Страницы жизни Ландау
Шрифт:
Вначале на семинаре анализировали содержание теоретических статей. В 50-е годы порядок изменился: темами докладов стали исключительно экспериментальные работы — им давали теоретическое объяснение. Участникам семинаров приходилось много трудиться: выступить был обязан каждый. Сначала докладчик должен был рассказать о результате своей работы, коротко сообщить основные выводы, потом приступить к подробному изложению темы. Докладчика непрестанно перебивали, ежеминутно вспыхивали дискуссии, и когда уже никто никого не слушал, а все хотели говорить, вмешивался Ландау.
Участники семинара не пропускали ни одной стоящей работы, в каком бы месте земного шара она ни была опубликована. Для Дау это было вдвойне полезно: творческая молодёжь —
На семинаре.
Теоретический семинар.
В работах Ландау встречаются строчки: «В заключение выражаю благодарность И. М. Халатникову и А. А. Абрикосову за полезную дискуссию», «Я хотел бы выразить глубокую благодарность Л. Окуню, Б. Иоффе, А. Руднику, из дискуссии с которыми возникла идея данной работы».
Л. Д. Ландау и И. Е. Дзялошинский. 1956 г.
Л. Д. Ландау работает. 1959 г.
Евгений Михайлович Лифшиц, проработавший с Дау бок о бок более четверти века, пишет:
«Его постоянный научный контакт с множеством учеников и коллег был для Льва Давидовича также и источником знаний.
…Знание приходило к нему из многочисленных дискуссий, из докладов на руководимом им семинаре.
Этот семинар проводился регулярно, раз в неделю, в течение почти тридцати лет, а в последние годы его заседания приобрели характер общемосковских собраний физиков-теоретиков.
…Для самого Льва Давидовича прослушивание докладов никогда не было формальностью: он не успокаивался до тех пор, пока существо работы не выяснялось полностью и в ней не отыскивались все следы «филологии» — бездоказательных утверждений или предположений, выдвигаемых по принципу: «Почему бы не так?» В результате такого обсуждения и критики многие работы объявлялись «патологией», и Лев Давидович терял к ним всякий интерес.
С другой стороны, статьи, действительно содержавшие новые идеи или результаты, зачислялись в так называемый «золотой фонд», и Л.Д. запоминал их навсегда.
В саду Института физических проблем. Конец 50-х годов.
Во дворе Института физических проблем.
И. М. Халатников, Л. Д. Ландау, Е. М. Лифшиц. Август 1959 г.
Фактически ему было обычно достаточно знать лишь основную идею работы для того, чтобы воспроизвести все её результаты. Как правило, ему было легче получить их своим собственным путём, чем следовать за деталями рассуждений автора. Таким образом он воспроизвёл для себя и глубоко продумал большинство основных результатов во всех областях теоретической физики. Этому же была, вероятно, обязана и его феноменальная способность — давать ответ почти на всякий задаваемый ему физический вопрос.
Научному стилю Льва Давидовича была противна тенденция — к сожалению, довольно распространенная — превращать простые вещи в сложные (часто аргументируемая общностью и строгостью, которые, однако, обычно оказываются иллюзорными). Сам он всегда стремился к обратному — сделать сложные вещи простыми, наиболее ясным образом выявить истинную простоту лежащих
Лев Давидович никогда не начинал семинар даже на минуту раньше положенного времени; в течение многих лет семинар начинался в четверг в 11.00. Когда раздавались голоса, что, мол, уже без одной минуты одиннадцать, можно начинать, Дау отвечал, что в последнюю минуту может прийти Мигдал. Эта последняя минута и получила название «мигдальской».
Дау очень понравилось стихотворение, подаренное ему одним из участников семинара:
ДАУ НА СЕМИНАРЕИстекла «мигдальская» минута,Начался учёный семинар,Но докладчик медлит почему-тоВыносить заморский свой товар.С первых слов, как Вельзевул во плоти,Навалился Дау на него:«Лучше вы скажите, что в работеИщется как функция чего?»Не успел он вымолвить ответа,Как пронесся новый ураган:«Изо всех от сотворенья светаЭто самый жалкий балаган!»На того, кто у доски не дышит,Уж не смотрит Дау, как удав:«Правда, автор по-дурацки пишет,Но, быть может, кое в чём и прав».Крестится докладчик под полою,И слезу невольную отёр.Академик вымолвил: «Не скрою —Автор пёс, но, кажется, хитёр».Вдруг внезапно замелькали руки,Взоры полны тёмного огня:«Мама, он грабитель от науки,Всё списал, собака, у меня!»Аудитория семинаров Ландау умела ценить шутку и ждала шуток, потому что была приучена к ним.
Однажды без двух минут одиннадцать на пороге зала, в который только что вошёл Дау, появился пожарник. Он бесцеремонно заявил собравшимся:
– Давайте уходите, ребята! Здесь пожарники заниматься будут.
– Безобразие! — раздалось со всех сторон.
Возмущению теоретиков не было границ. Они толпой пошли жаловаться Петру Леонидовичу. Тогда пожарник снял усы и каску — и все узнали Аркадия Бенедиктовича Мигдала.
В другой раз стало известно, что советским физикам собирается написать Паули. И вот в Институт физических проблем пришёл пакет. За несколько минут до начала семинара выяснилось, что это долгожданное письмо. Участники семинара Ландау слушали его очень внимательно. В нём говорилось о том, что расчёты, сделанные на счётной машине, не подтвердили последнюю теорию Гейзенберга, проверенную экспериментально.
– Я всегда говорил, что это зверская чушь! — выкрикнул Померанчук.
Письмо ушло на задние ряды, где провинциальные физики начали его переписывать, чтобы прочитать в своих институтах. Во время перерыва Окунь придумал остроумное объяснение эксперимента без применения теории Гейзенберга. Началась дискуссия.
– Я хочу обратить внимание присутствующих на очень странное явление, — сказал Аркадий Мигдал. — Начальные буквы абзацев образуют слово «дураки». Это, по-видимому, относится к нам.
В аудитории поднялся невообразимый шум. Дау потребовал письмо. Прочёл, громко рассмеялся. Все смотрели на Мигдала. Раздались аплодисменты. Мигдал скромно заявил, что на свой счёт принимает только половину оваций, ибо письмо составлено им в соавторстве с Бруно Понтекорво. Когда наконец пришло настоящее послание Паули, все усомнились: да подлинное ли оно? Только водяные знаки на бумаге заставили поверить в подлинность письма.