Страна собак
Шрифт:
Утром, при сдаче дежурства, они, сговорившись со сменщиком Аркашей, едой заманили Муху со щенками в заброшенный вольер. Щенков к тому времени осталось четверо - куда-то запропал еще один. В вольере они переловили всех собак и засунули в один большой мешок, который потом отнесли и погрузили в багажник Виталькиной машины. Немного подумав, Виталик сделал в мешке (он был не из мешковины, а из плетеного полиэтилена) ножом несколько надрезов, чтобы собачья семья не задохнулась по дороге к новому месту жительства. Мешок весь ходил ходуном и повизгивал, и еще было слышно, как внутри Муха догрызала куриную кость: ей, привычной, всё как всегда было по-фиг!
Шел мелкий осенний
– Куда повезешь, Виталь?
– спросил Аркаша Виталика в полуопущенное дверное стекло.
– Знаю одно хорошее местечко, на другом конце города. Там колхозный рынок и почтенная помойка, сытная такая - не пропадут.
– Эта сука, по-моему, нигде не пропадет!
– с уверенностью сказал Аркаша.
– Главное, чтобы к нам не вернулась.
– Не вернется.
Через полчаса Виталька, остановившись за рыночными мусорными баками, уже развязывал мешок. Щенки высыпали оттуда, как мячики, и бросились врассыпную. А Муха, мотнувшись разок вокруг баков, побежала прямиком к мясной лавке, где курили у дверей две продавщицы в белых халатах. Виталик засмеялся.
– Ну, больше не вернется, сто пудов! Ее отсюда теперь и колом не вышибешь, - сказал он самому себе. И уехал.
Вскорости он, волей случая, снова оказался на этом рынке и зашел заодно на помойку - поглядеть, живы ли там "переселенцы". И почти сразу же увидел всю семейку: заметно покруглевшая Муха убегала от щенков с куском мяса в зубах (Витальку она даже не узнала, а может, сделала вид, что не узнала). Впрочем, щенки тоже были весьма упитанные и сильно подросшие, с гладкой лоснящейся шерстью.
"Хорошо, что Цыган их сейчас не видит!
– подумал Виталька.
– Захлебнулся бы слюной, падла!".
***
Через месяц на складах появилась Валька - грязно-серая, лохматая сука, похожая на сильно переросшую болонку. В отличие от Мухи, она была скромная и пугливая, и долго скрывалась за трубами от людей. Обжегшиеся на Мухе, друзья несколько раз выгоняли ее с территории, но на улице жизнь была еще хуже, и Валька неизменно возвращалась: у нее была велосипедная худоба, и пролезть под воротами для нее не было проблемой.
Питалась Валька по ночам хлебными сухарями из халявной миски. Первым почуял ее полезность, конечно же, Цыган - нос у него был, что надо! Уже на третий день он прищучил ее в углу забора. Впрочем, она сильно и не сопротивлялась, понимая, что от отношения к ней псов зависит ее выживание: приближалась зима, и нужно было где-то бросать якорь. Вскоре и Дик принял участие в этой поздней, осенней идиллии, которую они мирно разделили на троих. Он только немного удивился, что сука загуляла так поздно, на зиму глядя. Но, собственно, какая им разница - отдуваться-то все равно будет она одна! Она и отдулась через пару месяцев...
Стоял январь, но мороз был небольшой - время от времени снег даже превращался в воду и стоял хлябкими, кашеобразными лужами. Три щенка вышли за Валькой из-под труб через полмесяца после того, как она ощенилась. Поселилась новая семейка в заброшенном вольере, в старой будке, которую люди еще называли собачьими яслями. Женщины затолкали в нее одеяло и рваную фуфайку, и исправно приносили молоко, разбавленное пополам с водой, и прочую еду.
Кстати сказать, все щенки оказались черными, без малейшего рыжего пятнышка (чистое Цыганское отродье!), два кобелька и одна сучька! Цыган ходил перед Диком гоголем, но тот лишь снисходительно улыбался, видя глупую радость своего неразумного собрата. Он будто следовал словам бродячего философа по кличке "Сэнсэй", с которым они подружились этим летом. Помнится, Дик угощал, и они неторопливо разрывали большой шмат свиной шкуры, приступив к нему с двух сторон, по-братски! Наевшись, Сэнсэй сказал Дику: "Знаешь, брат: "малое" должно быть всегда наверху и тщеславиться, а "большое" должно быть всегда внизу и довольствоваться тем, что оно - БОЛЬШОЕ! ".
Вообще, он много чего говорил Дику: и о несправедливом размещении собак на лестнице эволюции видов - мол, не их собачья вина в том, что они не могут взять в лапы палку и развиться до нормального цивилизованного социума!; и об отсутствии у них речевого аппарата, в чем опять же не было их вины: "Общение посредством семантических абстракций человеческой речи имеет большое преимущество перед мыслеформами нашей примитивной телепатической коммуникации, ибо абстрактное мышление и речь развивают разум, а телепатия тормозит развитие из-за легкости и простоты ее восприятия. Вот тебе доказательство того, что через лишения и труд обретается нечто большее, чем просто еда или плотское соитие с загулявшей сукой. Увы, единственный труд, который нам, собакам, доступен, это бродяжничество. Поэтому я всегда в пути: через ноги и до головы что-то доходит!"... Говорил Сэнсэй и о глобальном собачьем будущем: "Пойми, весь этот беспредел, который теперь происходит с собаками, происходил когда-то и с людьми. Соответственно, когда-нибудь настанут такие времена, когда и собаки тоже будут пользоваться всеми правами - то есть, на правах живых существ, они будут иметь право на свободу, на халявную жратву и на все другие благА цивилизации. И ни одна двуногая блиать не посмеет поднять на них руку!".
И еще много чего он говорил, по большей части ненужного, но интересного своим малопонятным таинством. Да, Дик всегда жалел о том, что не мог записывать умные мысли!
***
Однажды, во время своего дежурства, Виталик обратил внимание, что щенки играют какой-то черной меховой тряпкой, похожей на плюшевую игрушку. Но когда они, визжа и вырывая друг у друга "это", подкатили поближе к домику охраны, Виталику стало слегка не по себе: черная плюшевая игрушка оказалась маленьким трупиком щенка. Очевидно, Валька ощенилась четырьмя щенками, но один не выжил и вот теперь стал игрушкой своих более удачливых собратьев.
Виталька вздохнул, взял из-под крыльца совковую лопату, и подошел к щенкам.
– А ну, пошли вон!
– прикрикнул он на них: щенки тут же раскатились по сторонам, недовольно ворча.
Щенок был затрепан почти до неузнаваемости, и даже не верилось, что "это" когда-то было живым существом. Ловко поддев меховой комок на лопату, охранник пошел к забору, чтобы перекинуть его на ту сторону, под тополя. Там у них было кладбище всех собак, некогда обитавших на этой базе, да и то, только тех, которые не сгинули без следа. Впрочем, весной, когда сходил снег, частенько охранники обнаруживали останки какой-нибудь собаки, пропавшей в осенне-зимний период.
Вернувшись к крыльцу, Виталик стал философствовать вслух:
– Да-а, вот она, сука-жизнь! На всех мест не хватает, мать ее! Везет животным, что они не понимают всего этого дерьма! Живут, размножаются, дохнут..., снова рождаются и живут, и не понимают страшной и бессмысленной сути этого круговращения. Хоть в этом можно им позавидовать.
Дик сидел рядом с крыльцом и смотрел на Витальку.
– Ну, что ты на меня смотришь умными глазами, дурошлеп?!
– сказал Виталька Дику.
– Будто что-то понимаешь, животное!