Страницы олимпийского дневника
Шрифт:
Пройдут годы, но в памяти не сотрутся воспоминания о далёкой Мексике, о красно-белых высоких домах, о живых, полных волнений и тревог, радостей и неожиданностей буднях Олимпийской деревни имени Мигэля Гидальго.
Саппоро
1972
САППОРО! САППОРО! САППОРО!
Кто как произносит? Мы — как в первом случае, скандинавы — как во втором, французы — как в третьем. А японцы?
Он голубой. Нет, не просто голубой, потому что голубое здесь небо, сугробы, склоны гор. Голубой цвет официально, путём референдума среди жителей города, установлен как цвет Саппоро.
И вот мы здесь, в этой головокружительной голубизне небес, снежных гор и равнин, в многоцветье олимпийских одежд, флагов, символов, транспарантов.
Поселяемся в Доме прессы, сочетающем традиционность и современность. Современные четырёхэтажные дома с центральным отоплением и электрической кухней. А стены в квартирах раздвигаются, как в бамбуковых домиках, окна из молочного стекла, словно из бумаги, на полу (пусть синтетические) циновки, и в обуви никто не входит.
Пресс-центр рядом. Он населён армией щебечущих, очаровательных переводчиц, одинаково плохо говорящих на множестве языков, зато чудесно улыбающихся и изо всех сил старающихся помочь журналистам с их вечными проблемами и невозможными вопросами. А журналисты набрасываются на информацию: бюллетени, сообщения, списки делегаций и бесчисленные объявления.
Например, о том, как будут убираться дороги в случае снегопада. 450 километров дорог, 209 машин. Значительность этого сообщения мы оценили позже, когда с грохотом и лязгом, мигая десятками бешено вращающихся оранжевых фонарей, гигантские жёлтые бульдозеры, снегоочистители, автощётки вступали в бой с плотной белой массой, безостановочно, часами опускавшейся на землю.
Что касается спортсооружений, то 163 специальных покрывала по 200 кв. м каждое прятали их от снегопада. Хитрая система лебёдок тянула их потом, сбрасывая снег в заранее приготовленные ямы.
А вот ещё сообщение — программа посещения Игр императором Японии Хирохито.
Впервые мне довелось увидеть его в 1946 г. Он мало изменился с тех пор, но помимо рыб (император Хирохито ихтиолог с мировым именем, ему принадлежит классическое исследование о крабах) интересуется теперь и спортом. Бесконечный кортеж чёрных сверкающих лимузинов неустанно колесил между стадионами, трамплинами и трассами…
Или вот официальное коммюнике о пленарном заседании МОК: знаменитый австрийский горнолыжник Карл Шранц не допущен к участию в Играх, «учитывая его деятельность и влияние в горнолыжном спорте, и за то, что его имя и фотографии служили в последние годы рекламным целям». Перед отъездом из Саппоро Шранц собрал пресс-конференцию, на которой заявил, что президент МОК Брэндедж — тиран и ведёт себя как типичный американец в Европе.
А тем временем сам Брэндедж без устали колесит по олимпийским дорогам Саппоро. Его огромная машина, окружённая полицейским эскортом, возникает то тут, то там. В промежутках Брэндедж успевает побывать на банкетах и приёмах, которых в Саппоро куда больше, чем соревнований.
На одном из них, устроенном Оргкомитетом в честь журналистов, с трудом пробившись через многочисленную бдительную охрану, задаю ему два вопроса.
Первый традиционный: как господин президент относится к выдвижению кандидатуры Москвы на проведение Олимпийских игр 1980 г.
«Я был первый раз в Москве 60 лет назад, — отвечает он, — последний раз год назад. Я хорошо знаю вашу столицу, и как человек, близкий к искусству, не могу не восхищаться ею, особенно её архитектурой, музеями, Третьяковской галереей. Что касается Игр, то москвичи любят и знают спорт, очень много сделали и всё больше делают для его развития, у них есть все возможности провести Игры на высоком уровне, а потому все основания выставлять кандидатуру своего города».
Потом я спросил мнение главы МОК о спортсооружениях Саппоро.
«Они очень хороши. Мне весьма понравилась Олимпийская деревня. Особенно как там кормят», — ответил он, подмигнув. Если учесть, что интервью он давал мне на банкете, где для журналистов приготовили 76 различных блюд, питание в деревне, наверное, было неплохим.
Брэндедж был в хорошем настроении: император наградил его орденом Восходящего солнца I класса. Это высшая награда в Японии, и обычно из иностранцев её получают лишь главы государств, приезжающих с официальным визитом. Что ж, разве Брэндедж не глава своеобразного государства, пусть временного, которое зовётся Олимпиадой!
А кто же её рядовые граждане?
Их сонм. Есть выдающиеся, те, кто в первых рядах, там, где кипят волнения и страсти, где люди и события сходятся в рукопашную, где рождаются герои. Такие войдут в историю, их имена, подобно именам победителей Токийской олимпиады, будут золотом высечены на фронтоне главного стадиона.
А есть имена-однодневки, которые ложатся на газетные страницы, звучат в эфире, чтобы уйти в небытие вместе с последними олимпийскими репортажами. Мне довелось побывать на девяти олимпиадах и запомнить сотню имён, а услышать многие тысячи и забыть их.
Имена, порождённые любовью журналистов к сенсациям и курьёзам. Например, австрийский полицейский бобслеист Г. Эйхингер. Он самый тяжёлый из участников XI зимних Игр, его вес 105 кг. А другой бобслеист — швед Э. Винненберг — самый старый, ему 55 лет. Или швейцарец Э. Хубахер, опять же бобслеист, он самый высокий — 201 см. Впрочем, его рекорд вскоре побил американский фоторепортёр, удивительно похожий на Тарапуньку. Его рост 211 см, но снимал он почему-то всё время лёжа. Норвежец Х. Грённинген участвует уже в пятой олимпиаде. Помню его ещё по Кортина д'Ампеццо. уникален и Х. Харибьян, психиатр канадской команды, — он владеет английским, французским, немецким, персидским, армянским, русским и японским языками.
Таких вот «рекордсменов» журналисты быстро обнаруживают и выдают на-гора. Что ж, если нельзя прочно закрепиться в анналах олимпийской истории, то приятно хоть погулять по страницам ежедневных газет, привлечь хоть на минуту внимание болельщиков.
Болельщики в Саппоро тоже разные. Дети, например. Чудесное это правило в Японии — бесплатно проводить на стадион отряды сгорающих от любопытства школьников. И ни на секунду не утихает весёлый детский писк, не замирают бесчисленные флажки, мотающиеся в их ручонках.