, но не я. Ракетчики уже показали, куда готовы зайти ради сохранения тайны, но при этом логика поведения наших врагов оставалась непонятной — то палят во что ни попадя, то трясутся над каждой ракетой. Это означало, что удар мог последовать когда угодно — через секунду, через минуту, через час, через неделю…
И все же почему не сейчас?
Ощущение унизительного удивления скребло не только мою душу. Чен стоял рядом и тряс головой.