Страна Северного Ветра
Шрифт:
— Врёшь ты всё.
— Ты слышал раньше, чтобы лошади говорили неправду?
— Никогда в жизни. Но ты ведь сам признался, что обманул со своей хромотой.
— Я не обманывал. Просто было нужно, чтобы я растолстел, а славный Джозеф, твой хозяин, похудел. Я мог бы притвориться, что охромел, но так не поступит ни одна лошадь, а тем более лошадь-ангел. И тогда, чтобы захромать по-настоящему, мне и пришлось нарочно потянуть лодыжку — у лошадей-ангелов есть лодыжки, потому что на небе не используют лошадиные слова. И это очень больно, уверяю тебя, Алмаз, пусть даже ты не такой добрый, чтобы мне поверить.
Старый Алмаз не ответил.
— Зато я добрый, Рубин. И я тебе верю, — произнёс мальчик.
Но Рубин не отозвался и даже головы не повернул в его сторону. Думаю, конь понимал по-человечьи лишь то, что привык слышать от кебменов и конюхов. Не дождавшись ответа от своего собеседника, Рубин перегнулся через перегородку и, устремив взгляд на коня, произнёс:
— Подожди, вот наступит день, и ты увидишь, правду я говорю или обманываю. Да старый конь уже давно спит! Алмаз! Нет, право, не стоит.
Рубин отвернулся и начал молча выдергивать сено из кормушки.
Тут мальчик вздрогнул и, оглянувшись, заметил, что ворота конюшни отворены. У него было такое чувство, словно он спал и видел сон. Поискав глазами, не видно ли где Царицы Северного Ветра, Алмаз решил, что лучше ему отправиться обратно в кровать.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Будущее светлеет
— Меня снова беспокоит наш ребёнок.
— Какой, Марта? — спросил Джозеф. — У тебя теперь есть, из кого выбирать.
— Я имею в виду Алмаза. Боюсь, к нему вернулись его странности. Сегодня он снова гулял во сне. Я видела, как он бежал по лестнице среди ночи.
— И ты не пошла за ним?
— Конечно, пошла. И нашла его мирно спящим в кровати. Наверно, это оттого, что последние шесть недель он почти не ел мяса.
— Может быть. Прости меня. Только если Бог не посылает нам благополучия, что я тут могу поделать, родная?
— Ты ни в чём не виноват, славный мой муженёк, — ответила Марта. — К тому же я и не уверена вовсе. Не знаю, с чего бы оно так на него подействовало, мы-то все в порядке. Я вообще кормлю малышку, и ничего со мной до сих пор не случилось. А послушать, как наш маленький человечек поёт, так и не скажешь, что с ним что-то неладно.
Алмаз в это время пел, словно жаворонок в небе. Пока мама одевалась, у него на руках сидела малышка. Нэнни приготовила Джозефу скудный завтрак: слабый чай, чёрствый хлеб и весьма сомнительное масло. Однако тот принялся за него с явным удовольствием, потому что проголодался. Он уже вычистил обеих лошадей и запряг старого Алмаза.
— Ты только представь себе толстого ангела, Кимвала! — начал Алмаз.
Малышку ещё не успели окрестить, но Алмаз наткнулся в Библии на слово «кимвалы», и оно ему настолько понравилось, что с тех пор он называл сестру только так.
— Представляешь, Кимвала, у нас
— Зачем же ему это понадобилось, Алмаз? — поинтересовался отец.
— А вот этого я и не знаю. Думаю, чтобы выглядеть красивым, когда вернётся его хозяин, — ответил мальчик. — Как ты думаешь, Кимвала? Наверно, для чего-то хорошего, ведь он же ангел.
— Скорей бы уж от него избавиться, — произнёс отец. — Висит он на моей шее тяжким грузом.
— Это потому, что он такой толстый, папа, — заметил Алмаз. — Но ты не переживай — все говорят, что конь выглядит куда лучше, чем когда он у нас появился.
— Да уж, только он может стать тощим, как деревянная лошадка, пока его хозяин вернётся. Нехорошо было так вот взять и бросить его на меня.
— Может, у него не было другого выхода, — предположил мальчик. — Уверен, у мистера Реймонда были серьёзные причины, чтобы так поступить.
— Я бы тоже так подумал, — возразил отец, — да он ведь с самого начала поставил те ещё условия.
— Мы не знаем, что из этого выйдет, отец, — заговорила его жена. — Вдруг мистер Реймонд сделает их повыгоднее, узнав, как трудно тебе пришлось.
— Вряд ли, уж больно он крут, — сказал Джозеф, поднимаясь и отправляясь к кебу.
Алмаз снова принялся петь. Какое-то время он пел куски то из одной, то из другой песенки, а потом эти обрывки сложились и получилось вот что. Уж откуда мальчик взял такую песенку, я не знаю.
Откуда ты взялся, малыш дорогой? Явился, как воздух, для жизни земной. Сестрёнка явилась, мой маленький друг, Из ясного неба, что светит вокруг. В глазах голубых отраженье небес. Там дождь показался, но сразу исчез. Как будто бы мягкая чья-то рука Погладила нежные кудри слегка, Дотронулась до шелковистого лба, На щеки румянец живой навела. Малышка, откуда улыбка твоя? Три ангела поцеловали меня. По взмаху крыла открываются уши, Чтоб речи Господни внимательно слушать. Но как обретается облик живой? Господь пожелал — и я стала собой. А как ты пришла к нам, какой судьбой? Господь подумал о нас с тобой.— Я не помню, чтобы ты сочинял такую песенку, Алмаз, — сказала мама.
— Нет, мамочка. Хоть и жалко, но это не я. Её ведь уже не забрать себе. Но она всё равно моя.
— Почему это?
— Потому что я её люблю.
— А любовь делает её твоей?
— Думаю, да. Она одна такое умеет. Если бы я не любил малышку (этого, конечно, быть не может, ты же понимаешь), она была бы мне чужая. Но я её очень люблю, мою Кимвалу.
— Малышка моя, Алмаз.