Страна Австралия (сборник)
Шрифт:
И Вовик проявлял о Даше отеческую заботу и внимание, и все домой приносил из продуктов, и самостоятельно выполнял хозяйственные работы по дому, и зарабатывал вместе с тем прилично и достаточно для поддержания жизни и быта. И день рождения Даши он решил отмечать, как всегда отмечали они этот день в былые добрые времена. А она говорила:
– Какой день рождения? Не надо.
А он сказал:
– Надо, - и никаких.
А не хотела Даша устраивать празднование сейчас, потому что, во-первых, сил у нее на это не было и здоровья. И желания тоже не было. А во-вторых, сильно она сомневалась, что может получиться у них какое-то более-менее праздничное веселье при нынешней их нехарактерной жизни и натянутости отношений, возникшей из-за того, что Вовик из излишне часто говорил Даше о своей к ней большой любви. И:
– Я, - говорил, - тебя люблю и буду любить вечно и дальше, и мне в этом твои удаленные органы помехой не служат. Но я ж, - говорил, - мечтаю, чтоб и ты тоже меня ответно любила, что с моей стороны естественно.
А Даша говорила:
– Вовик, я не могу.
А он спрашивал:
– Почему?
А она говорила:
–
И Вовик поначалу легко и с чувством глубокого понимания принимал и переносил такое свое ложное положение при Даше и держал себя в достойных рамках. Он только через некоторые промежутки времени опять спрашивал у нее как бы ненароком и невзначай про то же самое, наболевшее, а она опять отвечала ему, что пока еще, к сожалению, не может. И Вовик говорил ей и объяснял, что это же не прихоть его и не детский каприз и что ему любовные узы с ней нужны и жизненно, можно сказать, необходимы два раза в неделю. Для деятельности и функционирования организма.
– Про это, - говорил, - и журнал "Здоровье" постоянно на своих страницах пишет.
А Даше нечего было ему на такие серьезные доводы ответить, и она уходила, выбрав подходящий момент, в кухню и сидела там в одиночестве и сама с собой. И подобный образ жизни и Дашиного поведения, конечно, поневоле накалял атмосферу семейного очага и нервную систему Вовика, а никакого действенного пути разрешения возникшей напряженности не находилось у них до поры до времени и не предвиделось. И однажды, на исходе такого безрезультатного разговора, когда Даша снова, в какой уже раз произнесла "не могу я", Вовик ей ответил, что он очень хорошо ее понимает и сочувствует такому факту, что у нее внутри все болит, но есть же, сказал, на свете и другие общепринятые нормы и способы интимных контактов между людьми. И Даша, конечно, поняла с полуслова, на что именно он намекает и что подразумевает под этими намеками, но виду никакого не подала, потому что подумала об этом и вообразила себе все в деталях и в мелочах, и от одних уже мыслей ее затошнило так, как перед первой операцией тошнило в коридоре больницы. Хотя, конечно, это и не являлось для нее чем-то новым или неприемлемым, и делала она это в своей жизни не один раз и не два и с большим удовольствием и с радостью, но то ведь бывало у нее с Сергеевым, и с ним все само собой получалось и происходило. Он, Сергеев, и не заикался никогда на эту тему и не вспоминал, а ее саму туда, к нему, тянуло и влекло непреодолимо. А с Вовиком она не могла почему-то себе такого позволить и разрешить. И может, лишь потому не могла, что вырезали из нее все, и лишилась она этих присущих женских чувств и желаний начисто, а может, и не потому. Но не могла. Неприятно ей было органически даже представить такое. И Вовик, видя, что не идет и не складывается у них конструктивный разговор по душам, отпустил ее до наступления вечера в любимую кухню, на покой, и перед тем, как спать начали они укладываться, он еще к этому отложенному разговору возвратился и стал уговаривать Дашу ласково, по-доброму и по-хорошему - ну, чтоб попробовала она все-таки на всякий случай, а вдруг у нее получится. И в конце концов он смог настоять на своем и убедить Дашу, и она попробовала исполнить его просьбу и желание. И ее, конечно, вытошнило прямо ему на ноги. И он, Вовик, обиделся на Дашу и почувствовал себя оскорбленным до глубин души и униженным в лучших чувствах, и он сказал, что я тебя, значит, и больную люблю, несмотря ни на что и невзирая, а ты, выходит, мной брезгуешь и пренебрегаешь.
И Даша говорила ему, что не брезгует она, а не может, а он ее не слушал. И он ушел в ванную комнату отмываться, а отмывшись, лег на кровать и уснул или же притворился крепко и беспробудно спящим.
А потом, днем, когда он проснулся и встал, Даша сказала ему, что, может, ты подыщешь себе женщину какую-нибудь пока, а там, со временем, все оно, возможно, наладится и образуется, и войдет в свои привычные берега. И Вовик охотно согласился с Дашей, и принял ее идею на вооружение, и вскорости явился домой совсем уже ночью и буквально в одних трусах, без преувеличения. И он рассказал, что нашел, значит, по ее совету общедоступную женщину, пригодную для удовлетворения его мужских запросов, и к ней поехал, чтобы запросы эти, будь они неладны, удовлетворить, и пока он с ней их удовлетворял - в одной комнате, в другой его обобрали и ограбили до последней нитки ее соучастники в преступлении. И деньги все у него украли, и китайские кроссовки, и куртку производства страны Иран, и джинсы, и свитер. А он эти все приличные вещи заработал, между прочим, тяжелым и честным трудом в далекой длительной экспедиции. И вот он в таком, раздетом до трусов и ограбленном виде пришел домой и шел через весь город, из одного его конца в другой, босиком, так как общественный городской транспорт в ночное время суток не работает, а на такси или на частника у него, ясное дело, денег не было, да никто бы ему и не остановил машину, увидев, что он идет пешком и в трусах поздней осенней ночью. И Даша согрела Вовику чаю и дала поесть, и он выпил перед едой стакан водки с медом, чтобы тем самым прийти в себя и согреться изнутри, и предотвратить возможное наступление какого-либо простудного заболевания. И конечно, он, Вовик, высказал Даше, что все это из-за тебя со мной приключилось и по твоей милости и причине, а Даша сказала, что да, она согласна с ним и вину за собой осознает и не отрицает, но и он тоже обязан был смотреть, с кем идет и куда, и быть осторожнее и разборчивей в связях.
А Вовик говорит ей:
– Ты ж сама сказала, чтоб я женщину себе нашел. Я и нашел.
А Даша говорит:
– Разве это женщина?
А Вовик говорит:
– А кто?
И тогда, в результате этого несчастного случая, Даша собственноручно предприняла усилия в нужном направлении и в то время, как Вовик находился на работе, она
– Пускай зайдет ко мне завтра. Помогу. И заодно сахара вам отсыплю пару килограмм - мне тут перепало.
И Вовик зашел к Лене - за сахаром, ну и так, чтобы проведать, потому что не видел он ее не один год, а у нее за это время его продолжительного отъезда и ребенок еще один успел появиться и подрасти, и мужа ее Жору на заводе убило трубой, а он, Вовик, и его тоже когда-то знал хорошо и близко. И он, значит, пошел к ней, к Лене, чтобы взять обещанный сахар, и увидел ее новую трехкомнатную квартиру и нового ее ребенка - сына, и познакомился с Сергеевым и с учительницей средней школы No 33, преподававшей там русский язык и историю. И она не состояла ни с кем в браке и замужем никогда не была, и жила одна в тесноте со своими пожилыми родителями, а к Лене зашла за сахаром, которого было у Лены много. И они познакомились друг с другом через Лену, считая, что их знакомство есть простая случайность, и Вовик взял у Лены сахар - два килограмма, и учительница взяла столько же, и он сопроводил ее, эту холостую учительницу, к ней домой и договорился о скорой встрече и свидании. А о том, что у него имеется жена, Вовик учительнице умолчал. А Даше он принес сахар и рассказал, что у Лены завелся теперь новый какой-то мужик вместо Жоры, Сергеев, и сказал, что он ему пришелся не по вкусу своей молчаливостью и угрюмостью. И про учительницу тоже рассказал Вовик Даше что вот как удачно ему и неожиданно повезло с ней встретиться и познакомиться.
И началась, значит, у них с того памятного дня новая, можно сказать, жизнь, так как стал Вовик приходить со своей учительницей домой. А больше некуда им было деваться. Потому и стал он с ней приходить. Привел ее впервые и сказал:
– Это, - говорит, - моя сестра Даша.
А учительница говорит:
– Очень приятно.
А Даша тоже ей говорит:
– И мне приятно.
И она приготовила им растворимого кофе с молоком и с печеньем и подала, и ушла на кухню, оставив их вместе и наедине и создав все условия. И Даша сидела на кухне, не выходя, и слушала радио до тех пор, пока они не ушли из комнаты и из квартиры. И потом, впоследствии, Вовик приводил учительницу дважды в неделю - по средам и по воскресеньям, сказав ей, что Даша очень больной человек и имеет инвалидность второй группы, и потому, сказал, не в состоянии она никуда уходить, пока мы здесь любим друг друга. И учительница сперва говорила, что ей неловко и неудобно, а Вовик говорил, что она нам мешать не будет, так как характер у нее мягкий и скромный. И учительница постепенно привыкла к Даше и перестала стесняться ее неизбежного присутствия. И они пили чай всей компанией, втроем с Дашей, и разговаривали, поддерживая общую незначительную беседу, а потом, в нужный момент, Даша собирала со стола на поднос чашки и другую использованную посуду и уносила ее в кухню, и оттуда не возвращалась. И она мыла эту посуду с мылом, внимательно и не спеша, и вытирала, и расставляла ее по своим местам. А закончив с посудой, Даша включала погромче радио и слушала то, что передавали, сидя за столом или лежа не раскладушке с поджатыми под себя ногами и руками. И она думала, что спасибо большое Ленке и что она все-таки хорошая и отзывчивая баба, хоть и страшно невезучая и несчастная. А что с Сергеевым она теперь живет, так я же сама от него первая отказалась и отвернулась, по собственному желанию. И ее, Ленку, можно, значит, оправдать и простить, и его можно. И она засыпала так, лежа на раскладушке, поставленной поперек кухни, и спала до следующего утра тихо и спокойно и практически без сновидений.
А тут, значит, в одно из воскресений проводил Вовик, как обычно, учительницу и зашел к Даше на кухню, и говорит:
– День рождения у тебя скоро.
А Даша говорит с раскладушки:
– Оставь меня в покое, и не надо мне, - говорит, - никакого дня рождения.
А Вовик:
– Как это так не надо? Надо.
Даша говорит ему, что и обсуждать этот вопрос не хочет и не намерена и что самочувствие у нее ухудшается день ото дня, а Вовик свое:
– Отметим. И Лену, - говорит, - пригласим с Сергеевым. И ты не думай, говорит, - я не верю сплетням, что ты с ним путалась в период моего вынужденного отсутствия. А еще, - говорит, - вторую твою Елену тоже можно позвать с ее этим учителем танцев. Он хоть и дурак, но веселый и жизнерадостный. И эту тоже, вашу общую подругу. Стешу.
А Даша говорит:
– Тогда давай и твою учительницу зови для полного счастья и кворума.
А Вовик говорит:
– Нет, ее звать не надо. Она ж думает, что ты моя сестра.
И Даша еще несколько раз просила его и отговаривала не выдумывать и ничего в ее честь не затевать, а Вовик все равно не послушался и поступил по своему усмотрению, и всех пригласил и позвал, и отложил очередную встречу с учительницей, перенеся ее на другое, более удобное время. И он сам все на праздничный стол достал и приготовил почти без Дашиной помощи и участия, и салатов всяких нарезал осенних, и колбас, и сыра, и картошку отварил, и нажарил кур. И к этому купил он для мужчин "Русской" водки по бутылке на брата, а для женщин - бутылку азербайджанского коньяка и красного вина портвейн массандровского разлива в неограниченном количестве. Да, а на сладкое, или, как говорится, на десерт, приобрел Вовик свежих вафельных трубочек, заполненных густым кремом, и отборных яблок антоновка.
И гости прибыли в назначенный день и час все как один человек и сердечно Дашу поздравили, пожелав всего самого-самого наилучшего, и преподнесли ей разные полезные подарки и сувениры на память. И они говорили, что выглядит Даша для своих двадцати девяти лет и второй группы прекрасно и восхитительно и на голову лучше всех, присутствующих здесь дам. А Сергеев, хотя и пришел с Леной, ничего Даше на этот счет не сказал, а пожал ей руку, как мужчина мужчине, и сел самым первым за стол, поближе к мясному салату.