Странная дружба
Шрифт:
Коротким резким зи-ип она расстегнула ветровку.
— Что это у тебя? — спросил Максим, глядя на засохший красный след там, где недавно была кошачья морда.
Лиса растерянно опустила голову, не сразу поняв, о чём он.
— А… это… Мы убили ректора, — она подняла на Игоря с Максимом до пронзительности честные глаза. — Но это ерунда. Нам уже назначили нового.
И сама перешла в наступление:
— А вы чего оба такие довольные? Натворили чего без меня?
Она подозрительно сощурилась сначала на мужа, потом на сына. Но
— Ого! — вырвалось у неё. — А говорите не натворили.
Прямо в ветровке она прошла в комнату, оглядывая с высоты своего невысокого роста чудо строительной мысли. И сказала, что сейчас же пойдёт вешать тюль.
Максим решил не мешать родителям договариваться, кто и когда будет вешать шторы и с чувством выполненного долга ушёл к себе. Бухнувшись на диван, который по ночам раскладывался в кровать, он вперился глазами в книжную полку. Душу тут же шатнуло напоминанием — надо бы почитать заданное к следующей литературе. Как же не хочется… Но и иметь бледный вид на уроке тоже не хочется. Так что, скрепя сердце, Максим поднялся и подошёл к книжному пристанищу.
Эту самую книгу он брал с собой в лагерь. Как выяснилось, абсолютно зря — читать он её так и не стал. Или не совсем зря — всё-таки в ней он засушил тот странный трехглавый цветок. Который, скорее всего, оценит только биологичка, но никак не русалка. И тем не менее, Максим решил оттянуть текстовый момент и поискать там свой гербарий.
Страницы одна за другой перескакивали в его пальцах с коротким бумажным треском. Текст, чёрный мелкий текст… Как вдруг что-то, нарушающее монохромное единство. И это совсем не цветок…
Максим, отчего-то замирая, отлистал несколько страниц назад и обнаружил что-то вроде закладки. Явно не его — в виде небольшого листа в клеточку. Он таким не закладывает, а предпочитает варварски загибать страницы.
Листок свёрнут посередине. Отложив книгу, Максим взял бумажку. Развернул её. И сердце его окончательно ёкнуло.
На листке, чуть сморщенном, как бывает, если на нём засохла влага, были цифры. Выцарапанные карандашом. Очень неровные, как если бы писать их было неудобно.
Телефонный номер, разбитый короткими тире на две и три цифры.
И буква.
Одна.
Похожая на разлапившегося жука.
Или на правильную снежинку.
С точкой после. Скрывающей от Максима продолжение слова.
Но он и так знал, что дальше. Радостный молоточек застучал в голове, раза в два ускоряя движение крови по телу.
Сейчас это была его любимая буква алфавита. И любимая книга. И вообще всё любимое.
Потому что это была буква «Ж.»
Глава 10. Дела семейные
Проснулась Танька рано — видимо, школьный режим принёс свои плоды в восстановлении графика. Правда, что делать с этим графиком в семь субботних
Она повернулась на другой бок и уставилась в Женькину спину с соседней кровати. Та, свернувшись клубком, уткнулась носом в закрытую штору, через которую пробивался сероватый свет, становясь через ткань желтоватым.
Женька казалась мелкой. Даже накрытая до самой шеи толстым одеялом. Изгиб талии, переходящий, как у скрипки, к ягодицам. Словно трамплин для начинающих велосипедистов. Танька рассеянно опустила глаза на себя. Естественно, ничего не увидела, кроме бугорков груди под голубой тканью пижамы. Коснулась талии и защипнула кожу. Многовато.
Танька перевернулась на другой бок. И глаза упали опять на причиндалы сестры — на стуле, аккуратно сложенные, висели Женькины джинсы. С узкими и длинными штанинами, словно их шили на ствол молодой берёзки.
Странная мысль посетила Таньку.
Она развернулась к сестре. Дрыхнет.
Села на кровати. И воровато оглядываясь, поползла прямо на коленках к стулу. Встала с кровати и взялась за брюки. Наверное, она застрянет в них примерно в районе бёдер. Или колен. Надо бы проверить. Чтобы оценить масштабы собственного бедствия.
Присев на краешек кровати, она стала натягивать на себя стоящие колом штанины. Как ни странно, они проскользили до самого верха бёдер. Чуть ободренная Танька тихонько встала на ноги, снова оглянулась на Женьку — не хватало ещё, чтобы та наблюдала за ходом примерки. Танька в этом случае просто сгорит со стыда. Но эту, видимо, и из пушки не разбудишь.
Джинсовый пояс обнял Танькину талию. Это было выше ожидаемого. А если попробовать ещё и застегнуть? Пояс растянулся, когда Танька его потянула, но пуговица легко просунулась в петлю и даже не давила на живот. Танька, не веря, глянула вниз.
Ткань плотно обхватывала бедра, колени и икры и даже не растягивалась, демонстрируя белые резиночки. Но ходить бы в таких она всё равно не смогла — разве что по ним, потому что стояла прямо на штанинах. И те ещё уходили далеко вперёд от её стоп. То есть, Танька не толстая. Просто короткая.
Классно!
Если укоротить, вполне можно присвоить себе.
Танька снова развернулась к Женьке. В этот раз уже с победой и чуть ли не злорадством во взгляде — дрыхнет и не знает, что её штаны сейчас могут стать не её. Где там ножницы?
Ладно, пусть живут.
Таньке и без них не плохо.
Она стянула с себя предмет чужого гардероба, повесила обратно на стул и довольная, залезла обратно под одеяло. Свернулась на манер сестры.
Однако спокойно провести это утро, несмотря на то, что Танька успокоилась, не вышло.
Дверная ручка сама по себе поползла вниз. Дверь приоткрылась. Очень медленно и без единого звука, словно кто-то включил перед ней запись немого кино. В полоске коридорного света никого не появилось. Сквозняк? Но сквозняк не мог повернуть дверной ручки…